Андрей Посняков - Кремль 2222. Коломна Страница 6

Сунув в рот пальцы, парень сделал вил, что вытягивает, вырывает язык, а тот упирается, не лезет…

Девушка лишь вздохнула и покрутила пальцем у виска:

– Дурак.

– Согласен. Лето придет – нарву тебе фиалок. Знаю, ты их любишь. Честное слово, нарву. Только не обижайся, ладно? Лучше удачной службы пожелай.

– А куда тебя? – встревожилась Ясна. – Неужто снова дальнее пастбище охранять? Или… Маринкину башню?

– На звонницу, – Рат хохотнул, и хотел что-то добавить в своем обычном стиле, но на этот раз сдержался и больше ничего не сказал.

– На звонницу? – озабоченно переспросила девчонка. – Так там же ветра каждую ночь и, говорят, такие ужасные, холодные. Обязательно свитер надень. Тот, что я связала.

– Душа ты моя, – обняв Ясну за плечи, юноша заглянул в ее глаза, глубокие, как море, и хотел уже поцеловать в губы – крепко-крепко, так чтоб померкло в глазах и сердце забилось ураганом… хотел…

…но не успел – из Пятницкой часовни с хохотом выскочили девчонки.

Публичные проявления чувств в башнях не поощрялись, нарушителей вполне могли и наказать, пусть даже и не очень строго: к примеру, Ясну – отправить на ночь прясть, а Ратибору влепить внеочередной караул. Конечно, лишние караулы Рата не сильно заботили, просто не хотелось подставлять любимую.

– Ого! Они уже здесь, – засмеялись, проходя мимо, девчонки. – Чем это вы тут занимаетесь, а?

– Тем, чем вы и подумали, – широко улыбнулся Ратко. – А что, разве не видно?

– Видно, видно – то-то Ясна так покраснела!

– А вам и завидно, да?

Глава 2

Смена караула произошла, как и положено – на закате. Оранжевое солнце садилось в дальних лесах, освещая последними лучами золотистые, плывущие по быстро темнеющему небу облака, вытягивая длинные тени башен и звонницы. Очень скоро весь Кремль – башни, остатки стен и развалины – погрузится во тьму, и тогда караульным на звоннице останется лишь слушать.

Половину шатровой кровли во время Последней Войны начисто снесло лазером, но колокольню не задело. Почти все колокола давно переплавили на пушки, всем миром водрузив их на башни с помощью хитрой системы блоков. Остался лишь один колокол, самый могучий – подать сигнал.

– Крот и Тимофей – дежурят первую половину ночи, потом вы двое – сменяете их и бдите до рассвета, – поднявшись по крутым ступенькам, принялся распоряжаться Сгон. Именно его назначили старшим – ну, не Ратибора же.

Тимофей и Крот – были совсем молодые, зеленые еще парни, и назначение с ними в караул более старших для последних вообще-то считалось оскорбительным. Все это прекрасно знал воевода, потому и назначил в компанию с молодежью Рата с Легошею. В целях унижения проштрафившихся.

Из оружия на звоннице имелись большие стационарные пищали, стрелявшие даже не пулями, а небольшими ядрами, две пищали – с кремневыми замками и две с фитильными. Фитильные давно уже было пора заменить, поскольку фитили постоянно задувал ветер, да вот пока не доходили руки – у людей башен и помимо этого было очень много дел: строить частокол, расчищать лес под участки, ремонтировать Спасскую башню, лить ядра, делать из серы, селитры и прочего дымный и вонючий порох… Но хорошо, что был хотя бы такой.

Без пороха совсем бы плохо было. Ближе к зиме, когда замерзали болота, дикари нападали постоянно, а год назад достали где-то порох да попытались подорвать Спасскую башню, правда, не особенно успешно.

Да, конечно, бродячие шайки нео не давали покоя и летом, но редко. Большей частью нападали исподтишка на участки, да еще на торговые караваны к Мертвой Зоне. С юга им не давал развернуться Великий Био, которого дикари, похоже, боялись не на шутку, со всех остальных сторон башни надежно прикрывали болота и две заболоченные реки – Москва и Коломенка.

– Ну, мы спать, – взъерошив брошенную в углу солому, увалень Легоша, отцепив ножны с мечом, улегся на спину и, заложив за голову руки, немедленно захрапел.

– Молодец! – покосившись на старшего, одобрительно ухмыльнулся Рат. – Сгон, он ведь всю работу делает. Под такой храп молодняк уж точно на посту не уснет.

Крот с Тимофеем переглянулись и, похоже, обиделись, однако ничего не сказали – молча поднялись на верхний ярус. Ратибора они побаивались.

Сгон тоже лишь хмыкнул, да махнул рукой, проверяя захваченные с собою харчи – в караул даже ночью еда полагалась, так и называлась – «ночные». Нынче был пирог с дичью, большой – на всех, и крынка ягодного киселя.

– Лучше б браги плеснули, – шурша соломой, хмыкнул Рат. – А то – кисель. Ах, ну да – с нами-то совсем еще дети.

Десятник поиграл желваками:

– Скажи спасибо, что хоть киселя дали… да пищали есть. А ну как стрелами бы при нужде отбиваться пришлось?

А вот это был выпад, явный выпад в сторону Ратибора. Именно это покойная матушка, смеясь, именовала «гнусными инсинуациями». Надо сказать, Рат, хоть и считался вполне достойным бойцом, однако далеко не все в воинском искусстве давалось ему сполна. Да – клинковый бой, да – огненная стрельба, да – рукопашная, но вот если говорить о луке и стрелах – увы! Хоть ты тресни, а никак не удавалось парню наловчиться четко держать тетиву, рассчитывать угол полета стрелы, делать поправку на ветер. Недоставало не то чтоб хотения – терпенья, скорее. Впрочем, в двадцать лет хорошим лучником в башнях еще не становился никто.

Именно поэтому молодые воины всегда брали с собой огнестрелы, именно потому Ратибор сегодня в засаде воспользовался пищалью, предпочитая лучше прогреметь на весь лес, чем промазать. А ведь стрелой наверняка промазал бы.

Покривив губы, Сгон собрался было еще что-то сказать, вероятно, что-нибудь обидное и уничижительное, чтобы подчеркнуть свое старшинство, но почему-то раздумал, махнул рукой, да ушел в свою караульню – бывшую каморку пономаря, расположенную тут же, рядом. Здесь, на звоннице, все было рядом. Как и в Кремле, вернее – в башнях: Кремля, как такового, уже не было, остались одни развалины и название.

– Не спишь еще? – сверху, с площадки, заглянул в люк караульный Крот. Или Тимофей – Ратибор эту «мелочь» путал.

– Что такое? – немедленно высунулся из своей каморки Сгон.

Рат заспанно потянулся:

– Ну да – что? И зачем это я вам понадобился?

А! Верно, не знаете, как пищаль зарядить?

– Они и так заряжены, – обиделся часовой, – тут дядька Поликарп приходил…

– Полика-а-арп?! – Сгон удивленно раскрыл рот.

– Велел сообщить – на коже дикаря яд оказался. Именно так и сказал – а уж какой там был дикарь, того я не ведаю.

– Зато мы ведаем… – старшой раздраженно цыкнул на часового: – А ну живо на пост! Ишь, разговорился.

Караульщик моментально убрался, скрылся в своей каморке и Сгон, лишь разбуженный Ратибор все никак не мог уснуть, все рассуждал, думал. Воевода Твердислав, хоть и считался непомерно суровым, однако человеком был совестливым, честным: вот и не поленился адъютанта послать, как только пришла весточка от волхвов – о яде. Значит, все-таки не от кровопотерь умер дикарь нео, значит…

– Не спишь, Ратиборе?

Выглянувший из каморки старшой осведомился шепотом, на этот раз – без тени чувства собственного превосходства в голосе. Ну, он иногда и нормальным парнем был и вел себя соответствующе, только в последнее время все реже и реже. А вот сейчас неожиданно предложил по-дружески хлебнуть киселя. Рат и не отказался, все равно не спится. Оба уселись за грубо сколоченный стол в углу, зажгли свечку – такие делали семеновские девчонки. Невесты, жены потенциальные, да.

– Значит, яд, – сделав глоток, тихо промолвил Сгон. – Видно, дикарь протискивался сквозь заросли белладонны или волчьих ягод.

Ратибор нахмурился:

– Хорошо, если так. А если его специально намазали? Чтоб при малейшем ранении сдох, чтоб ничего не рассказал, даже под самыми страшными пытками. А это что значит?

Откуда-то сверху, снаружи, донесся отдаленный звон колокола.

– На Грановитой башне бьют, – покивал старшой. – Буди своего напарничка – время.

Волхвы тоже по ночам не дремали, выставляли дежурных, отбивали каждый час, сверяясь с каким-то хитрым прибором, купленным у маркитантов за изрядное количество старинных золотых монет, случайно найденных при ремонте Спасской башни. Назывался прибор красиво – хронометр.

Наверху было холодно и звездно. Налетевший ветер разогнал собравшиеся к вечеру облака и вот теперь пытался раскачать колокол, – да не хватало сил на такого гиганта.

Сменив молодых, Ратибор и Легоша уселись по разные стороны от колокола и принялись слушать ночь. Вообще-то, думать при этом о чем-то постороннем по «караульному наставлению» не полагалось, но все равно – думалось. Особенно сейчас, после сообщения Поликарпа. Ну, а как не думать, когда дело касалось всех? Ведь все, что случилось, означало, что у нео появился очень умный вожак. И этот умник что-то задумал, что-то нехорошее – недаром же послал соглядатая… Может быть, он даже сговорился с тем ходячим пнем? Не, с пнем – не должен бы, лесовеки дикарей не жалуют, они вообще никого живого не жалуют, только мертвых.