Уйти красиво (СИ) - Ясинская Марина Леонидовна Страница 2

Это был отец Астры, Павел Семенович. Уже потом я узнал, что ему шестьдесят семь. Ну а то, что он — нелегал, я понял сразу. Разумеется, а как же еще? Ведь только самые большие шишки доживают до шестидесяти. Да и про это я знал понаслышке, а вживую редко встречал кого-то старше пятидесяти. И еще я начал смутно догадываться, что имела в виду Астра, когда велела мне не беспокоиться.

— Ну, — потер руки режиссер, — пора делать деньги.

— А не рано? — засомневался ассистент.

— Какое там! Мы сейчас растеряем остатки аудитории. Ажиотажа по поводу этого монолога ожидать вряд ли стоит, — с досадой заметил режиссер. — То ли дело было, когда к нам бывший премьер заявился. Помнишь?

— Я здесь тогда не работал, но передачу ту смотрел! Мне кажется, не было таких, кто ее пропустил. Он сначала самую настоящую оргию устроил, да? А когда навеселился, решил подгадить на прощанье бывшим соратникам и такого про них нарассказывал! Обо всяких темных делишках, о махинациях. Имена называл. Оторвался мужик напоследок, нечего сказать. А голов, голов-то в правительстве сколько полетело потом…

— Ты рекламу запускай давай, — напомнил режиссер.

…Так что к концу вечера я знал историю каждого из них. А потом рассказывал свою. Поначалу шло туго — я ни разу в жизни этим не делился. Не потому, что не хотел — просто не с кем было. А тут меня так внимательно слушали, и, хотя и молчали, но я чувствовал, как они мне сопереживают. Я говорил и говорил, и начинал постепенно осознавать, как мне повезло. Повезло так, как редко кому везет.

Те, кто самодовольно считает, что у них есть все, не правы. В их жизни нет самого главного — таких хороших людей, с которыми встретился я… Их ведь почти не осталось — тех, кого волнует еще что-то помимо себя любимых. Искренне неравнодушных к чужим проблемам, сочувствующих и сопереживающих бедам других, готовых помочь — и при этом совершенно бескорыстно. Я раньше думал, что их и нет вовсе — так, выдумка, вроде детской сказки. Собственно, я был в этом абсолютно уверен. Пока судьба меня не свела с Игорем, Астрой и людьми, которых они пустили в свой дом.

…Мне освободили крохотную кладовку на первом этаже и поставили кровать. Пожалуй, никакие дворцовые покои не могли бы поразить меня больше, чем этот крохотный теплый и темный закуток.

Я долго ворочался той ночью — не мог заснуть. Все пытался осознать, что это все взаправду.

До этого я, бывало, иногда злился — думал о том, что судьба ко мне не очень-то справедлива. Была б она по-настоящему честной, я б не прятался ото всех на свете, не мотался бы по пустырям и не шарился по помойкам. Жил бы как все — в чистой теплой квартире, с мамой и папой, ходил бы в школу, не голодал бы, и, наверное, даже не работал бы лет до четырнадцати. А так…

Еще я часто, очень часто спрашивал себя — зачем меня все-таки родила на свет мама? Она ведь знала, что ее срок подходит через восемь лет и я остаюсь один на всем свете. Почему она так сделала? Понимала ли, на какую жизнь обрекает меня? Представляла ли, каково это — быть нелегалом? Или она думала, как полагают некоторые наивные люди, что это невероятно здорово — жить без ограничения срока?

Не скажу, что я копил обиду на судьбу или на маму — ничего ведь не изменишь. Копить не копил, но все равно считал, что мир устроен несправедливо.

Так что, какой бы заразой не была судьба, она компенсировала мне, и я считаю — с лихвой — все, когда подарила мне семью. Настоящую, о которой я даже и не мечтал. Собственно, я и мечтать то не умел — до недавнего времени.

— Он что — и правда все два часа трепаться собирается? — удивленно протянул ассистент.

— Похоже, — ответил режиссер. Кажется, он дремал, и лишь вопрос ассистента разбудил его.

— Давайте я пошлю к нему кого-нибудь. Да хоть тех же девочек — вон у нас какая группа наготове стоит. На выбор — любого возраста и внешности.

— Девочек? — с сомнением спросил режиссер. — Что-то не думаю я, что его это проймет. Ты только погляди на его серьезную рожу.

— Может, попробуем? А иначе установим рекордно низкий рейтинг. Как, кстати, он у нас? — ассистент вызвал голографическую проекцию экрана.

— Хм, — хмыкнул он, — как ни странно, рейтинг еще не нулевой. Полагаю, остались самые стойкие зрители. Наверное, просто считают, что это — затянувшееся вступление, ждут, что оно скоро закончится, и начнется что-нибудь эдакое…

— Ясно, — вздохнул режиссер. Кажется, он уже смирился, и решил больше не переживать по поводу рейтингов. — Давай рекламный блок.

…После свалки эта работа казалась мне праздником. В тепле, в чистоте. Я и представить не мог, что так бывает.

Меня искренне забавляла озабоченность Астры. Она считала, что мыть по ночам полы в супермаркетах слишком тяжело. Даже как-то предложила мне бросить, подождать, пока не появится что-то получше.

— Не брошу я. Что, на шее, что ли, у вас сидеть буду? Мне такая работа не в тягость. Ты не представляешь, где мне только не приходилось вкалывать. И потом, для нелегала получше вряд ли что найдется, — говорил я ей.

Она вздыхала и не отвечала. А мне было чудно — отродясь меня никто не жалел. Я и не догадывался, как это, оказывается, приятно.

В доме работали все, кроме Павла Семеновича. Оно и понятно — ему на улицу нельзя было высовываться. Стоит кому его только увидеть, и сразу станет ясно, что он — нелегал. А охотники за дармовыми деньгами всегда найдутся — пусть и немного утилизация платит за такую информацию, но все равно достаточно, чтобы соблазнить приличное количество людей.

Игорь был водителем грузовика, хотя Астра рассказывала, что он отучился на инженера. Он выбрал очень перспективную специализацию — что-то там с космической аппаратурой связанное. Но у нашей страны, как всегда, не хватало финансов на такие исследования, потому и рабочих мест не нашлось. Слышал я, что изыщи государство средства лет двадцать назад, нам бы перепал жирный кусок Луны с залежами сырья, и жили бы мы себе припеваючи. Или, на худой конец, окажись Игорь в другой стране — он получал бы огромные деньги. А вместо этого он целыми днями разъезжал по стройкам, развозил песок, кирпичи и аппаратуру, забирал мусор.

Астра работала бухгалтером в небольшой конторе. Я про ВУЗы, само собой, мало что знаю, но, кажется, она окончила какую-то очень серьезную финансовую академию и, насколько я понял, бухгалтер — тоже далеко не лучший вариант для специалиста вроде нее. Когда я ее об этом спросил, она только улыбнулась и ответила, что не все так плохо — некоторые ее бывшие однокурсники вообще работают продавцами.

Тетя Света раньше была учительницей начальных классов в школе, но когда сошлась с дядей Колей, то бросила работу и устроилась нянечкой в детский сад. Не от хорошей жизни, понятно, а чтоб замести следы — чтоб никто из ее прежних знакомых не узнал о ее связи с нелегалом. Я долго удивлялся, как она решилась на такой риск. А потом понял. У нее никого на свете нет. Ни родителей, ни мужа, ни детей. А ведь одиночество — это очень страшно. И когда находится вдруг родная душа, такой человек с радостью принесет любую жертву, чтоб наконец-то наполнить радостью и теплом пустые бессмысленные дни. Пусть даже и под угрозой жизни. Пусть и всего лишь на время.

Наташка, дядя Колиной дочка — тоже без жизнекарты, и тоже работает. Тетя Света, правда, очень не хотела, чтоб девочка на тяжелой работе убивалась. Она к Наташке вообще как к дочери относилась — заботилась, помогала, учила. Я старался как можно чаще приходить на тети Светины уроки — уж очень мне интересно было. Но выходило не всегда — я ведь на работу уходил по вечерам, а Наташка как раз в это время только возвращалась. Тетя Света пристроила ее смотреть за детьми в одну многодетную семью. Те не бедствовали, но и не сказать, чтоб богато жили. Оба целыми днями работали. Детей оставить не на кого; садик сразу на шестерых детей — слишком дорого, услуги профессиональной няни — и подавно. Наташка их вполне устраивала, а то, что она нелегал, им даже и лучше. Во-первых, платить можно в три раза меньше. А во-вторых, она очень серьезная и ответственная, хоть ей всего тринадцать. Дети-нелегалы взрослеют куда быстрее своих благополучных сверстников. Не от хорошей, понятно, жизни. Так что Наташка в жизни повидала побольше, чем иные тридцатилетние.