Вадим Волобуев - Кащеево царство Страница 64

Кой леший потянул его сюда? Ясно ведь было, что ничего он тут не найдёт. Но Арнас шёл, разглядывая образы святых, едва намеченные иглой на левкасе. Образы эти были без глубины и без цвета, но зато с ликами – отстранённо-печальными, погружёнными в себя, иногда – слепо-равнодушными, иногда – скорбными, возвышенными, они глядели мимо пришельца и как-то сквозь него, будто хотели приворожить. «Духи дома отомстят мне за надругательство», – испугался пермяк. Прошептал заклинание, ухватился за обереги на груди, вознёс молитву зырянским вседержителям. А потом упёрся в очередной стол и замер, поражённый увиденным.

Открылась его взору икона чудесная: на ней муж с козлиной бородкой обнимал приникшего к плечу юношу, а сверху из круга света взирал на них Крестос – тот самый, что вывел Арнаса из подземного мира, в той же одежде и с тем же ликом. Всемилостивый и незлобивый, он словно вопрошал с укоризной: «Зачем ты явился сюда, Арнас?». У пермяка застучали зубы, лучина задрожала в его руке – вот-вот упадёт.

– Прости меня, бог Крестос, – просипел он.

Зря он пришёл в это место. Не будет ему здесь добра.

И тут же грянули резкие голоса и кто-то плаксиво выкрикнул:

– Тикаем!

Пермяк обернулся, забегал глазами. Тушить огонь или нет? Потушишь – потом пути обратно не найдёшь, заплутаешь в этих палатах. А не потушишь – сцапают как зайца. И пока он раздумывал, на пороге предстал хозяин с огнём, а за спиной его – смерд, державший длинный нож. Увидев татя, Олисей прошипел:

– Руки поотрубаю.

Арнас остолбенел, поражённый сходством с козлобородым мужиком на иконе. Схватил образ и завопил что есть мочи:

– Не подходить! Сожгу!

Олисей покачнулся. Глаза его расширились, он произнёс страшным голосом:

– Не сметь!

Но Арнас не унимался.

– Сожгу! Не подходить! Уйди, боярина! Сожгу!

Боком-боком он начал осторожно продвигаться к двери. За спиной Олисея выросли две фигуры, уставились на зырянина, тихонько заворчали, будто волки на медведя.

– Уйди, боярина! – кричал Арнас, махая лучиной. – Сожгу!

Гречин посторонился, не сводя с него тёмных глаз.

– Нет! Не там. Сюда! – прокаркал пермяк, указывая ему вглубь мастерской.

Олисей осторожно вошёл, и его смерды прошаркали вслед за ним, а Арнас, прижимая икону, обошёл столы и спиной вдвинулся в соседнюю комнату.

– Живьём сварю, – процедил Олисей, дёрнув щекой.

Арнас заметался взглядом, ища выход. Из темноты вдруг выросли сильные руки и ухватили его за локти.

– Попался, пёс, – раздался над его ухом хриплый голос.

Зырянин дёрнулся и ткнул наугад лучиной, надеясь попасть в лицо. Нападавший заорал, отпуская его. Тут же, словно по тайному знаку, смерды ринулись на пермяка, перескакивая через столы. Арнас не глядя швырнул в них лучиной и бросился наутёк. В комнате был полумрак, лишь красные сполохи дрожали в окнах. Спотыкаясь и падая, зырянин с грохотом устремился к двери. За спиной его раздались проклятья, послышался испуганный голос хозяина:

– Туши! Туши!

Арнас не оглядывался. Едва не врезавшись в бревенчатую стену, он проскользнул к выходу и уже в сенях грянулся оземь, запнувшись о лежащее на полу тело. Икона отлетела в сторону, пермяк зашипел от боли, вскочил и распахнул наружную дверь. На дворе недвижимо лежал кто-то из его дружков-разбойников. Зырянин перемахнул через труп, дёрнул на себя калитку и был таков.

Пожар уже охватил несколько изб и перекинулся на тын Олисеева двора. В красноватом зареве бегали люди и собаки, звенели вопли, трещало горящее дерево, с грохотом рушились стропила. Повсюду летал пепел, было жарко и душно. Арнас кинулся в скопление народа, надеясь затеряться в толпе. Горло его запершило, рубаха промокла от пота, во рту стоял солоноватый привкус. «Батюшка Крестос, убереги от беды», – думал он, не сомневаясь, что своим спасением обязан русскому богу. Когда бы не икона, висеть бы ему сейчас на Олисеевых воротах. Он оглянулся, проверяя, нет ли погони, и с разгону врезался в кого-то. Уши его пронзило грязное ругательство, грянул детский плач. Охнув, Арнас хотел обогнуть встречного, но мазнул по нему взглядом и застыл, поражённый. Счастье, что тот нёс на руках измазанную пеплом девчонку, иначе худо пришлось бы Арнасу.

– Пермяк? – изумлённо выговорил Буслай, не смея верить глазам своим.

Арнас оскалился радостно, потянулся было за ножом, но снова глянул на дитя и, сорвавшись с места, исчез во тьме. Ушкуйник же постоял, ошалело моргая, потом решил, что померещилось, и понёс ребёнка дальше.

Добрая половина Людина конца погорела в ту ночь. Не только Черницына улица, но и Волосова, и Пробойная, и Редятина обратились в золу. Давно не бывало такого бедствия в Новгороде. Знай об этом Арнас, был бы доволен – с лихвой отомстил он злым русичам за смерть отца. Но зырянин не думал более о расплате. Эта страшная ночь изменила его, порвала что-то в душе, вывернула наизнанку. Вторично спасённый Крестосом, он понял – русский бог не случайно вертится рядом. Что-то хотел он донести пермяку, но что? Арнас терялся в догадках.

Выбравшись из города, он спрятался в ближнем сосняке, переночевал, а утром ещё долго лежал на сухой твёрдой земле, собирая мысли в кучку. Из памяти его то и дело выплывали искажённое злобой лицо гречина, скорбный русский бог в облаках, труп товарища на дворе и хнычущая девчушка на руках у Буслая… Откуда-то издалека, почти неощутимо, завывал кровожадный югорский пам и неистово плясали ушкуйники, одурманенные коварной старухой.

Пламя, горевшее в Арнасе, вдруг потухло – резко и в одночасье. Всё, чем жил он доселе, опостылело ему. Отчего так? Он не мог объяснить. Даже смерть Буслая не была ему теперь желанна. Знакомая тоска затопила его, растеклась предчувствием поворота судьбы.

Закряхтев, он поднялся, умылся в ручье, вышел из сосняка. Куда ему было идти? Обратно в Новгород? Или домой, в родной павыл? А может, к местным шаманам? Уж они-то просветят его, растолкуют, для чего русский бог дважды вторгался в его жизнь.

Вдали зазвенели колокола, и Арнас понял – это знак. Глубоко вздохнув, он поднял голову, высмотрел над крутобокими крышами посадских изб деревянные маковки церкви и заковылял туда. Никаких стремлений не было в нём, никаких надежд, одно лишь твёрдое знание – он должен явиться в дом Крестоса и припасть к мудрости его служителей. Так решили небеса, по иному быть не может. Он шёл, приволакивая ноги, спотыкаясь о торчащие из земли булыжники, распугивая кудахчущих кур. Издали кто-то крикнул с издёвкой: «Голытьба! Хлебушка хочешь?». Арнас даже не повернул головы – он шёл на звук колокола, заворожённый чудными переливами. Это русский бог говорил с ним, тот самый бог, что когда-то на Онеге заметил его и отличил среди прочих. Все другие бессмертные отвернулись от Арнаса, лишь русский бог незримо присутствовал рядом, протягивая спасительную длань. Крестос звал его к себе, и Арнас не смел ослушаться. Звон колоколов небесным набатом разносился над землёй, провозвещая окончание его странствий. Вот она – цель, к которой он стремился, сам не зная об этом. Всё, что случилось с ним прежде, неосязаемо вело к этой цели. Русский бог победил: никого не убив, он непостижимо возобладал в душе человека, и человек этот теперь спешил в его храм, чтобы постичь открывшееся ему чудо – чудо смирения и доброты, даруемой без расчёта на признательность. «Ничего он не хотел от меня, – понял Арнас. – Ни жертв, ни молитв, ни благодарности. Помогал, потому что мог помочь. Спасал, потому что мог спасти. И всё. Ничего больше». Это было так просто – и так сложно. Разве могли себе вообразить такое чудинские боги? Разве под силу им было понять, что можно одаривать благами, не беря ничего взамен? Оттого и колебался Нум-Торум, требовал с Крестоса клятвы, не верил ему на слово. Невдомёк ему было, как можно променять владычество на спасённую душу. И Арнасу это тоже было невдомёк, пока не узрел он икону в доме гречина и не наткнулся на Буслая с девчонкой на руках. Крестос отвёл от него грозу и послал свой знак, говоривший: «Следуй за мной». И зырянин пошёл – за разлитым в куполах солнечным светом, за умилённой пронзительностью фресок, за кротостью и всепрощением.

Конец

Приложение

Бармица – кольчужная сетка, защищавшая шею

Беломошник – народное название сосны у коми.

Бер – название медведя у древних славян

Бирюч – вестовой

Вакуль – водяной

Вилина гора – место обитания вил, т. е. русалок

Ворга – сырая ложбина

Вороний день – отмечался коми в 7-й день месяца вороны (апреля).

Вэрт – дух-богатырь у хантов

Гачи – штаны, державшиеся на вшитом шнурке

Година – час

Городня – часть стены между башнями

Громовые стрелы – мезолитические скребки и зубила, почитавшиеся как обереги

Едома – возвышенность, гора

Елань – трясина, топь.

Емцы – сборщики дани.

Ерн-вай («ненецкая обувь») – меховая зимняя обувь выше колен