Пепел Бикини - Петров Лев Страница 28

В помещении профсоюза рыбаков Коидзу заплаканные женщины делали траурный венок. Угрюмые рыбаки молча курили перед входом.

Пустовали кафе, кинотеатры, варьете. По опустевшим улицам разъезжали на американских «виллисах» усиленные наряды полиции.

Но народ молчал. И было в этом молчании нечто зловещее. Власти искренне предпочли бы этой настороженной тишине шумные, многотысячные демонстрации.

Долой!

Губернатор чувствовал себя в самом идиотском положении, в какое только может попасть государственный чиновник. С одной стороны, он был обязан почтительно выслушивать и ревностно выполнять все указания сверху. С другой стороны, как раз в данном случае он не хотел повиноваться. Правда, на первый взгляд дело казалось пустяковым. Завтра в Коидзу состоятся похороны несчастного Кубосава. Правительство, пребывая в своем первородном страхе перед коммунистами, предложило обеспечить порядок на кладбище усиленными нарядами полиции и не допускать там никаких митингов. Что тут страшного? Не впервой ему, губернатору префектуры, посылать полицию для разгона стачечников, голодных демонстрантов и прочих бунтовщиков. И раньше он делал это не моргнув глазом. Но в данном случае губернатор, старый и опытный политикан, не мог одобрить точку зрения министра. Охотнее всего он участвовал бы в похоронной процессии как частное лицо и с наслаждением кричал бы вместе с возмущенными рыбаками: «Долой водородную бомбу! Американцы, вон из Японии!» К сожалению, губернатор — лицо официальное и это совершенно невозможно. Но каково положение! Что же делать? Плюнуть и повиноваться? Или плюнуть на начальство и… Разумеется, следовало бы дать озлобленным людям выговориться, отвести душу, тем более что гнев их справедлив… Губернатор тяжело вздохнул и крепко потер лицо ладонями. Придется найти какой-то компромисс. Он не имеет права подавать черни пример неповиновения. И когда на пороге кабинета с почтительным поклоном появился начальник полиции, губернатор угрюмо сказал:

— Прошу приготовиться. Завтра на рассвете мы выезжаем в Коидзу. Полагаю, наше с вами присутствие там не повредит.

Утро двадцать седьмого сентября 1954 года выдалось дождливое. Огромный «Шевроле» губернатора с мягким однообразным шуршанием несся по бесконечной ленте тускло отсвечивающего мокрого гудрона. Губернатор молчал, рассеянно глядя перед собой, со странным интересом следя, как щетка размазывает по стеклу капли дождя. Когда проехали перевал Уцуноя, губернатор спросил:

— Вам, разумеется, кажется, что я подхожу к этому вопросу чересчур либерально?

Начальник полиции в притворном недоумении повел толстым плечом:

— С вашего разрешения, господин губернатор, мне так не кажется. Воображать себе что-либо, особенно в отношении властей, вовсе не дело полиции.

— А все-таки?

— Мы выполняем ваши распоряжения, господин губернатор.

— И отлично делаете…

Губернатор вдруг успокоился и даже повеселел. Остальная часть пути прошла в полном молчании.

Улицы Коидзу были пусты, если не считать нескольких голоногих ребятишек, которые приветствовали машину губернатора отчаянным визгом. Над входом в здание муниципалитета красовалось большое желтое полотнище с четырьмя иероглифами: «Суй-баку хан-тай!» — «Долой водородную бомбу!»

Через несколько минут «Шевроле», разбрызгивая грязь, выскочил на окраину городка и остановился. Дорогу к кладбищу запрудила огромная толпа людей. Их были тысячи — мужчин, женщин, стариков, детей, рыбаков, судовладельцев, лавочников, рабочих; они стояли, тесно прижавшись друг к другу, под теплым моросящим дождем, прикрываясь зонтами и громадными камышовыми шляпами, похожими на плоские блюда. Немного поодаль расположились корреспонденты японских и иностранных газет в регланах и макинтошах с поднятыми воротниками. Они непрерывно курили сигареты, сплевывали и переговаривались вполголоса.

Губернатор распахнул дверцу и выбрался из машины.

— …Он был такой же, как и мы все, — услыхал он голос, который слушала вся эта громадная толпа. — И каждый из нас, каждый простой рыбак мог оказаться на его месте.

Судя по голосу, говоривший был молод. Он не был виден губернатору. Тогда губернатор пошел в обход сплошной людской стены,

— …Рыбакам живется не сладко. Ремесло рыбака трудное. Рыбаки выбиваются из сил, не видят дома по месяцам, чтобы накормить свои семьи. И вот теперь эта водородная бомба… Сегодня мы хороним Кубосава-сан. А между тем премьер Иосида сговаривается с американцами о том, как превратить Японию в атомную базу.

По толпе прокатился сдержанный гул. Теперь губернатор хорошо видел оратора. Это был молодой человек в грязной рабочей спецовке, с потрепанной каскеткой в руке. Струйки дождя, как слезы, стекали по его лицу.

— Так скольких нам еще придется похоронить, если мы не скажем решительно все вместе: «Долой водородную бомбу!»?

Толпа снова загудела. Кто-то крикнул:

— Запретить американцам хозяйничать в Японии и на океане! Пусть взрывают свои бомбы в Америке! Оратор поднял руку, и все стихло.

— Если мы, вся Япония, все простые и честные люди нашей многострадальной родины, не скажем этого, не схватим убийц-атомщиков за руку, мы погибнем. Помните это, жители Коидзу! Конечно, многие из вас до сих пор думают: мое, мол, дело сторона, я рыбак, политикой не занимаюсь… Но если бы мы догадались заняться этой политикой раньше, кто знает… может быть, был бы сейчас жив Кубосава… Склады судовладельцев ломились бы от рыбы, покой и тишина были бы сейчас в Коидзу и во всей Японии. Но мы не хотели заниматься политикой… и вот стоим у ворот кладбища и скорбим над прахом первой жертвы водородной бомбы. Как будто мало было жертв и без этого!.. Долой убийц! Долой предателей! Да здравствует свободная и демократическая Япония!

Под крики и рукоплескания оратор сошел с импровизированной трибуны. Губернатор наклонился к уху стоявшего впереди мужчины в соломенной накидке и спросил тихо:

— Кто это?

Тот, не оборачиваясь, бросил:

— Сын старого Комати. Из Токио. Специально приехал хоронить земляка.

— Он настоящий бунтовщик, — проговорил начальник полиции над ухом губернатора.

Тот пожал плечами:

— Почему? Пусть себе болтает… О демократической и независимой Японии пишут во всех наших газетах, даже в правительственных. А то, что он называет американцев убийцами… Какое нам дело? Или вы, господин начальник полиции, так уж преданы американцам?

— Нет, но…

— Мы с вами — японцы, господин начальник, — внушительно сказал губернатор. — Не будем мешать нашим соотечественникам выражать справедливую скорбь.

Маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы.

— Но ведь от этаких выступлений недалеко и до красной пропаганды!

— А это уже другое дело. Тут надо быть начеку. Тогда вы…

На возвышении появилась маленькая женщина в мокром белом одеянии. Губернатор читал на ее худом, землистом от горя лице всю историю страшных для нее последних недель. Она провела рукой по глазам, глубоко вздохнула и заговорила тоненьким голосом:

— Дорогие земляки и друзья! Вы все знаете, мой муж был честный рыбак и хороший человек. Он никому не причинял зла. И вот его убили. Убили те же самые люди, которые сбросили на нашу страну атомные бомбы. Тогда они сожгли и искалечили много людей. Теперь они придумали еще одну бомбу, и жертвой ее опять оказалась Япония. Смертоносная пыль, «пепел Бикини» отнял у меня мужа и изувечил его товарищей. И я вас спрашиваю: зачем все эти мучения, зачем эти жертвы, когда мы, наши семьи могли жить спокойно и счастливо?.. Ненавижу, ненавижу… эти атомные бомбы, атомные болезни, тех, кто их создает! Нужно остановить их! Помешать им, чтобы мой муж был последним убитым…

В мертвой тишине, наступившей после того, как Ацуко Кубосава, трясясь от рыданий, сошла с помоста, губернатор услыхал за спиной у себя какую-то возню. Он оглянулся. Начальник полиции старался вырвать из рук молодого пария в брезентовом плаще пачку листовок. Ни тот ни другой не произносили ни звука. Губернатор повелительным движением руки остановил полицейского.