Барбара Хэмбли - Драконья погибель Страница 4

Пока лошади шлепали по стоячей воде к центру площади, Дженни видела, как Гарет со старательно скрываемым отвращением озирается на поросят и цыплят, делящих зловонные переулки со стайками визжащей детворы. Порыв ветра донес до них дым из кузницы, а с ним – слабое дуновение жара и обрывок непристойной песни кузнеца Маффла. В одной улочке выплескивала мыльную воду прачка, в другой Дэнни Уэрвилл, чьего ребенка Дженни приняла три месяца назад, доила одну из своих ревущих коров: половину молока – в ведро, половину – мимо. Дженни видела, как взгляд Гарета недоверчиво задержался на убогом храме с комковатыми, грубо вытесанными подобиями Двенадцати Богов, не отличимых друг от друга во мраке ниши, затем перекочевал к вращающемуся Кресту Земли и Неба, сложенному из камня на бесчисленных дымоходах деревни. Спина юноши стала прямой при столь явном свидетельстве язычества, а верхняя губа вытянулась, когда он заметил свиной загон, пристроенный к одной из стен храма, и пару мужланов в придачу. Облаченные в потертую кожу и пледы, они лениво болтали, опершись на жерди ограды.

– Нет, ей-богу, свиньи могут предсказывать погоду,– говорил один, протягивая палку, чтобы почесать спину громоздящейся в загоне чудовищной черной свинье.– Кливи пишет об этом в своем «Земледельце», да я и сам не раз это замечал. И еще они смышленые, смышленей собак. Моя тетка Мэри (ты помнишь тетю Мэри?) пробовала их учить еще поросятами и, знаешь, выучила одного, белого – он за ней туфли таскал.

– Да ну?– сказал второй, скребя в затылке. Дженни направила лошадь в их сторону, и Гарет, раздраженно ерзая в седле, был вынужден последовать за ней.

– Точно говорю!– Тот, что повыше, причмокнул губами, и свинья приподняла в ответ рыло с хрюканьем, выражавшим нежнейшую привязанность.– В «Аналектах» Полиборуса сказано, что в Древних Культах свиньям поклонялись, причем не как дьяволам (это все папаша Гиеро выдумал), а как Богиням Луны.– Он толкнул очки в стальной оправе повыше, к седловине своего длинного носа – забавный жест для человека, стоящего по щиколотку в свином помете.

– А и взаправду!– подхватил второй.– Старушка эта, когда еще молодая была и вовсю бегала, представляешь, дверь из загона отчинять научилась. Только, бывало… О!– Он торопливо поклонился, заметив Дженни и раздосадованного Гарета, сидящих молча в седлах.

Тот, что повыше, обернулся. Карие глаза за толстыми стеклами очков встретились с глазами Дженни, утратили свою обычную настороженность, оттаяли внезапно и озорно просветлели. Среднего роста, не очень-то располагающий к себе, лохматый и небритый, в вечной своей старой кожаной куртке и волчьем камзоле, залатанном кусочками металла и обрывками кольчуги, чтобы уберечь суставы, – что в нем было такого, в который раз удивилась она, что и после десяти лет наполняло ее абсурдной ребяческой радостью?!

– Джен!– Он улыбнулся и протянул ей руки. Она приняла их и, соскользнув с седла, оказалась в его объятиях, в то время как Гарет, неодобрительно на это поглядывая, все никак не мог задать свой главный вопрос.

– Джон,– сказала она и повернулась к юноше,– это Гарет из рода Маглошелдонов. А это – лорд Джон Аверсин Драконья Погибель из Алин Холда.

Гарет утратил дар речи. Взгляд его стал тупым, как у оглушенного ударом по шлему. Потом с излишней торопливостью он стал слезать с седла, зацепил раненую руку, выдохнул резко. Вряд ли ему приходило в распаленную фантазиями голову, подумала Дженни, что он встретит героя своих баллад пешим, да еще и по щиколотку в грязи у свиного загона. Судя по выражению лица, Гарет, хотя и знал прекрасно, что с высоты его роста любой покажется коротышкой, все же был поражен, увидев, что легендарный лорд почти на голову ниже его. И вряд ли в какой-нибудь балладе упоминалось о такой детали, как очки.

Гарет все еще хранил молчание. Аверсин, с обычной своей дьявольской безошибочностью истолковав поведение гостя, сказал:

– Я бы предъявил вам шрамы от драконьих шипов, но они, поверьте, расположены в таких местах, что я не могу это сделать на людях.

Но в Гарете уже заговорила благородная кровь и, наверное (предположила Дженни), придворный стоицизм, заставляющий соблюдать этикет, несмотря на угрозу жизни и боль в грубо забинтованной руке. Юноша исполнил достойный всяческих похвал приветственный поклон, затем выпрямился (складки плаща лежали печально и надменно), надвинул покореженные очки поглубже на переносицу и голосом дрожащим, но странно решительным объявил:

– Милорд Драконья Погибель, я прискакал с юга, чтобы передать вам послание от короля Уриена Белмари.

Казалось, он собирается с силами для произнесения следующих слов – торжественно-рокоеых, как обрывки баллад о золотых мечах и светлых плюмажах, и плевать ему было на запах свинарника, равно как и на заморосивший внезапно холодный дождь.

– Милорд Аверсин, я послан, чтобы призвать вас на юг. Там явился дракон и разрушил уже Бездну Ильфердина, город гномов, и залег в нем, всего в пятнадцати милях от Бела, королевской столицы. Лорд Аверсин! Король просит вас прийти и убить дракона, пока страна не погибла.

Выговорив слова, ради которых был послан, юноша выпрямился и с благородной мученической отрешенностью на лице, как и подобает доброму гонцу из старых баллад, пошатнулся и осел на скользкую истоптанную грязь в глубоком обмороке.

Глава 2

Дождь уныло и ровно барабанил по стенам разрушающейся башни. Единственная комната для гостей никогда не бывала хорошо освещена. И хотя сейчас едва перевалило за полдень, Дженни пришлось вызвать тусклый голубоватый шар ведьминого огня, чтобы осветить стол, на котором она разложила содержимое своей лекарской сумки. Все остальное пространство тесной спальни было занавешено тенями.

В постели беспокойно спал Гарет. Воздух был полон аромата высушенных размельченных трав. Ведьмин огонь бросал ясные мелковолокнистые полутени вокруг похожих на мумии корней и стручков, лежащих в вычерченных Дженни окружностях. Медленно, руну за руной, она творила над ними исцеляющие заклинания, каждое – с его собственным Ограничением, чтобы избежать слишком быстрого выздоровления, куда более вредного, чем сам недуг. Пальцы терпеливо вырисовывали знаки, разум призывал качества этого мира – каждому знаку свое. Известно, что великие маги могут видеть силу начертанных ими рун (говорят, она подобна холодному свечению над исцеляющими порошками) и даже ощущать ее как свет, исходящий из кончиков пальцев. После долгих лет уединения и медитации Дженни осознала, что для нее магия – скорее тишина и глубина, нежели сверкание и движение, свойственные великим. Главное – не почувствовать обиды, которая может лишить тебя и того, что имеешь. В конце концов Дженни знала, что в меру своих возможностей она работает хорошо.

«Ключ к магии – сама магия,– говаривал Каэрдин.– Чтобы стать магом, ты должен быть им. Нет времени ни на что другое, если ты хочешь достичь полноты своей власти».

Дженни осталась в каменном доме на Мерзлом Водопаде после смерти Каэрдина, изучая его книги, определяя расположение светил и предаваясь размышлениям в полуразваленном круге древних камней, стоящих на вершине холма. С годами власть ее возросла, хотя и не настолько, как ей когда-то мечталось. И Дженни была довольна такой жизнью.

А потом появился Джон…

…Такая тишина стояла в комнате, словно кирпичи очага, тени стропил, струение дождя по стеклам и свежесть высушенных трав запаяны были в янтарь тысячи лет назад. Дженни смешала заговоренные порошки в чаше и подняла глаза. Гарет со страхом смотрел на нее из темноты.

Она встала, но стоило ей двинуться к нему, как юноша отпрянул с отвращением на бледном вытянувшемся лице.

– Ты – его женщина?

Дженни остановилась, услышав ненависть в слабом голосе.

– Да,– сказала она.– Но это не твое дело.

Он отвернул лицо – раздраженное, смятое сном.

– Ты совсем как она,– пробормотал он.– Совсем как Зиерн…

Она шагнула ближе, не уверенная, что расслышала правильно.

– Кто?

– Ты заманила его своими заклинаниями, ты низвергла его в грязь…– Лихорадочный шепот Гарета сорвался в рыдание.

Дженни подошла к кровати и, не обращая внимания на попытки Гарета оттолкнуть ее руки, коснулась его лица. Вскоре он прекратил сопротивление, снова уплывая в сон. Его тело не было ни слишком горячим, ни чрезмерно охлажденным, пульс – наполненный, ровный. Но он все еще метался и бормотал:

– Никогда… Никогда я не стану… Ты положила на него заклинания, заставила его колдовством…

Его веки сомкнулись накрепко. Дженни вздохнула и выпрямилась, глядя в пылающее беспокойное лицо.

– Если бы я положила на него заклинания,– пробормотала она,– я бы давно уже освободила нас обоих, имей я мужество.

Она вытерла руки о юбку и спустилась по узкой и темной башенной лестнице.

Джона она нашла в рабочем кабинете, довольно просторном, иначе бы комнату взорвало изнутри чудовищным количеством книг. Большей частью это были древние тома, оставленные в Холде после отступления армии короля или подобранные в подвалах сгоревших гарнизонных городков; поеденные крысами, черные от плесени, не читаемые из-за водяных пятен, они распирали полки, целиком скрывающие две стены, они были рассыпаны на длинном дубовом столе, свалены грудами в углах. Листы с выписками, сделанными Джоном в зимние вечера, торчали среди ветхих страниц. Среди книг втиснуты были беспорядочно письменные принадлежности: шильца для накалывания бумаги, гусиные перья, ножи и чернильницы, куски пемзы – и более странные предметы: металлические трубки и клещи, отвесы и уровни, зажигательные стекла и маятники, магниты, яичная скорлупа, осколки камня, засушенные цветы и наполовину разобранные часы. Огромная паутина из талей и блоков свисала со стропил в одном углу, батальон желобчато оплывших свечей криво лепился на каждой полке, на каждом подоконнике. Не комната, а сорочья коллекция обрывков знания, логово жестянщика, человека, для которого мир – огромный склад игрушек, полный интригующих праздных вопросов. Над очагом, как гигантская еловая шишка, висел хвостовой набалдашник Дракона Вира – пятнадцать дюймов в длину и девять в поперечнике, – усаженный пеньками обломанных шипов.