Кэрол Берг - Превращение Страница 4

– Разве не это я предсказывал? – воскликнул пожилой человек. В его голосе было куда больше беспокойства, чем заслуживал несчастный кузен. – Чем больше милостей получают келидцы от твоего отца, тем больше требований они выдвигают. Мне сообщили, что они хотят исключительного права для своих магов практиковать в Карн’Хегесе, а также права присылать своего представителя на все свадьбы, похороны или празднования дакраха. И трех месяцев не прошло, как твой отец отдал им город, а они уже диктуют ему условия, как будто это они его завоевали.

Я неподвижно стоял на коленях, сосредоточив взгляд на красных и зеленых узорах толстого ковра и стараясь ничем не выдать своего любопытства. Из моих хозяев только барон позволял мне узнавать настоящие новости извне, а не довольствоваться дворовыми сплетнями. И это уже было удовольствием в жизни, лишенной радостей, я больше всего сожалел именно об этом, когда меня вели на продажу.

– Ты напрасно беспокоишься, Дмитрий, – ответил принц. – Ты слишком долго пробыл на границе, и теперь просто расстроен тем, что отец отдал город, который ты отвоевал у Базрании. Научись расслабляться. Даже в этой ледяной дыре, куда нас отправил отец, можно найти массу развлечений. Ты уже шесть лет не охотился со мной и задолжал мне с последнего раза новый лук.

– А ты напрасно не беспокоишься, Сандер. Ты единственный сын Айвона, будущий правитель тысячи городов. Пора задуматься над этим. Эти келидцы…

– …все вместе не могут сражаться так, как это делает один легион дерзийцев. Они бегут, Дмитрий, и отсиживаются по двадцать лет. Они так боятся нас, что пришли молить о мире. Кому какое дело, что они творят в Карн’Хегесе? Какая разница, что они там делают со своими магами? С тем же успехом они могут заботиться о своих жонглерах и акробатах. Кстати… – Принц бросил короткий взгляд на человека, сидящего напротив него со скрещенными ногами, – …я решил позвать несколько их магов на свой праздник. Я слышал, что они просто великолепны.

– Не следует этого делать. Помазание Принца Дерзи в день его совершеннолетия зрелище не для иноземцев. В этот день в городе не должно быть чужаков. И если их маги являются частью их религии, как они утверждают, почему они позволяют пользоваться их услугами для увеселений? Я бы их отправил коленом под зад со всеми их книгами и магическими кристаллами.

Моя иссохшая эззарианская душа содрогалась от этого фривольного обсуждения предметов, связанных с силой. Словом «магия» именовались в Дерзи фокусы, ловкость рук и поверхностное знакомство с простенькими заклинаниями для развлечений и мистификаций. Настоящее волшебство было другим. Настоящая сила могла изменять природу, ее можно было использовать для целей, непостижимых для большинства людей. Я слышал о келидцах достаточно, чтобы верить в их знакомство с волшебством. Дерзийцы играли с вещами, которых не понимали. В мире были загадки… опасности… Я прикрыл глаза. Двери к моим знаниям и воспоминаниям были заперты, заперты в тот день, когда дерзийцы лишили меня свободы, а их Обряды Балтара отобрали у меня настоящую силу.

Лорд Дмитрий должно быть почувствовал что-то, казалось, он внезапно заметил меня. Он схватил мою руку и завернул мне за спину.

– Ты знаешь, какое наказание ждет хитрых рабов, вынюхивающих тайны и подслушивающих разговоры своих хозяев?

– Да, господин, – я не смотрел на него. Я видел подобные наказания в первые дни нашего завоевания, не было нужды убеждать меня вести себя как следует, напоминая о них. Я все равно постараюсь забыть это, как только засну.

– Убирайся, – бросил принц. – Скажи Дургану, чтобы вернул тебя на прежнее место.

Я снова коснулся головой ковра и вернулся в дом для рабов, сообщив Дургану, что меня следует запереть в подвал. Дерзийцы любят, когда рабы сами передают приказания о собственном наказании. Они заставляли бы рабов пороть самих себя, если бы это было возможно.

Темными холодными днями, между долгими часами сна и тремя минутами в день, которые я тратил на поглощение чашки овсянки с куском черствого хлеба или протухших мясных обрезков, которые не стал бы есть и бездомный пес, я думал о келидцах. Мой предыдущий хозяин, барон, мыслил традиционно по-дерзийски, он не доверял никаким иноземцам, если они не были завоеваны силой. Даже эззарийцы были для него лучше келидцев. Мы продержались три дня, пока дерзийцы пытались сделать что-нибудь с теплым зеленым дождиком, смывшим холмы на их южной границе. Барон считал, что мы глупы и слабы, поскольку позволяем править женщине и забиваем себе головы волшебством, но мы, по крайней мере, сделали все, что смогли, прежде чем нас завоевали.

– Эти келидцы, – говорил он, обращаясь ко мне, рабу, поскольку никто больше не хотел его слушать, – они вообще не сражались, прежде чем сдаться. Они заявили, что они никогда не участвовали в сражениях. Они даже верхом не ездили. У них нет лошадей. А теперь, посмотри-ка на них. Как они восседают на жеребцах, что они привезли с собой, жеребцах, которым базранийцы поклоняются как богам. Никто не убедит меня, что они не умеют сражаться и ездить верхом.

Барон был не слишком умен, но он знал лошадей и разбирался в военном деле. Я спросил его, что же тогда делали келидцы, если они не сражались. Он ответил, что они «пробовали на зуб» дерзийцев.

– Сунулись разок-другой и исчезли. Появились в другом месте, получили свое и опять пропали. Ушли и не вернулись. Они поняли, насколько мы сильны. Ты знаешь, мы ни разу не брали их живьем. Только мертвыми. Всегда мертвыми.

– Так в чем же разница? – спросил я. – Они поняли, что вы сильнее… мы тоже это поняли. Они просто продали свою свободу за меньшую плату, меньше смертей и разрушений.

Барон ничего не ответил на это. Его словарный запас позволял ему высказываться только на военные темы.

Интересно, знал ли лорд Дмитрий барона? Похоже, что он придерживался того же мнения по поводу беловолосых иностранцев из дальних земель, дальних настолько, что лишь немногие дерзийцы смогли побывать там. Три года назад келидцы снова объявились, прислав в Дерзи своего короля, с вырванным языком, в цепях. Они мечтали подчиниться Империи, желали выказать ей свою дружбу и безграничное уважение. Король был тут же казнен, а его голова вернулась в Келидар с военным наместником и небольшим гарнизоном. Почтовые птицы регулярно прилетали с отчетами от наместника, описывавшего прекрасное отношение к Империи келидцев в их далекой стране. С другими завоеванными народами отношения были совсем иными. Несчастный король, или кто он там был на самом деле, оказался единственным из них, кто был закован в цепи.

– Вставай и иди сюда! Дрыхнешь среди бела дня.

Я уже не чаял увидеть снова солнечный свет. Семь дней минуло с того момента, как я читал принцу письмо. Судя по всему, я не угодил ему, поскольку последние три дня из семи мне не спускали в подвал питья. Во рту пересохло так, что я не мог проглотить ни крошки от последнего ломтя хлеба, который у меня оставался. Смерть от жажды одна из самых мучительных. Могли бы убить меня сразу.

По странному закону пустыни я так пересох изнутри, что уже не хотел пить. Однако и в полусознательном состоянии я отдавал себе отчет в том, что я не являюсь засухоустойчивым жителем пустыни, мне необходимо выпить воды. Как только меня выпустили из моей дыры, я упал на колени перед Дурганом и протянул к нему руки.

– Прошу вас, мастер Дурган, можно мне попить? – Слова с трудом сходили у меня с языка.

Дурган взвыл и принялся звать кого-то по имени Филип. Тощий мальчишка-альбинос, фритянин, появился в огромной комнате, на покрытой соломой каменном полу которой могло разместиться не меньше сотни человек.

– Когда ты последний раз давал воду тому, кто сидит в подвале?

Белоглазый парень пожал плечами.

– Вы сказали, чтобы я кормил его. Больше ничего не говорили.

Дурган ударил мальчишку ребром ладони по голове так, что того покачнуло. Он отскочил, передернул костлявыми плечами и выскочил за дверь.

– Пей, сколько хочешь, – Дурган бросил мне тунику и жестяную чашку, указав на бочку, стоящую в дальнем углу комнаты. При этом он пробормотал:

– Проклятый фритянин. Все они безмозглые.

Были времена, когда я верил, что пить и мыться из одной и той же бочки недопустимо, это признак внутренней испорченности, которая не позволяет человеку усвоить простые истины и делает его нечистым. Молодость бывает до смешного серьезна. Теперь же моей единственной проблемой было, как оставить немного этой коричневой грязной жижи, чтобы ее хватило и на умывание. Когда я оделся, Дурган сообщил, что я снова должен идти к принцу.

– Веди себя как следует. Он спрашивал меня, есть ли еще раб, который умеет читать. Он не доверяет тебе.

Да, у меня сложилось такое же впечатление. Если бы единственным возможным наказанием было удаление меня от двора, я продолжил бы вести себя неподобающе, но дело было не в том. Я не хотел привлекать к себе немилостивое внимание будущего Императора Дерзи. Выживание по-прежнему было моей главной задачей, хотя я не стремился к нему с той же страстью, что и в восемнадцать лет, когда я только узнавал, что такое кнуты и кандалы.