Ева Никольская - Красавица и ее чудовище Страница 8

Хм… Как странно…

Чем дольше я смотрела на исписанный чернилами лист, тем сильнее убеждалась в том, что фраза о вложенной в Дар душе – действительно не игра слов. Я как будто соприкоснулась с чем-то живым, полным мыслей и чувств… чужих чувств. Они пугали и завораживали, увлекая в таинственную темноту неизвестности. Пальцы непроизвольно заскользили по гладкой бумаге. Подушечки приятно закололо, а по руке разлилось согревающее тепло.

– Может, хватит уже любоваться на нее, Катя? – вывел меня из задумчивости голос Камы. Мрачный такой голос, с плохо скрываемыми нотками раздражения.

Очнувшись, я обнаружила, что не читаю тетрадь, как планировала, а нежно поглаживаю ее, словно бы исследуя на ощупь. Тьфу… хорошо еще, что на вкус не попробовала. Совсем бы опозорилась. Ну а собеседник чем недоволен? Сидит, как ворон нахохлившийся, глаз горит, сигнализируя о плохом настроении владельца, второй тоже не отстает, активно сверкает из-под опухшего века цвета перезрелой сливы. Просто красавец! И боевые шра… то есть синяки присутствуют, и сумрачное настроение до кучи. И всему этому, похоже, причиной являюсь я. Хм… что-то не радует такой вывод.

– Очень занимательно, – передернув плечами под тяжелым взглядом, пробормотала тихо. – Красивые стихи.

– Не сомневаюсь, – сказал он и, поджав губы, отвернулся.

Ну замечательно! И что мне с этим индюком надутым делать? Не объяснять же ему, что на обиженных воду возят? Он ведь шуток не понимает.

Пока я пыталась решить, как лучше поступить, чтобы не вышло ссоры, парень сидел с гордым видом и смотрел на посапывающего на столе зверька. Почему именно парень? Не знаю… На лицо они с Арацельсом ровесники, но блондин определенно был старше, это чувствовалось во взгляде, в движениях – во всем его облике. Неуловимый налет опыта прожитых лет? Определенное состояние души? Понятия не имею. Да и душу свою он мне не изливал. Просто ощущение такое возникло, и все. Ведь я не интересовалась их возрастом, а зря. Большое упущение. Следовало его срочно исправить. Тем более, что сидели мы в полной тишине уже минут пять: я мелкими и редкими глотками пила вино, а черноволосый Хранитель продолжал изображать из себя застывшее изваяние и не делал никаких попыток начать разговор.

– Кама, а сколько тебе лет?

Молчание.

– Сколько лет, спрашиваю, – легонько толкнув его в плечо, повторила я. – Или это страшная тайна, покрытая мраком?

– Пятьдесят восемь, – нехотя отозвался он.

– Сколько?! – От такой новости я чуть кружку на себя не опрокинула.

Ринго недовольно пискнул, приоткрыв один глаз. Но тут же снова опустил веко и, сладко зевнув, продолжил прерванный моим воплем сон. А собеседник (завидую его выдержке!) даже ухом не повел. Сидел себе в каменном кресле с каменным лицом. Хоть портрет рисуй, все равно не шевелился.

– Сто тридцать по меркам второго мира, там самые короткие годы. А по принятой у вас системе времяисчисления – двадцать девять, – пояснил парень.

– О! – Вздохнула с облегчением и на радостях выпила еще несколько глотков. Думаю, это последняя порция вина на сегодня, а то что-то я стала чересчур бурно реагировать на получаемую информацию. Ни к чему это. Выражение полной непробиваемости на лице куда выигрышней. А в сочетании с черным юмором так и вообще убойная сила. – А сколько Арацельсу?

Ну хоть вообще о блондине не спрашивай! Опять на меня волком посмотрели. А я что? Я ничего. Я просто хотела знать, что за кота мне подсовывают в мешке с надписью «муж». Имела право в конце концов!

– Восемьдесят четыре условных года, – выдавил из себя Кама секунд через десять.

– Э-э-э-э-э… ему, получается, сорок два? – Недоверчиво переспросила я. Нет, ну то, что он старше, было заметно, но я почему-то думала, что не настолько. Пара-тройка лет… не больше.

– Если бы он жил в шестом мире, то было бы так, – сухо ответил собеседник.

– Не первой свежести блондинчик. – На губах моих помимо воли появилась пакостная ухмылка.

– Хранители не стареют, – пробурчал брюнет, опять не оценив шутку, – по крайней мере внешне.

«Зато теряют чувство юмора и начинают слегка притормаживать», – мысленно продолжила я.

Пока огонек беседы худо-бедно теплился, надо было выспросить более важные вещи, а то окунется опять мой сосед в свои сумрачные думы, и буду я снова ломать голову над тем, что бы ему такое сказать, дабы не усугубить положение. Ишь, обидчивый какой попался. Может, оно и к лучшему, что у нас с ним по воле судьбы и Ринго ничего не сложилось?

Пока я размышляла, Кама снова принял вид бледного истукана, упорно симулирующего состояние «меня тут нет, а то, что есть, вам только кажется». Сообразив, что нейтральными вопросами мне растормошить его не удастся, перешла к решительным действиям: приподняв с его плеча длинную черную прядь, принялась ее нагло рассматривать, перебирая пальцами жесткие и прямые волосы. От моих прикосновений парень вздрогнул, но выражения лица не поменял, лишь припухший черный глаз подозрительно дернулся.

– И как они только у тебя не путаются?! – с видом исследователя, в руки которого попал уникальный экземпляр для опытов, проговорила я, после чего положила рассмотренную со всех сторон прядь на плечо хозяина и с искренним восхищением вынесла вердикт: – Красивые!

Кама хмыкнул, но по легкому румянцу, появившемуся на его скулах, я сделала вывод, что слова мои ему приятны. Вот и славно. Мне комплиментов не жалко, когда они заслуженные. Да и польза имелась: вроде как обиженный сосед начал оттаивать. А там и до откровенной беседы недалеко. В отсутствие блондина у нас имелся шанс поговорить без свидетелей и начистоту. Даже Ринго спал. Как можно упускать такой момент? Сделав очередной глоток и непроизвольно погладив лежащую на коленях тетрадь (руки к ней так и тянулись, что поделаешь), я спросила:

– Скажи, пожалуйста, Кама, а почему ты выбрал меня?

Он вздохнул и, повернув голову, посмотрел в упор на мою невинно моргающую мордашку, нижняя часть которой традиционно пряталась за большой кружкой, а верхняя являла повышенное внимание в широко распахнутых карих глазах. Эдак я по артистизму и Ринго переплюну. Была бы цель.

– Понравилась, – помолчав немного, сказал парень. Я продолжала интенсивно хлопать ресницами, всем своим видом демонстрируя ожидание, и собеседник в конечном итоге сдался. – Мы тебе уже говорили, что свободно можем находиться в любом из семи миров всего одни сутки. Не условные, а местные. Таковы правила… Я побывал в каждом из миров, шестой был последним. Выбрав наугад несколько точек на Земле, посетил их и встретил тебя… – Из груди Камы вырвался печальный вздох, а глаза погрустнели. Ну прям отобрали у ребенка любимую игрушку. Того и гляди скупая слеза скатится по бледной щеке.

– А ресторан, который ты мне нарисовал вместе с названием, откуда знаешь? – попыталась я сменить тему, а заодно и немного отодвинуться от собеседника. Благо, места хватало. Не нравилось мне, как он смотрит. Будто панихиду по мне заказывать собрался.

– Заходил туда часом ранее. Вот и накидал по памяти. Я во многих подобных местах был. Алекс говорил, что там проще всего встретить Одинокое Сердце.

– Кого? – не поняла я.

– Девушку, сердце которой свободно, – терпеливо пояснил Кама, продолжая топить меня во мраке своих грустных глаз.

Темное пятно синяка делало нового знакомого еще более несчастным и в прямом смысле слова побитым. Так и хотелось погладить парня по голове и пожалеть, копируя интонации доброй мамочки.

– Я не одинокая. – Возражение слетело с языка, а сердце тоскливо сжалось, подтверждая правоту его слов.

Не одинокая? Да? А как же холодные ночи в обнимку с книжкой и пультом? Есть брат и родители? Конечно, есть! Но у предков сейчас голова была занята внуками, которых старший сын частенько им подкидывал, а у него все мысли витали вокруг обожаемой супруги, и лишь иногда брат вспоминал о младшей сестре, живущей в каких-то трех кварталах от него. Да, мы продолжали любить друг друга, как и положено в семье, но мое одиночество от этого не становилось меньше. Лучшая подруга, с которой долгие годы делили все горести и радости, вместе влипали в разные истории и вместе же из них выпутывались, даже она отдалилась от меня, встретив Игоря. Так одинока ли я? Без сомнения.

– Но у тебя же нет любимого человека! – с уверенностью заявил Кама, пробив голосом ледяной каркас отчуждения, который я постепенно выстраивала вокруг себя, как стену из неприятных и в то же время очевидных выводов.

Одиночество – это капкан, он цепко держит свою жертву в железных объятиях, позволяя при этом выглядывать наружу, где много таких же, как она, людей. Это создает иллюзию значимости. Для общества, для друзей, для семьи… Но когда рядом нет действительно близкого человека, одиночество пожирает. Медленно и с аппетитом, и в какой-то момент люди начинают к этому привыкать.