Андрей Белянин - Ночь на хуторе близ Диканьки Страница 6

– Молоток, говорю, дай.

– Та вона у мешке, вам надо, вы и берите. И не отвлекайте ж меня за-ради всего святого!

– Извини, – мрачно улыбнулся потомок великих запорожцев, пошарил в мешке кузнеца и вытащил среднего весу молот на длинной ручке. – Подвинься, пожалуйста. Что ты там только что говорил?

– А? Так, шо… э-э… во имя Отца и Сына и…

– …Святаго Духа! – закончил Николя, со всего плеча врезая железным молотом по летящему на них гробу. Удар оказался столь эффективен, что злобную старуху вышвырнуло на пол и накрыло обломками того же гроба сверху.

Бесы изумлённо притихли…

– А шо, так тоже можно було? – недоверчиво обернулся кузнец. – Отец Кондрат учил тока молитвою душу от нечистой силы защищать. Про молот я в проповеди отродясь не слыхивал.

– Западноевропейская нечисть, британская в особенности, жутко боится холодного железа, – авторитетно заявил геройский гимназист, счастливый самой возможностью поблистать книжными знаниями. – Отчего же и в наших пенатах украинских сие сработать не должно? Вот я и решился на научный эксперимент в условиях, приближенных к экстремальным, и по результату хоть сей же час садись да диссертацию на профессорское звание пиши! Хотя думаю, что учёные умы наши не готовы ещё к…

– Вот вы, значит, как, молодёжь, а? Драться решили?! Никакого уважения к старшим, ходи, стало быть, бабушка, голодной… Кума! Кума! Наших обижают!

Парни и переглянуться не успели, как в дверной проём влетела ещё одна ведьма на метле. Две нижние челюсти отвисли одновременно. Николя выпустил из рук молот, упавший по закону Ньютона на ногу Вакулы.

– Мамо! – возопил тот. И не подумайте, что из-за молота. Ну то есть не только из-за него…

– Сыне?! – столь же искренне удивилась прекрасная Солоха, пытаясь побыстрее развернуть метлу обратно. – А що ты тут робишь? Що тебе не спится, а?

– Так это твой, что ли? – Старуха-ведьма вылезла из-под гроба, отряхнула подол и чуть виновато зыркнула на друзей. – Вот ведь недаром же говорят, что чужие дети быстро растут. Как вымахал-то, кума? Всё, чернявого есть не будем. Но второго-то можно?

– Що? А-а… энтого можно, энтого даже нужно, – поняв, что ситуацию уже не исправить, решилась мама кузнеца. – Сыноньку…

– Шо, мамо?

– Цепочку разомкни, коханый мой.

– З чего бы то?

– Ну як же? – Солоха спустилась, тщательно подбирая слова. – Та ты не бойся, родненький, тебя ж, кровиночку мою, при мне никто не покусаеть. А его не жалей, вин дурний, вин тебя ничему хорошему не научит!

– Эх, мамо, мамо, – горько вздохнул Вакула, доставая из необъятного мешка своего таких размеров молот, что Николя его и поднять-то не дерзнул бы, чтоб пупок не надорвать, и легко покачал инструмент в руках.

– Сыне, ты що? – не на шутку всполошилась Солоха.

– Вот уж и впрямь воспитала сыночка, – язвительно поддержала старуха. – Ни себе, ни добрым людям. Третий день голодная хожу, ни одного бурсака на постоялом дворе. Отдай паныча, жадина!

– Сынонька, Вакулушка, серденько моё, послушай мамоньку свою. Що тоби в том балаболе?! Он же ж и языка нашего простого не розумиет. Та тю на него! А вона бабушка голодная. Тебе бабушку не жалко?! Кидай его сюды, ну?

– Ловите, мамо, – без малейшей улыбки ответил Вакула, запуская молот в короткий перелёт.

Пудовый кузнечный инструмент приземлился ровно в руки пышной мечты половины мужского населения той же Диканьки и близлежащих хуторов. Кума рухнула на куму, придавив последнюю и метлой, и молотом, и собственной задницей. Мат взлетел аж до самого потолка!

Мелкие бесы не сдержались, воодушевлённо хлопая в ладоши и топоча копытцами, им же любое буянство только в радость. А в перекрытие всего поднявшегося шума, словно гром небесный, раздался первый петушиный крик, возвещающий начало нового дня. Единый миг – и исчезло всё, ровно не было…

– До дому, до хаты? – хрипло спросил кузнец, от души крестясь на тихую лампадку.

– Пожалуй, – всё ещё не пришедший в себя от сих изумительных чудес, вздохнул Николя. – А что тут было-то? Твоя мать, почтенная Солоха, получается, на самом деле ведьма?

– Привиделось, – обрезал Вакула, выходя из круга и подбирая молот. – Не могло того быти. Вона же ж мамо, и шоб… ни-ни!

Молодой гимназист посмотрел на солидный кулак, поднесённый к его носу, признал весомость аргумента и кивнул. В конце концов хорошо всё, что хорошо кончается, а там, бог даст, без суеты да спешки разберёмся. Поэтому друзья не стали стоять в круге, честно дожидаясь третьих петухов. Вооружились молотами, смотали цепь и, укрепив сердце своё молитвою, осторожненько, плечом к плечу вышли из заброшенной церкви.

На первый взгляд ничего такого уж страшного не произошло. На второй, кстати, тоже. Можно было перекреститься, выдохнуть и выйти навстречу первым лучам восходящего светила. Свежее утро встретило их розовым светом, сладким ветром, дышащим с цветущих полей, птичьим щебетом, необъяснимой, первозданной чистотой малоросской природы, в коей каждый миг и час проявляется великая щедрость и неизбывная доброта Господа Бога.

Дыша этой радостью, этим счастьем вечной жизни, едва ли не держась за руки, словно беззаботные крестьянские дети на весеннем лугу, пошли герои наши от того жуткого места к родной Диканьке, и сердца их пели! Просто потому, что молодые люди элементарно не понимали, во что вляпались…

– Так шо, паныч, може, ко мне в кузню заглянем?

– Нет, извини, надобно успеть до завтрака, а тётушка встаёт рано.

– Кланяйтесь от меня доброй Анне Матвеевне. У прошлом годе ставил я ей кованый засов на ворота. Так она добре заплатила, так ще и стопку водки поднесла и отрезом ситца одарила, дай ей боже всяческого благополучия!

– И ты передавай поклон маме. – Николя вовремя закусил губу, надеясь, что друг не обиделся.

Вакула, конечно, поиграл желваками, но также решил не развивать тему дражайшей Солохи, которая, как оказалось, и впрямь ведьма. Выходит, не брехали «сучьи бабы», а если и да, уж во всяком случае не относительно его маменьки…

– Молчу, – после неловкой паузы добавил Николя.

– От то верно, – без улыбки подтвердил Вакула. – Шо мне показалось, то и вам погрезилось, и нехай воно всё буде як оптическа иллюзия. Я про них на Сорочинской ярмарке слыхал, там цыгане с лошадьми такие штуки вытворяют, сплошной обман зрения. Шо?

– Я молчу.

– И шо ж вам не верю…

– Э-э, вроде как в животе бурчит, завтракать пора, да? – выпутался молодой гимназист.

Кузнец кивнул, церемонно пожал руку приятелю и распрощался от всей души:

– Коли днём будете у наших краях проходить, так же и проходите!

– Я после обеда загляну?

– Ни, ни, не приведи господь! Отдыхайте.

– Ну, кстати, да… я так вроде что-то пописывать начал.

– От впредь и пописывайте, так будет добре. А шо касается маменьки моей…

– Сказал же, молчу.

На этой дружески-оптимистичной ноте наши герои попрощались и пошли каждый в свою сторону. Господину гимназисту из Нежинска следовало едва ли не бегом нестись до тётушкиного дома. Куда он практически и прилетел на крыльях молодого энтузиазма и здорового вдохновения.

Все невероятные приключения сегодняшней ночи категорически требовали срочного выплеска на бумаге, коя, как известно, терпит всё. И покуда нежной души тётушка не позвала Николя к завтраку, у вдохновлённого героя нашего было не менее часу, дабы спокойно посидеть, кусая кончик гусиного пера и набрасывая на чистый лист красивые убористые строчки. По крайней мере, он очень на это надеялся.

На счастье его, в тётушкином доме все ещё спали, редко кто так уж любит добровольно вставать на зорьке. Вот и домашняя прислуга тётушки, отличнейшим образом изучившая нравы и привычки своей хозяйки, державшей дворню в разумной строгости, тем не менее редко просыпалась раньше семи утра, стало быть, и весь дом преспокойнейшим образом видел сны до половины седьмого. Николя как раз успел перелезть через забор, проскользнуть по саду и, забравшись в открытое окошко комнатки своей, скинуть сапоги да, на свою беду, не сесть сразу за сочинительство, а, не раздеваясь, лишь на минуточку упасть лицом в подушку. Тут же и уснул бедный. А уже через какие-то час-полтора милейшей души Анна Матвеевна постучала к нему в дверь:

– Вставай, Николенька, к завтраку пора! А то ить знаю я тебя, опять небось до полуночи вирши свои сочинял. Оно, конечно, занятие куда как безобидное, однако ж многие молодые люди книгами увлекались, потом сами чего пописывали, а уж опосля и пускались во все тяжкие! Говорят, даже газеты французские почитывали. – Тётушка понизила голос и сделала неопределённый жест плечами. – А в газетах тех, грехи наши тяжкие, вольнодумства всякие с неприличностями…

Николя открыл дверь одетый, свежий, отдохнувший, как будто не только что прилёг, в вязаных домашних тапочках на босу ногу и с улыбкой во всё лицо.