Дмитрий Леонтьев - Роса в аду

Дмитрий Леонтьев

Роса в аду

Ненависть возбуждает раздоры, но любовь прерывает все грехи.

— Я устал. У меня нет больше сил ни терпеть, ни работать. Века моих трудов давят на меня, словно я погребен под многопудовым монолитом. И каждая капля моих дел разъедает меня же, словно серная кислота. Эта усталость скапливалась день за днем, год за годом, столетье за столетьем. Словно вся усталость мира легла мне на плечи, словно все презрение и отвращение к жизни, царящие на земле, вошли в мое сердце. Мне хочется кричать, и нет сил. Хочется застонать, и не могу. Я устал, Создатель. Я могу пересилить это чувство, но я не смогу пересилить себя. То, что вошло в мое сердце — не временная депрессия. Это печаль и усталость. Ничто больше не радует меня, ничто не вселяет веру, ничто не утешает… Много веков назад Ты послал меня выполнять эту страшную и непосильную работу. Ты предупреждал, что меня будут ненавидеть и презирать, злословить и бояться. Но это не самое страшное. Настало время, когда я возненавидел сам себя. Я долго вел людей через все мыслимые и немыслимые круги ада, выполняя свою часть работы в воспитании, учении и закаливании людей, пытаясь научить их верить, надеяться и любить. Я шел вместе с ними, страдая их болью, радуясь их победам и унижаясь их бессердечием… И я разуверился в людях, Создатель. Все, что предлагаю им я, все, чем соблазняю и награждаю — ничто по сравнению с делами их. Они не приемлют опыт отцов своих, они не заботятся о счастье детей своих. Они не хотят любви, Создатель. Они противны мне.

— Значит, наша работа еще впереди. Время — вот что помогает нам. Только время и терпение. Впереди еще много работы, Велиор.

— Нам… Твоя работа благодарна и светла. Она стоит своих плодов. Моя работа пахнет разложением и болью… Нет, я неправильно сказал. Боль бывает высокой, если принимаешь ее ради того, что выше всех благ и желаний. А моя работа пахнет только разложением. Я мастер интриг и комбинаций, убийств и наказаний, но способный выполнять эту работу, я не нахожу в себе силы жить в мире, наполненном жадностью, глупостью и пороками. Посмотри, насколько дела мои принимаются ими охотней и ближе, чем Твои! И я не заставляю их делать это! Я только предлагаю и создаю ситуации. И они выбирают меня… Я перестал понимать что-либо… Ты запретил мне трогать слабых духом, лишь соблазняя их, а бороться лишь с сильными, закаляя… Нет сильных, Создатель! Не осталось! Ни одного! Остальным я только предлагаю, но бороться мне уже не с кем. Мир подходит к концу, но только не к тому, который ожидался. Я по-прежнему убиваю убийц, пытаю палачей и предаю предателей, но ни меня, ни моих слуг уже не хватает… Нет, Создатель, я больше не верю в людей. Из чего Ты их создал, то и осталось, ничуть не изменившись… Из грязи созданы, грязью живут и в грязь уйдут…

— Я вложил в них часть Себя, не забывай об этом, Нахаш!

— Меня Ты тоже создал. Я пообщался с ними несколько тысячелетий, и вот что получилось… Мне стали страшны плоды трудов моих! Столь быстро они всходят в их душах и пожирают посеянное Тобой, что… Я боюсь. Я не хочу гибнуть ради них. Если даже я меняюсь, заболевая исходящим от них злом, то как же выживут те, кто слабее? Нет, они опасны и недостойны…

— Ты действительно устал. Ты говоришь, что не верить в них… Но это значит, что ты не веришь в Меня?! В созданное Мной?! В планы Мои?! В стремления Мои?!

— В Тебя-то я как раз верю… Но вот какой парадокс: я — ЗНАЮ, что Ты есть, а они не могут в это ВЕРИТЬ. Раз я ЗНАЮ, значит я не могу ВЕРИТЬ, а раз они НЕ ВЕРЯТ, они не могут ЗНАТЬ?.. Получается, что ни я, ни они не верим в Тебя… Хорошо мы живем на земле, а?

— Ладно, хоть чувство юмора не утратил…

— Какое "чувство юмора"? Я здесь с ума схожу! Мог бы застрелиться — давно б повесился… Терпение основывается на вере, но я давно стал циником, Создатель. Даже я не могу выносить этого, а они живут. Живут и размножаются. Я бы на их месте давно вымер. Естественным путем. Но что я ни говорю, что ни делаю, они принимают и верят! Вершиной удивления для меня было, когда я доказал, что Тебя — нет! Я пошутил! Я даже представить не мог, что в это поверит больше двух-трех сотен людей. Одно дело разные религии, но совсем другое дело отсутствие основ. Но им это оказалось очень выгодно, они приняли это и живут в соответствии с этим. Никто не хочет верить, никто не хочет жить духовно. А почему? В свое время я завел традицию, согласно которой чем больше воруешь, грабишь и грешишь, тем лучше живешь. Это был стимул для грешников… Нет, даже не лучше. Просто сытней, богаче и нарядней. А духовность? Духовная работа подчас тяжелей физической. Долго, нудно, да еще и неизвестно, получишь ли ты что-нибудь за это. Все делается с оглядкой на выгоду! Они начинают верить к скулить, когда им становится чуть-чуть неудобнее. Разве это вера? Просят у Тебя и проклинают меня… Разве я начинаю войны? Разве я граблю и обманываю собственный народ? Разве я зарюсь на жену своего друга и желаю смерти удачливому соседу? Да и Тебе достается от них. Ты хороший, когда у них все получается, а как только начинаются трудности, Ты становишься "жестоким и безразличным". А ведь в данном им Писании сказано, что меня не смеют проклинать даже архангелы, не то что жалкие люди. А уж Тебя… Да, мои дела заслуживают проклятья, но как там и сказано, оно должно прозвучать не из уст архангела, или людей. Что они могут знать?! Видишь, до чего дошел? Князь Тьмы пришел и жалуется на людей… Да нет, на себя я жалуюсь! На себя! Нет у меня больше сил. Устал я… Бездуховность, распутство, разврат, пассивность и глупость, царящие в этом мире, переполнили мое терпение. В моей душе мрак… Кстати, по их предположениям, у меня нет души. Вот так: у созданной Тобой твари нет души!

— Мне тоже бывает обидно и больно за них.

— Ты можешь терпеть. Ты — мудрый и любящий, а я усталый и презирающий. Мне обидно, и мне надоело. Все так перемешалось… Я уже не различаю, где моя работа, а где мое истинное "я". Мои облики срастаются с моей сущностью, а сущность прикипает к моим маскам. Как же я устал! Ты видишь дела их?

— Я вижу будущее.

— А я — настоящее. И я не вижу того, что спасет их, Создатель. Не вижу того, что спасет меня… Их нужно уничтожить. Уничтожить и создать заново, более верующих, более чистых, более совершенных, более… Не получится их закалить в этой борьбе… Прости меня. Душа моя пуста. Высохла… Мне больно и стыдно. Я сжег сам себя… Раньше Ты поддерживал меня, теперь же я чувствую себя потерянным и одиноким… У меня нет никого и ничего… Мне холодно. Я не могу словами выразить всего, что я чувствую… Загляни в меня и пойми. И поняв, уничтожь меня, или дай мне силы, потому что я уже прошел черту, за которой наступает пустота…

— Я понял тебя. Возвращайся и делай свое дело.

— Но…

— Я сказал: возвращайся. Каждый рано или поздно получает то, чего заслуживает. Я подумаю о тебе. Надейся и верь…

— Мерзавец! Подлец! Негодяй!

Я дотянулся до лежащей на стуле пачки сигарет, прихватил зажигалку и прикурил. Вылезать из постели не хотелось. Я наблюдал за стекавшими по оконному стеклу каплями дождя и размышлял над возможностью провести этот вечер среди подушек, одеял и одиночества. Но вот с последним у меня, кажется, назревали проблемы.

— Я не нужна тебе, да?! Тебе была нужна только эта ночь?! Знаешь, кто ты?! Знаешь, кто?! Ты — сволочь!

— Я признался в этом еще вчера, — ответил я и зевнул. — А поверила ты только сейчас…

Она замерла на полуслове, молча открывая и закрывая рот, потом резко повернулась и заметалась по комнате, собирая разбросанную по стульям одежду. Я лениво наблюдал за ней, невольно восхищаясь совершенством ее тела. Перехватив мой взгляд, она остановилась, в ее глазах что-то мелькнуло, и, распахнув полы махрового халата, повернулась кругом, демонстрируя себя.

— Так вот, — с ласковой злорадностью сообщила она, — всего этого ты больше не увидишь!

— Кстати, очень неплохая идея, — одобрил я, погасил окурок в пепельнице и поднялся с кровати. — Мы забыли попрощаться.

— Не трогай меня, подлец! — она попыталась оттолкнуть меня, но я перехватил ее руки и, подтянув к себе, ткнулся носом в ее шею, вдыхая аромат духов.

По ее телу пробежала дрожь, и руки скользнули по моим волосам, прижимая меня с обреченной безнадежностью.

— Но, может быть…

— Нет, — шепнул я, помогая халату соскользнуть с ее плеч. — Не может. Ты знала это с самого начала. Этот день прошел. Завтра будет другой день. Ничто не может длиться вечно.

— Черт бы тебя побрал! — сказала она, слабо отвечая на мои ласки, и я почувствовал, как горячая слеза обожгла мое плечо.

— Да, — подтвердил я, увлекая ее за собой на кровать. — Черт бы меня побрал…

Когда она ушла, я посмотрел на свое отражение в зеркале, устало вздохнул и поплелся на кухню ставить чайник.