Зеленая овца пасется на зеленом лугу - Виктория Дубосарская – Полилеева Страница 7

— Сейчас мертвяки увидят наш костер и приползут погреться. Кладбище — то вон недалеко.

Андрюха кивнул в сторону луга. За лугом едва виднелась часть деревянной ограды и густо разросшийся березняк.

Мы рассмеялись.

— Ничего смешного. Главное по ночам туда не ходить. Чтоб в могилу не провалиться. Один парень вот так пошел на спор. Ну идет он, идет.

Мальчик, которому было лет десять достал из кармана сухарь и начал его грызть, не сводя глаз с рассказчика. Ему было страшно, он пролез поближе к костру в середину кучки. Да и все как — то сгрудились. Если честно, у меня тоже мурашки поползли по телу. Андрюха продолжал:

— Идет себе такой, мол смелый. А потом хрясь и провалился.

— И что с ним стало? — срываясь от волнения спросил Миха.

— А все, не нашли его больше. Пропал. Потом на одной из могил фотокарточка его появилась. Разрыли, а там пусто. Вот, только фотокарточка и осталась.

Все затихли. Потом разом, как один помчались в сторону своих домов.

//

Почти каждое утро, когда деревня еще только начинала просыпаться, я бегал на озеро. Мне хотелось еще раз увидеть голую нимфу. Но она не появлялась. И в это утро, я лежал на песке и смотрел на задумчивые облака.

Услышав плеск в зарослях, я поднял голову и увидел мелькнувшее обнаженное тело. Как можно тише я встал, обогнул заросли, чтобы подплыть с другой стороны.

Маневр удался. Я бесшумно, как мог, подплыл к зарослям.

Нимфа стояла по колено в воде. Ее волосы были распущены и закрывали часть тела. Для нимфы она была, пожалуй, полновата. Это было красивое рыхлое тело зрелой женщины. Она приподняла руками свои тяжелые груди. Разряд, удар тока. Если в озере водятся электрические скаты, то один из них вонзился в меня. Теплая волна внизу живота накрыла меня, как тайфун прибрежные хижины. Наверное я вскрикнул. Нимфа обернулась, сверкнула темными от негодования глазами:

— Срамник

Свои первые, самые сильные потрясения я переживал на дне озера, захлебываясь и теряя сознание от восторга.

Власть женского тела — это то, о чем я смутно догадывался и чего так сильно боялся. Передо мной замелькали картины Рубенса, Франса Буше и Модильяни. Неужели я теперь навеки раб женской плоти и выхода нет?

Жизнь справедлива. Детство уходило, безвозвратно, взамен жизнь давала эти сладко — горькие, нестерпимо прекрасные и отвратительные ощущения. Возможность познания бесконечного мира. Не знаю, равносильный ли это обмен. Я не Питер Пэн, испытав на озере взрослые эмоции, мне бы не хотелось до конца дней оставаться прежним мальчиком. Но все же, это так грустно!

Я вернулся домой. Из распахнутых окон пахло пирогами и жареной рыбой. Кот на крыльце щурился и тянул воздух розовым носом.

— Привет, Икот.

Кот не отвечал.

— Эй, чего молчишь?

Кот молча вылизывал свою мордаху от чего — то белого, наверное от сметаны.

— А что, кот не разговаривает? — спросил я тетю Олю.

— Ты что, Артем, на солнце перегрелся? Не пугай меня.

Она положила свою ладонь мне на лоб и пожала плечами.

Ах, вот оно что: портал закрылся. Я действительно повзрослел. Но может быть осталась маленькая лазейка, я пролезу.

Я купил две банки сгущенки для медведя и направился в гости. В этот раз не убегу.

— О! Совсем другое дело. Потапыч любит.

Денис проделал две дырки в крышке банки и дал ее медведю.

— Смотри какие тебе подарки. Чтоб я так жил, цветочки — лютики.

Мы сели на лавочку. Странно, в этот раз я совсем не боялся. Медведь сладко причмокивал сгущенку, когда она закончилась стал играть железной банкой. Он катал ее по траве, подбрасывал в воздух и ловил.

— Медвежонком этого дурачка нашел, в тайге. Мать наверное браконьеры убили или случилось что, не знаю. А я как раз иду на Дальнюю Протоку карасиков половить, слышу ревет кто — то, то ли зверь, то ли человек. Стал искать, ну и нашел приключение себе на голову. Кормлю теперь. Вот такие цветочки — лютики.

Так — то мне с ним хорошо, не скучно, за ягодой ходим, по грибы. Собирает. А малину дикую знаешь, как чует. Иногда в такое место приведет: сплошняком малина, малиновый остров. Она сладкая дикая — то, с садовой не сравнить и аромат у ей! Запах прям плывет. И звон такой стоит! Дикие пчелы летают, жужжат, звенит все, натурально.

А на зиму он в спячку. За банькой у него место. Тихо там и снега много наносит. Вот он там устраивается и спит до весны. Потом проснется и бродит по огороду, как зомби, пока в себя придет. Обсерет мне все кругом, я потом убираю, а вон, в кусты складываю, как удобрение получается, смородина еще лучше растет.

Денис опять задумался. У него была странная привычка: вдруг, среди разговора замолчать, и смотреть куда-то вдаль голубыми непроницаемыми глазами.

— А, ну вот, это зимой мы отдыхаем, а летом нам прохлаждаться некогда. Летом у нас заготовки сейчас пойдут, шишку будем бить. Потапыч в этом деле мастер. Без него никуда. Так ловко на дерево залезет, ни одна веточка не упадет. Знает, что кедру повреждать нельзя. Вот мы с ним орехи сдаем и год потом на эти деньги живем потихоньку. Цветочки — лютики. Да и отцу надо помочь. У него хоть и пенсия, да все равно помогать надо, то дрова, то лекарства нужны.

— Я бы тоже хотел матери помогать, мы с ней вдвоем живем, она работает много, устает.

Я заговорил про мать специально, и кажется попал в точку. Денис заметно смутился, его глаза заметались из стороны в сторону.

— Вдвоем говоришь живете, ясно. Тебе сколько сейчас лет?

— Четырнадцать

— Ну да, да, четырнадцать, все правильно. Цветочки — лютики. Знаешь, мне сейчас по делам надо пойти, ты приходи потом, потом при попозже, да, я сейчас, мне надо.

Он так суетился и неловко