Глен Кук - Огонь в его ладонях Страница 8

– Что случилось, учитель? С ним все в порядке?

– В основном напуган. Я должен поговорить с Юсифом.

Радетик изо всех сил старался не показать рану мальчишки, зная, что своей необузданной яростью Фуад значительно превосходит среднего легковозбудимого туземца.

– Он ждет.

– Чтобы поговорить с ним, мне каждый раз приходится ждать, когда один из его детей покалечится.

Фуад одарил его кислым взглядом.

Крики и сабельный звон вокруг Эль Мюрида становились все громче. В период Дишархуна всякие свары категорически запрещались, но Дети Хаммад-аль-Накира были не из тех, кто позволяет каким-то там законам ограничивать свои эмоции.

На месте схватки появились всадники с черными круглыми щитами, на которых были изображены красные орлы – символы Королевского дома.

Радетик заторопился в жилище валига.

– Что случилось? – спросил Юсиф, убедившись, что рана сына опасности не представляет. Приказав всем своим обычным прихлебателям выйти, он сказал:

– Гарун, говори первым!

Мальчик был слишком напуган, чтобы уклоняться от истины.

– Я… Я использовал духовую трубку. Попал в его лошадь. Я не думал, что он упадет и повредится.

– Мегелин?

– Суть такова. Мы имеем дело с шуткой очень дурного вкуса. Думаю, что виной всему пример, какой подают детям взрослые. Впрочем, мне и раньше приходилось слышать кое-что о Сабах-и-Хасане.

– При чем здесь он?

– Я полагаю, что тогда был использован тот же трюк. Ваши дети, для вашего сведения, просто более примитивны и прямолинейны, чем вы.

– Гарун? Это правда?

– Что?

– Ты так же поступил и с Сабах-и-Хасаном?

Радетик слегка улыбнулся, заметив, как мальчишка борется с ложью, пытающейся вырваться из его уст.

– Да, отец, – наконец выдавил он.

В шатер вернулся Фуад.

– Учитель?

– Да, валиг.

– Как они оказались на улице? Разве они не должны были быть на занятиях?

– Брось, Юсиф, – вмешался Фуад. – Не говори мне, что ты постарел настолько, что не помнишь времена, когда сам был мальчишкой. (Валигу было сорок один.) Это же Дишархун. На женщине не оказалось покрывала. Неужели ты полагаешь, что учитель способен творить чудеса?

Радетик был поражен. Фуад неоднократно давал ему понять, что учитель, который не обучает владению оружием, – существо абсолютно никчемное. Вождю воинов никакого образования не требуется. А что касается писцов и счетоводов, то их всегда можно захватить в рабство.

Кроме того, Фуад не любил Радетика как личность.

Почему он вдруг стал таким добродушным? Это внушало беспокойство.

– Гарун.

Мальчик неохотно приблизился к отцу. Наказание он воспринял без слез, но и без раскаяния.

Юсиф был сердит. Он никогда не наказывал детей перед чужаками. И все же… Радетику показалось, что его работодатель не так уж и недоволен.

– Теперь отправляйся к своим братьям и скажи им, чтобы они держались подальше от всяких неприятностей.

Мальчик убежал, а Юсиф, обращаясь к брату, произнес:

– Отчаянный маленький негодяй…

– Сын своего отца, полагаю. Ты был таким же.

Гарун был любимцем Юсифа, хотя тот и пытался это скрыть. Радетик подозревал, что его услуги потребовались только ради этого мальчишки. Остальных отправили учиться в слабой надежде, что и на их разум может лечь патина мудрости.

Гарун любил учиться. Особенно ярко это проявлялось, когда он не находился в обществе своих братьев. Однажды он даже сказал Радетику, что хотел бы стать похожим на него, когда вырастет. Мегелин был польщен и растроган.

Гарун проявлял удивительную для шестилетнего ребенка настойчивость в подготовке к миссии, предназначенной ему от рождения. В этом отношении он не уступал и двенадцатилетнему. Ему был присущ мрачный фатализм, который редко можно встретить даже у тех, кому перевалило за тридцать.

Мегелина очень беспокоила будущая судьба ребенка.

– Юсиф, – забубнил Фуад, – наступил тот момент, которого мы так долго ждали. На этот раз он дал нам хороший, надежный как скала предлог.

Радетик поразился, когда понял, что речь идет об Эль Мюриде. Это было открытие. Он и не подозревал, что столь могущественные люди опасаются Ученика. Опасаются пятнадцатилетнего мальчишку, который подобно им явился в Аль-Ремиш на Дишархун. Явился для того, чтобы над его новорожденной дочерью был исполнен обряд обращения в почитаемом всеми Святилище Мразкима.

Итак, они ему лгали. Так же как, впрочем, и себе. Все тот же старый добрый свист в темноте, которым гонят страх. Именно этим и был вызван весь шум по религиозным проблемам.

– Валиг, но это же нелепо. Это – варварство, – вмешался Радетик. – Мальчик – сумасшедший. Он навлекает на себя страдания после каждой проповеди. Зачем вам выдвигать против него обвинения? Пусть он получит свою Святую Неделю. Пусть говорит. И пусть над ним посмеется весь Аль-Ремиш.

– Позволь мне дать пинка этому сутенеру с плоской рожей! – проревел Фуад.

Юсиф успокаивающе поднял руку и произнес:

– Помолчи. Он имеет право на свое мнение, пусть даже и ложное.

Фуад мгновенно умолк.

Юсиф имел безграничное влияние на младшего брата. Фуад практически не имел собственных амбиций и был почти полностью лишен творческой фантазии. Он был зеркалом Юсифа, его правой и очень длинной рукой, молотом, при помощи которого обретали форму политические мечты валига. Это не означало, что он всегда и во всем соглашался с братом. Фуад и Юсиф иногда спорили. Их споры становились особенно горячими, когда старший из братьев пытался ввести какое-нибудь новшество. Иногда побеждала точка зрения Фуада. Но если решение было принято, то он проводил его в жизнь железной рукой.

– Валиг…

– Помолчи немного, Мегелин. Позволь мне объяснить тебе, в чем ты не прав. – Юсиф поправил подушки и продолжил: – Это займет некоторое время, так что устраивайся поудобнее.

Радетик считал, что убранство шатра Юсифа являет собой прекрасный образчик варварского вкуса. Дети Хаммад-аль-Накира по возможности окружали себя кричаще яркими красками. Красные, зеленые, желтые и синие тона, окружающие Юсифа, настолько не гармонировали, что Радетику казалось – краски, ссорясь, кричат друг на друга.

– Фуад, поищи чего-нибудь освежающего, пока я буду учить нашего учителя. Мегелин, ты ошибаешься потому, что полностью уверен в правильности своей точки зрения. Оглядываясь вокруг, ты не видишь культуры. Ты замечаешь лишь варваров. Ты слышишь наши религиозные диспуты и не веришь в то, что мы воспринимаем все это всерьез. Ты не веришь в это только потому, что сам подобные диспуты серьезно не воспринимаешь. Могу тебя обрадовать – многие из моих людей тоже не воспринимают эти проблемы серьезно. Но большинство населения воспринимает.

Что же касается Эль Мюрида и его подручных, то ты видишь в них всего лишь ненормального мальчика и шайку бандитов. Я же вижу огромную проблему. Мальчик говорит такие вещи, которые все хотят услышать. И ему верят. У Нассефа достаточно ума и энергии, чтобы создать для Эль Мюрида новую империю. В паре они обладают огромной привлекательностью для детей. Наши дети не видят иного пути возврата к нашему славному прошлому.

Ты считаешь Нассефа бандитом потому, что он нападал на караваны. Однако опасным его делают не сами преступления, а то искусство и эффективность, с которыми он их совершал. Да поможет нам Бог, если он поднимется выше грабежей и развяжет войну во имя своего Бога. Скорее всего он сумеет нас уничтожить.

Мегелин, никто не станет смеяться, когда начнет говорить Эль Мюрид. Ни один человек. А как оратор он не менее опасен, чем Нассеф в битве. Его речи куют оружие, которое вознесет Нассефа над обычным бандитизмом.

Сейчас движение, которое возглавляет мальчик, находится на распутье. И он это знает. Именно поэтому он и появился в этом году в Аль-Ремише. Когда Дишархун закончится, движение либо исчезнет, дискредитировав себя, либо помчится по пустыне подобно песчаной буре. Если для того, чтобы остановить Эль Мюрида, необходимо предъявить обвинения, мы их предъявим.

Вернулся Фуад с напитком, напоминающим лимонад. Мегелин и Юсиф взяли свои стаканы, а Фуад тихо уселся в сторонке.

Радетик развалился на алой подушке, сделал глоток и сказал:

– А Фуад постоянно удивляется, почему я считаю вас варварским народом.

– Мой брат никогда не бывал в Хэлин-Деймиеле. Мне же там бывать доводилось. Я верю, что вы там способны высмеять любого мессию и оставить его не у дел. Вы все – циники, и подобного рода вожди вам не требуются.

А нам они нужны, Мегелин. Мое сердце рвется к Эль Мюриду. Он говорит мне именно то, чего желает мое сердце. Я хочу верить, что мы Избранные. Я хочу верить, что наше призвание – править миром. Я желаю слышать нечто такое, что наполняет смыслом пробежавшие после Падения столетия.

Я хочу верить в то, что и само падение империи было делом рук Властелина Зла. Фуад жаждет верить в это. Мой двоюродный брат король был бы рад в это поверить. Но к сожалению, мы достаточно стары для того, чтобы увидеть тонкую осеннюю паутину, витающую в воздухе. Смертельную паутину.