коридор раздваивается, а на карте у нас нет такого, там показан только один! Решили действовать по правилу правой руки. Пошли вправо, там брошенные лопаты, тележка большая стоит с породой, каски валяются. Мы внимательно в каждый закуток оглядываем. Смотрим, у правой стены подпорки сломанные лежат. Мы осторожно обошли их, часть стены и потолка обвалились, а за этим обвалом Иван лежит, без сознания, и руки все по локоть в крови. Послушали — дышит, слабо, но дышит. Леонид Алексеевич свой рюкзак мне передал, фонарик тоже, мы на спину ему Ивана закинули, благо, что худой и не тяжёлый, и пошли к выходу. Там привязали его к верёвке, под мышки закрутки поддели, и подняли его наверх. Сами вернулись в правый коридор, дошли до конца, до самого завала, всё проверили и вернулись к развилке. Левый коридор был выше и шире. И постоянно какие- то шорохи возле нас были, мы сначала думали, что это капли, но потом прислушались, и поняли, что это звуки не природного происхождения. А потом это уже не шорохи были, а бормотание какое-то. Фонари у нас заморгали, мой погас совсем, у Леонида Алексеевича ещё чуть шаял, а коридор всё не кончался. И вдруг, у меня по ногам что-то поползло, я даже подпрыгнул от неожиданности. Леонид Алексеевич повернулся ко мне, и в этот момент из-за его спины возникло что-то чёрное, огромное, кишащее, как клубок змей, и глаза, зеленоватые, как фосфорные, на меня глянули, и зрачки в глазах чёрные расширились, открылись, как могила. Эта тварь Леонида Алексеевича в спину толкнула, он на меня повалился, фонарь сбрякал о пол и погас. И по мне какие-то щупальца, или змеи, чёрт знает что, не знаю даже как объяснить, в общем, переполз кто-то через нас. И я услышал слово: «Трепещите». Поверите, теперь я знаю, что такое волосы на голове шевелятся от страха. Я свой фонарь начал трясти и он снова вспыхнул. Сидим с Леонидом Алексеевичем, друг на друга смотрим. Он встал, подобрал свой фонарь, покрутил его, и он слабенько засветил. «Чертовщина какая-то», только он и сказал. Я так перепугался, что встать не мог. Он достал из своего рюкзака фляжку, рот мне силком открыл и влил спирта мне. Потом сам глотнул, меня на ноги поставил и сказал: «Знаешь, Антон, я тоже боюсь, но Никита где-то здесь, живой или нет, но мы должны его поднять. Это закон. И мы должны оставаться людьми». Нашли мы Никиту немного подальше от того места, где эта тварь по нам проползла, он не дышал, у него была свернута шея, и руки были все обглоданы, кровь кругом. Мы его подняли, а я ещё долго стоял, не мог подняться, так как меня всего выворачивало наизнанку. Леонид Алексеевич терпеливо ждал, пока я приду в норму, потому что сказал, чтобы я первый поднимался. Поднялись мы. Иван в больнице через несколько дней в себя пришёл, но ничего не помнил, последнее что вспомнил, как они с Никитой повернулись на голос, который им сказал: «Здесь я». Вот, Ольга Ивановна, какие страсти бывают на земле. Я через несколько дней подошёл к Леониду Алексеевичу, хотел с ним поговорить, но он меня сразу остановил и сказал: «Антон, Никита сорвался и упал с большой высоты, пока летел, ободрал все руки. Понял? А Антон не смог один подняться, и отравился угарным газом. Всё. Это всё что мы с тобой там видели».
— Ничего себе, у Вас приключение было! И как Вы думаете, кто это был? — Спросила я.
— Знаешь, мне кажется, что это существо не классифицировано нигде, даже в сказках, потому что кто его видел, тот уже не смог больше ничего рассказать. И это его «Трепещите». Знаете, Ольга Ивановна, он бы даже мог нам не показываться, не трогать нас, а просто сказать это, и всё. Мы бы уже лежали в страхе. Я до сих пор считаю счастливой случайностью, что мы остались живы. Почему он нам не свернул шеи, когда через нас проползал, не знаю. Не похоже, что он знает, что такое жалость.
— Может потому, что вы не взяли у него ничего, а товарищей своих пришли спасти. Кстати, во многих мифах всегда те, которые ничего не крадут, только они и остаются в живых.
— Мне это никогда не приходило в голову, но что-то в ваших словах есть.
— Антон Семёнович, уже поздно, но я хотела Вам задать последний вопрос.
— Пожалуйста. — Кивнул он.
— Скажите, Вы думаете, что гроб, когда хоронили этого парнишку, был закрытым потому, что он начал изменяться? Он мог стать оборотнем, если бы пережил трансформацию?
— Ольга Ивановна, я считаю, что гроб закрытым был потому, что он был пустой.
— В смысле? Он же умер в больнице! — Воскликнула я.
— Вы думаете, что он первый, кто стал не таким, как все остальные люди, или, что он первая аномалия в истории человечества? Я думаю, что его труп сейчас лежит спокойненько в какой-нибудь суперсекретной лаборатории, и служит благу науки.
— Антон Семёнович, спасибо Вас за такой интересный разговор! — Сказала я и посмотрела на часы — Уже на самом деле поздно. Ещё увидимся. Вы здесь ещё долго?
— У меня ещё неделя. А завтра Вы в поход идёте? — Спросил он.
— Да. А Вы тоже? — Он кивнул — Вот и прекрасно, ещё будет время поговорить и завтра.
— Может Славу к тому времени найдут. — Вздохнул он — Там целые команды прочёсывают лес.
Он меня проводил до моего корпуса, я зашла внутрь и увидела дежурную, она, видимо, ещё и мыла корпус, потому что пол ещё был мокрый, а она снимала резиновые перчатки.
— Из какого номера? — Деловито спросила она.
— Из восьмого. — Ответила я.
Она дала мне ключ, и я отправилась в номер, радуясь, что у меня с собой целый кулёк конфет. Началась моя сладкая жизнь!
Глава 2. Поход
За завтраком нам выдали походный обед, и в десять часов мы отправились в поход. Впереди шёл Алексей с огромным рюкзаком, за ним мы. Я насчитала тридцать два человека. Антон Семёнович шёл со мной рядом, неся кроме своего рюкзака, ещё и большой котелок, ведра на два. Он мне показал компас, который надел на руку и сказал:
— Держитесь возле меня, никогда не заблудитесь! Это подарок моего начальника Федотова, бригадира буровой. Хороший был мужик. Мы вместе проработали восемнадцать лет. Когда он на пенсию уходил, мне этот компас подарил, и так со смешком сказал, чтобы
