Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса Страница 6

Ну не мог ежик спать в эту звездную ночь! Совсем не мог. Вот такая случилась неприятность. А тут еще и огромный диск луны светил прямо в круглое окно. И вот в тот самый момент, когда наконец показалось, что бессовестно заплутавший в лесу или окрестных землях сон появился на пороге норки ежика, он услышал неожиданный и неприятный в своей нескончаемой настойчивости стук в дверь. Затем послышались торопливые шаги, какой-то странный продолжительный грохот, шуршание и звон падающей посуды. Все эти звуки совсем не предвещали скорого прихода долгожданного сна…

Ни для кого не покажется нежданным откровением или огромным секретом тот простой факт, что ежики удивительно добры и незлопамятны по своей изначальной природе. А жители диковинного Дальнего Леса и вовсе не расположены сердиться из-за всяких природных неприятностей или чьей-то откровенно неказистой глупости.

Причем ежи добры даже не так, как мы, в глубине непонятной субстанции, наивно и насмешливо прозванной нами душою, а прямо на всей своей чувственной поверхности. Но вот злить ежиков никак нельзя — это занятие вредное своей несуразной самоуверенностью и очевидным лиходейством такого замысла. В каждом разозленном ежике просыпается настоящий лесной зверь, с необычной для их внешне малоразмерного облика особо повышенной вредностью, невероятной колючестью и даже, как это ни покажется странным и необычным, довольно сердитой и отчаянной кусачестью.

Но когда ежик открыл глаза, не успев до конца окунуться в навестивший его в эту ночь удивительный и неповторимый сон, он увидел нежданного ночного гостя и конечно же сразу его узнал. В полумраке норки горели большие и печальные глаза настоящего философа и поэта природной несуразности бытия Дальнего Леса. И в этот момент вся его начинавшая было просыпаться звериная злость, грозящая заслуженной карой несчастному, решившему потревожить сон ежика, мгновенно прошла сама собой. Ежик, конечно, мгновенно узнал пришедшего в столь поздний час гостя. Чувствовалось что-то до боли знакомое в этом несуразном грохоте, нежданно взорвавшем ночную тишь.

Ежик даже поднял голову и, без всяких к тому усилий, искренне улыбнулся приковылявшему к нему в столь поздний час существу. Ну конечно же, ведь на пороге его норки стоял ближайший сосед — хорек Василий, державший в руках неизменную, повышенной вместимости, непочатую бутылку любимого березового сока, которая словно была его талисманом. Были в Дальнем Лесу многочисленные знатоки и любители березового сока. Вот только никто не мог сравниться с хорьком Василием, каким-то внутренним чувством улавливающим правильный момент принятия очередной порции этого знаменитого в лесу божественного напитка.

Злиться на Василия было воистину грешно и несказанно несправедливо. Вполне достаточно было посмотреть в его бездонные и печальные голубые глаза, начисто лишенные всякого намека на природную или благоприобретенную ехидность, и любая злость или досада бесследно проходили.

Василий был юрким зверьком довольно маленького роста с нехарактерной для обычных хитроумных тружеников-хорьков тонкой и длинной аристократической шеей. Но особо выделялись его удивительно большие и печальные глаза, выдающие всякого истинного философа и поэта. Он явно обладал необычайным талантом, вот только сам не знал, каким именно. Но ощущение особого таланта носил с собой как божественную данность и знак судьбы. Эта данность, по мнению ежика, разделяемому многими добрыми знакомыми хорька Василия, и не давала ему заняться никаким ремеслом, равно как и любым более или менее прибыльным занятием. Сложно творческой натуре себя найти, просто напасть одна.

Великое и любимое дело, подобное вселенскому празднику бытия, все еще не приходило к хорьку Василию ни на ум, ни в другие, не менее интересные и значимые места. А будничного и противного ремесла, полного бесконечной тоски, каждодневной и большей частью бессмысленной суеты вкупе с невероятной занудностью, он и сам давно уже не искал. Проще говоря, великое не пришло, мелкого и убогого — не хотелось.

У философов и поэтов это далеко не редкость: такова истинная планида всех беспокойных душою творцов вне зависимости от постоянного места жительства, степени вредности и сказочности окружающего мира, глобальной погодной несуразности, микроклимата, проходящего сезона или стоящего на дворе тысячелетия.

— Я ведь сразу понял, что ты, друг колючий, еще не спишь, — не мудрствуя лукаво проговорил Василий, начиная ночной разговор с интонацией усталого путника, который вдруг увидел накрытый стол с самыми своими любимыми яствами. — Норки-то построили такие, что все прекрасно слышно. Учуял я твои шаги туда-сюда и обратно. Вот и решил я зайти к тебе просто так, по-соседски. Захотелось поделиться наболевшим. Знаешь, что-то неизбывно тревожно мне сегодня. Даже после полбутылки сока не спится, прямо «катаклизма» какая-то, прости уж, не к ночи будет сказано. Есть такое прямо-таки смутное предчувствие, что меняется что-то в лесу или в природе вообще, в глобальном ее разрезе.

— Природа всегда меняется, живая она ведь, — спокойно ответил ежик, отрываясь от внезапно замеченной им луны и переведя взгляд на остановившегося в дверях хорька Василия. — Но вот только резать ее никак не надо. Ни глобально, ни в нашем Дальнем Лесу и его ближайших окрестностях. Просто заканчивается лето. Мы же с тобой вроде бы всё заготовили. Так что перезимуем и в этот раз без особых проблем, хватит нам запасов надолго. Да ты не стой в дверях-то, проходи. Не идти же назад, если уже пришел.

— Да нет же, — взволновано ответил Василий. — Чувствую я какой-то природный диссонанс, вот и тревожно мне во всем внутреннем естестве, ну просто очень.

— Если тебе почему-то тревожно, да еще очень, то совсем это и непросто. Наверное, стресс у тебя такой случился. Бывает. Я от одного старого филина слышал, что это сейчас везде бывает. Говорят, что за пределами наших сказочных мест этот самый стресс — ну прямо настоящая страшенная беда. Вот он и к нам, по ехидной вредности своей, просочился. Есть у меня по этому случаю рецепт, который всегда мне помогает бороться с такими напастями. Вот послушай: надо заварить березовой коры и выпить отвар второй воды. Самое нашенское средство от всякой вредности и коварства окружающего нас безобразия. А уж от стресса это вообще первое средство. Я сам неоднократно проверял — просто спасение от стресса, особенно в наших сказочных местах. Закавыка в том, чтобы не перепутать. Главное, чтобы вода была вторая. Тут особая аккуратность нужна. Первая вода вообще не лечит, а третья ведет к желудочной несуразности.

— Я так и знал, что стресс. Просто слово это странное на ум не приходило. А про вторую воду я обязательно запомню. Экая, однако, хитрость лесная! Скажу тебе честно, как сегодня с утра встал, так и понял, что день выдался какой-то проблемный. Явно совсем неправильный день. Я ведь сегодня весь день думал. О нас, о природе вещей и нашем Дальнем Лесе. Что ни говори, а природа у нас сказочная. И вот как только она диссонирует с моим мироощущением, так у меня от этого особая тревожность наблюдается. Такой вот синдром нарисовался. А может и страшная болезнь развиться от этого обычного природного безобразия. Вот ведь как бывает — живешь себе не тужишь, а тут, за углом, на неровном повороте жизненного пути, тебя ждет судьба с дубинкой невиданной болезни. Одно естественное спасение у меня осталось — березовый сок!

— Любишь ты пугать всех своими страшными болезнями да неровностями жизненного пути. Да и судьба в наши сказочные места не ходит с дубинками. Никогда. Конечно, целый день думать — совсем не к добру. Кто же такое истинное наказание выдержит! Я вот, как котомку новую придумаю, иду к Серебряному озеру, пройтись и от мыслей отдохнуть. Только не помню, чтобы ты когда-нибудь болел, ты ведь всегда здоровый и веселый. А сок березовый нам всем дан для борьбы со стрессами да несуразностями, — сонно проговорил ежик. — Куда же без него в Дальнем Лесу!

Вздохнул ежик и подвинулся на лавке, молчаливо приглашая хорька Василия присесть рядом. Меньше всего ежику хотелось в этот час философствовать о природных катаклизмах и прочих несуразностях. Думать хотелось о чем-то добром и суразном. Но выслушать ближайшего соседа и отхлебнуть немного березового сока — это просто святое дело.

Хорек торопливо подошел и сел рядом с ежиком. Так и сидели они молча и любовались ночным пейзажем уже почти совсем заснувшего леса, освещенного одинокой луной, пока не начал Василий нервно ерзать. А это был верный знак того, что не так просто поболтать о природных несуразицах, погоде, стрессе, странностях непростой и замысловато закрученной судьбы или последних новостях Дальнего Леса и окрестных королевств он пришел в ту ночь к ежику. Какая-то тайная мысль завладела Василием и не давала ему расслабиться.