Алан Коул - История воина Страница 6

В толпе, вначале окаменевшей от ужаса, началась паника. Раздались визги и крики, люди беспорядочно убегали во всех направлениях. У Гэмелена и других воскресителей совсем не было времени, чтобы придумать защитное заклинание, если оно вообще существовало против такой могучей магии.

Обезумевшая от ужаса женщина попыталась проскочить мимо чудовища, то с оглушительным ревом подхватило ее пастью, легко вздернув вверх. Несколько секунд человеческое тело билось в жестоких зубах, потом раздался последний крик и все было кончено.

Аппетит приходит во время еды, и демон двинулся вперед.

Не раздумывая я вытащила меч и выкрикнула боевой клич – дикий яростный крик воина Маранонии. Мои сестры не бросили меня, мой призыв был подхвачен, мы стали одним голосом, одним телом, одним разумом.

Демон обернулся и бросился на нас. Мы приняли вызов во имя Ориссы, готовые сражаться до тех пор, пока не падет последняя из нас или не погибнет враг.

Мы стали берсерками, обезумевшие от ярости, нечувствительные к боли. Мы рубили и кололи, чудовище отбрасывало нас, но мы снова поднимались на ноги и бросались в бой. Поначалу, ошеломленный самоубийственной атакой, демон быстро пришел в себя, и через несколько минут десять стражниц были разорваны на куски и еще десять валялись в пыли арены, истекая кровью. Полилло, Корайс и я отступили, а потом снова напали на чудовище. Демон бросился навстречу нам, но промахнулся, приземлился на статую Маранонии, упав вместе с ней на землю. Статуя развалилась на куски. Демон поднялся, его задние ноги попирали останки нашей погибшей богини.

Я рванулась вперед, Корайс дернулась влево, пытаясь обойти чудовище сзади, Полилло метнулась вправо. В этот момент я увидела золотое копье Маранонии, лежащее на земле. На самом деле оно было каменным, как и вся статуя, и только покрыто позолотой. Сама не зная почему, но я подхватила его на бегу. Копье богини оказалось совсем легким, как дротик, словно было сделано не из камня. Я почувствовала его баланс в своей руке, как будто его выковал специально для меня мастер-оружейник.

Демон схватил меня, и я не сопротивлялась. Он поднимал меня все выше и выше, и внезапно завизжал от боли – это Корайс рубанула его топором. Значит, эта тварь была смертной! Но боль заставила его только усилить хватку, он тянул меня к своей мерзкой зловонной пасти. Я видела его красные глаза – зрачки были совсем узкие от ярости и боли. Тут демон снова взвизгнул и попытался смахнуть лапой что-то повисшее у него на плече. Я отчаянно боролась, пытаясь высвободиться или хотя бы ударить его копьем. Я видела, как Полилло вцепилась ему в плечо. Она увернулась от его удара и переползла ему на шею, крепко обхватив ее ногами. Она потеряла топор, но мне кажется, что, если бы он и был у нее, она бы все равно попыталась задушить чудовище голыми руками – сила против силы.

Полилло ухватилась руками за уши демона и с силой дернула их на себя. Монстр взревел и попытался стряхнуть ее, но она тянула и тянула его чувствительные уши, выкручивая их, пока морда чудовища не задралась вверх. Демон попытался отбросить меня, чтобы освободить вторую лапу, но я сама вцепилась в него.

Я слышала, как Полилло взывает к Маранонии, прося у нее силы, я слышала, как трещат кости и сухожилия от адских усилий, и я видела перед собой незащищенное горло чудовища. Я изогнулась и ударила копьем. Оно легко вошло в мягкую плоть. Огромная туша скрючилась от боли, потом из раны хлынула вонючая пенящаяся кровь.

Демон открыл пасть, издав предсмертный рев, его тело сложилось пополам, а я с силой оттолкнулась ногами от его груди, и земля бросилась мне навстречу.

Я приземлилась на четвереньки и откатилась в сторону, исполинская гора мяса с гулом рухнула на арену, едва не раздавив меня.

Я схватила чей-то меч и бросилась вперед, чтоб прикончить чудовище, но в этом не было нужды – оно было мертво. Демон лежал неподвижно, и глубоко в его горле засело копье богини.

Я осмотрелась – глаза мне застилал туман. Полилло и Корайс подошли ко мне, и мы обнялись, а потом засмеялись, а потом я слышала, как кричат от радости другие мои сестры. Мы обнимались, смеялись и плакали, да, плакали.

Мы стали героями в тот день. История маранонской гвардии пополнилась новой легендой.

Но пока город праздновал первую победу над архонтами, мы хоронили наших погибших, лечили раненых и чинили оружие. Конечно, приятно, когда тебя восхваляют, но если воин думает, что восторги толпы проживут дольше, чем ранний первый снег, то он жестоко ошибается.

На четвертый день Амальрик прислал ко мне гонца с просьбой встретиться в порту. Я поспешила к докам, зная, что он скоро уедет в Ирайю, на переговоры с королем Домасом.

Корабль уже был готов к отплытию, когда я добралась до порта. Амальрик ходил взад-вперед по палубе. Заметив меня, он закричал, как мальчишка, и побежал навстречу. Мы обнялись – брат и сестра, – чтобы потом расстаться надолго.

Я посмотрела ему в лицо. Теперь он не хмурился, а улыбался.

– У меня для тебя хорошие новости, старшая сестра.

Я замерла. «Рали» означает «надежда», подумала я. «Рали» означает «надежда».

И Амальрик сказал:

– Магистрат передумал. И поскольку я участвовал в этом деле, я решил сказать тебе об этом до официального уведомления. Вы победили. Маранонская стража пойдет на войну вместе с остальными.

Я засмеялась от счастья. Он снова обнял меня.

– Этого ты добилась сама той ночью.

Я пожала плечами.

– Это была всего лишь первая стычка. И мне помогли.

– Ну, теперь дела пойдут легче.

– А тебе было легко, когда ты вместе с Яношем добирался до Далеких Королевств?

– Никогда, – усмехнулся Амальрик. – На пути всегда была следующая высокая гора, через которую требовалось перелезть, бандиты, от которых приходилось спасаться, пустыня, которую надо было пересечь. Я понял, что легче не становится никогда, обычно каждый новый шаг труднее предыдущего, но ты идешь и идешь… до конца.

– Надеюсь, это понимают и другие, а не только мы с тобой, – сказала я.

– Нет, – покачал головой Амальрик, – разве что некоторые. Кое-кто из воскресителей думает, что это и было секретное оружие архонтов. Они были просто в экстазе, когда вы убили тварь. Но Гэмелен охладил их. Это было сильное колдовство, так он сказал. Но…

– Но всего лишь демон, – вставила я.

– Точно. Всего лишь демон.

На корабле ударили в колокол. Мы обнялись и поцеловались в последний раз. Амальрик поднялся на борт, и корабль отплыл от причала. Я стояла и смотрела ему вслед, пока он не исчез за излучиной реки. Последнее, что я видела, – огненная вспышка солнца на рыжих волосах Амальрика.

И прошло много лет, прежде чем я снова увидела брата.

Глава вторая

ОСАДА ЛИКАНТИИ

Еще не прошло и двух месяцев с тех пор, как я была приглашена в Цитадель Магистрата на освящение великой фрески. Там мне вручили святой нож, и я принесла в жертву белого буйвола. Это была великая честь, особенно для женщины. Фреску, опоясывающую стены под куполом, освящали уже второй раз – ее пришлось изменить после моего возвращения. Художник изобразил сцены Второй Ликантианской войны, как он их себе представлял, и всякий раз, когда я смотрела на фреску, мне приходилось сдерживать улыбку. По крайней мере, теперь, когда я вернулась из дальнего похода, многим хвастунам придется прикусить язык и многие «правдивые» истории окажутся нелепыми россказнями.

Мой писец, который теперь больше похож не на крысу, а на тараторящую белку, боится, что я прямо сейчас начну объяснять, почему первый вариант фрески вызвал такой скандал среди магистров и воскресителей. Можешь быть спокоен, бельчоночек. Я слишком опытна в рассказывании преданий войны за кружкой пива в кругу боевых товарищей, чтобы забегать вперед.

Я заговорила о фреске потому, что любое описание войны в картинах, стихах или песнях так же лживо, как ответ отца на вопрос маленького сына: «А откуда берутся дети?»

Экспозиция начинается с изображения зверств ликантианцев и того страшного нападения в Амфитеатре. На следующей картине армия Ориссы стройными рядами браво шагает на войну. Дальше штурм Ликантианской стены – несколько довольно скучных картин, где ориссиане колют, рубят, режут. Заканчивается все изображением последней битвы. По правде говоря, мне следует лучше отзываться об этой мазне, так как там изображены мои женщины, маранонская стража и среди них невообразимо прекрасная воительница, долженствующая изображать меня. Но я поклялась говорить правду и не скрывать своих мыслей, иначе мой рассказ уподобится бредням пьяного солдата, от которых посетители таверны бегут прочь, домой, несмотря на мороз и ветер за окном.

Я хорошо помню ясное весеннее утро, когда мы в блестящих доспехах слаженно маршировали, словно марионетки под управлением искусного кукловода. Мы пели теперь уже забытую песню – о том, как хорошо будет напиться крови ликантианцев и выпустить им кишки. Я заметила, кстати, что такие боевые гимны поются только до первого сражения, а потом слышны только песни о мире и покинутом доме.