Наследная Царевна - Антон Атри Страница 18

– Постой, царевна, вот…

Опередив ее, старый десятник Егор ловко крутанул рукоять ворота, и через мгновение перед царевной уже стояло полное ледяной воды ведро. Порывисто кивнув ему, Марья жадно припала к бадье и вдруг замерла, так и не испив ни капли. На дне тускло блестела белая, точно снег, морская жемчужина, а над нею медленно кружило по воде черное, точно сажа, воронье перо.

Едва ступив на брег, Марья почувствовала, сколь сильно все переменилось на острове Буяне. Родной уже, знакомый до боли, он, казалось, увядал и менялся вместе с единственным своим обитателем. Смолкли, большей частью улетев, крикливые прежде чайки, стал злее, порывистее ветер, и даже море, пенящееся волнами о камни, теперь представлялось ей чуждым и неприветливым. На Буян пришло зло. И тот, кто открыл ему двери, был здесь же.

– Зачем ты здесь?

Марья повернулась. Чародей сидел на скалах, облокотившись спиной о черный ствол закинутого на них штормом дерева, и голос его, прежде веселый, звонкий, теперь звучал хрипло и надломленно, словно из него клещами вытянули что-то неимоверно важное. Позади, на фоне алеющего неба, чернела громада замка с единственным горящим окном – то единственное, что оставалось на Буяне неизменным.

– Думал, ты не воротишься больше…

Ее возлюбленный, облаченный по обыкновению во все черное, выглядел расслабленным и спокойным. Но это внешнее безразличие и уверенность не смутили царевну. Она достаточно хорошо его знала, чтобы видеть – каждый жест, каждое, даже самое незначительное движение говорили, кричали о том, что Чародей напряжен, точно рвущийся под напором крупной рыбины невод.

– Разве я могла не прийти? – Марья удивленно вскинула брови.

– Разве?

Эхом ответил он, и сердце морской царевны сжалось от обиды. В голове ее не укладывалось, что он, тот человек, с которым она провела столько времени, ради которого раз за разом рисковала, сбегала, нарушая запреты Володыки, тот, с которым познала, что такое жизнь, свобода и истинная любовь, мог сейчас, глядя ей в глаза, говорить все это. Неужели он забыл? А может быть, врал? Мысли, тревожные, пугающие, обидные, закружились беспокойным косяком, но Марья позволила себе лишь мгновение слабости и, тряхнув волосами, спросила:

– Вижу, тебе лучше? Больше не выглядишь изможденным…

Она не лукавила. Несмотря на излишнюю худобу и бледность, Чародей явно был полон сил.

– Да, я… излечился.

Его бледные губы тронула улыбка.

– И от чего же? – Марье едва удалось скрыть презрение, муреной скользнувшее в голос. – От добра? От памяти? Или, может быть… от любви?

Она горько усмехнулась.

– От слабости, – Чародей ответил спокойно и уверенно. – Столько лет я корпел над фолиантами, учил заговоры и наговоры, тайные письмена, знаки и чудодейства… Разглядывал бесчисленные звезды, дышал пылью и не видел белого света, корпя над древними свитками да мудреными книгами. А ради чего? Чтобы грязные оборванцы в грязи меня вымарали, как безродного щенка?

Впервые за весь разговор в нем послышались подлинные мысли, что терзали Чародея.

– Так вот в чем дело? Из-за того все, что в подворотне той треклятой приключилось?

Марья не поверила своим ушам.

– Нет, конечно, – он усмехнулся. – Причин не счесть. Как и в любом ином случае, много их, сколь, наверное, звезд на небе. А в числе прочих… и ты, Марья.

Чародей взглянул на царевну неожиданно мягко, точно ожидая и страшась одновременно того, что она скажет. Точно ожидал если не помощи, то, возможно, понимания и сочувствия. Однако царевна в миг тот ни на что подобное просто не была способна. Сама его мысль о том, что это она, Марья, могла быть одной из причин его безвольной слабости, что она волей аль неволей толкнула его во зло, оскорбило молодую царевну до глубины души.

– Что же это ты, меня в своих бедах обвинить удумал?

Она зло прищурилась, и Чародей вдруг вскочил, шагнул к ней резко, воскликнув было:

– Да нет же, Марья, я…

Он осекся, глядя, как длань царевны легла на рукоять меча.

– Вот оно как, значит…

Лицо побледневшего еще пуще Чародея сделалось жестким.

– Да.

Девушка медленно кивнула. Ей хотелось сказать больше. Обвинить, объяснить, а затем объясниться и пожалеть, обидеться, в конце концов, ведь когда-то он говорил, что это она, Марья, – его слабость. Но все слова разом вылетели из ее головы, стоило только царевне взглянуть в его глаза.

Такие родные, черные, словно блестящие жуки, глаза, которых больше не было. Они выцвели, потускнели, искры жизни в них сменились алым багрянцем бесконечной жажды. Жажды знаний, силы и власти. Лишь одного взгляда в них хватило царевне, чтобы осознать: обратной дороги для Чародея уже нет. От выбранного пути он отказаться не сможет. И… не захочет.

Но поняла все в тот печальный миг не одна лишь только Марья. В лике ее, в скользнувшем по нему мимолетному отвращению нашел свои ответы и Чародей.

– Ты меня презираешь… – усмехнулся он не зло теперь, а, скорее, горько.

– Нет, оплакиваю.

Марья ответила холодно, резко, словно выплюнув слова ему в лицо, но тут же взорвалась, давая волю нахлынувшим чувствам:

– А чего ты ждал? Считаешь, заслуживаешь иного? Ты – слабак и предатель!

Марья порывисто отвернулась, не в силах больше глядеть на того, кто еще мгновение назад был ей роднее всех на свете.

– Убирайся.

Он выдавил слова словно через силу.

– Убирайся прочь!

Внезапный крик его, злобный, страшный, заставил царевну вздрогнуть, и, впервые в жизни по-настоящему испугавшись за свою жизнь, она рванула из ножен клинок.

Всю недолгую дорогу от деревни до дворца царевны Ольги Марья не выпускала из рук перо, что передали ей весточкой из подводного царства. То, что послание именно от Варвары, подтверждала добытая с самого дна драгоценная жемчужина. По всему выходило, что та не сидит сложа руки и тоже пытается помочь в поисках Володыки. Самим же сообщением ее являлось вороново перо. Марья знала, что оно может означать. Знала и страшилась одной даже мысли об этом. Прошлое, какое бы далекое оно ни было, нагоняло царевну, не давая жить в настоящем. За все рано или поздно приходится платить, и, кажется, для наследной царевны час расплаты уже наступил.

Горько усмехнувшись, Марья вслед за Иваном въехала в ворота величественной усадьбы. Здесь, за острым частоколом высокого забора, увенчанного по углам сторожевыми башнями, где скучали одинокие лучники, разместился самый настоящий город. С добротными жилыми срубами, ремесленными мастерскими, кузнями и конюшней. Подле нее располагалась казарма для стражи и оружейная. А дорожки и центральная площадь, как и водится для любого добротного города, вымощены были стругаными досками вечно крепкой лиственницы.

Над всей этой лепотой гордо возвышался стоящий на холме дворец царевны Ольги. Богато украшенный искусной резьбой, с алыми крышами и золочеными ставнями, на которых вырезаны были олени, кабаны, волки и соколы.

– Ага, а нас