Кэтрин Фишер - Сапфик

Кэтрин Фишер

Сапфик

L’amor che muove il sole e l’altre stelle.

DANTE

Любовь, что движет солнце и светила.

Искусство волшбы

1

Говорят, после своего Падения, Сапфик стал не тот, что прежде. Повредился в уме, погрузился в отчаяние, скрылся в недрах Тюрьмы.

Он влачился в Тоннелях безумия. Он искал тёмные закоулки и опасных людей.

Коридор был настолько узким, что, прислонившись к одной его стене, Аттия могла дотронуться до другой.

Она ждала в полумраке, прислушиваясь. Пар от её дыхания оседал на гладких кирпичах. На стенах плясали отблески пламени, горевшего за поворотом.

Звуки стали громче, превратились в рёв возбуждённой толпы. Аттия услышала крики восторга, взрывы смеха, свист и топот, аплодисменты.

Она облизнула губы, ощутила солоноватый вкус и сказала себе: «Вперёд, не трусь. Ты зашла слишком далеко, слишком долго искала, чтобы сейчас идти на попятный. Если всего бояться и считать себя ничтожеством, так ничего и не добьёшься. Так никогда и не совершишь Побег». Она выпрямилась, приблизилась к концу коридора и заглянула за угол.

Проход вёл к маленькой, освещённой факелами площади, на которой скучились сотни людей, Аттии были видны только их спины. Вонь от множества немытых тел сбивала с ног. Поодаль несколько старух вытягивали шеи в надежде хоть что-то разглядеть. По углам, в густой тени, притулились полулюди. Мальчишки сидели на плечах друг друга, лезли на крыши убогих хижин. С прилавков под навесами из цветастой парусины торговали горячей едой. Почувствовав острый запах лука и жареного сала, Аттия сглотнула голодную слюну.

Тюрьма тоже заинтересовалась происходящим. Прямо над головой Аттии, под карнизом грязной соломенной крыши за событиями с любопытством следило крохотное алое Око.

Толпа издала восторженный рёв. Аттия собралась с духом и двинулась вдоль стены, обошла стайку дерущихся за объедки собак, миновала дверной проём.

За её спиной мелькнула тень, Аттия мгновенно развернулась, держа наготове нож.

— Даже не пытайся!

Тощий, чумазый карманник попятился, растопырив пальцы и скаля немногочисленные зубы.

— Всё-всё, дорогуша, ухожу. Ошибочка вышла.

Аттия проследила, как он скользнул обратно в толпу.

— Ещё какая! — буркнула она, спрятала нож и начала протискиваться следом за воришкой.

Это оказалось нелегко. Люди стояли очень плотно и увлечённо следили за происходящим где-то впереди, смеялись, хором охали и ахали. Под ногами взрослых шныряли оборванные дети, рискуя быть раздавленными, или, как минимум, получить пинок. Аттия бормоча ругательства, пропихивалась, проскальзывала в щели, ныряла под локти. В небольшом росточке есть своя польза. А ей необходимо было пробиться вперёд. Ей необходимо было увидеть его.

Запыхавшаяся, вся в синяках, она протиснулась между двумя огромными мужиками и оказалась на открытом пространстве.

Сквозь едкий дым от чадящих головёшек она разглядела огороженный верёвкой пятачок земли, внутри которого сидел медведь.

Аттия уставилась на зверя, его побитый паршой чёрный мех, маленькие свирепые глазки.

Вокруг шеи медведя была обёрнута цепь, тянувшаяся дальше, сквозь полумрак, к дрессировщику — лысому человеку с длинными усами и лоснящимся от пота лицом. К его поясу был прикреплён барабан — дрессировщик ритмично бил по нему. И вдруг резко дёрнул на себя цепь.

Медведь медленно поднялся на задние лапы и начал танцевать — неуклюже и жутковато. Из-под намордника капала слюна, из ран, натёртых цепью, на шкуру сочилась кровь.

Аттия нахмурилась. Уж она-то знала, каково это.

Она обхватила ладонью собственную шею, где ещё виднелись бледные следы от рубцов и синяков, оставленных цепью.

Как этот зверь, она тоже когда-то носила оковы. И если бы не Финн, так и оставалась бы на цепи. Или, что более вероятно, уже была бы мертва.

Финн.

Это имя причиняло боль. Предатель.

Гром барабана усилился. Медведь начал подпрыгивать, толпа ревела, в экстазе от его нелепых па. Аттия мрачно наблюдала. Потом заметила за спиной дрессировщика плакат, прикреплённый к сырой стене. Точно такие же она уже видела по всей деревне, куда только ни падал взгляд.

Аляповатый, мокрый, с загнувшимися углами плакат гласил:

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ!

САМЫЕ ЧУДЕСНЫЕ ЧУДЕСА!

УТРАЧЕННОЕ БУДЕТ НАЙДЕНО!

МЕРТВЕЦЫ ОЖИВУТ!

СЕГОДНЯ!

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ ВЕЛИЧАЙШЕГО МАГА ИНКАРЦЕРОНА

НОСИТЕЛЯ ДРАКОНЬЕЙ ПЕРЧАТКИ САПФИКА

ТЁМНОГО ЧАРОДЕЯ!

Аттия в отчаянии покачала головой. После двух месяцев скитаний по тёмным коридорам и заброшенным Крыльям, по городам и весям, по заболоченным низинам и хитросплетениям клеток, после двух месяцев поисков сапиента, клеткорождённого, любого, кто хоть что-нибудь знал о Сапфике, всё, что она нашла — жалкое, нищее представление в глухом закутке.

Зрители рукоплескали и топали ногами. Аттию оттеснили вглубь толпы. Протолкавшись обратно, она увидела, что медведь угрожающе повернулся к своему укротителю. Тот, опасливо тыкая в зверя длинным шестом, увёл его в темноту. Люди вокруг издевательски заулюлюкали.

— В следующий раз потанцуй вместе с ним, — крикнул кто-то.

Захихикала женщина.

Из дальних рядов поднимались нетерпеливые, злые голоса, требующие новых развлечений, чего-то большего, чего-то необычного.

Раздалось несколько хлопков. Потом и они стихли, наступила тишина.

На открытом пятачке стоял человек.

Он появился из ниоткуда, как будто соткался из воздуха, теней и пламени. В дыму и полутьме он казался очень молодым — стройный, с длинными тёмными волосами, падающими на высокий ворот чёрного плаща, на котором причудливо посверкивали сотни крохотных искорок. Он широко раскинул руки, словно собрался взлететь.

Потрясённая толпа не издала ни звука.

Сапфик.

Каждый в Инкарцероне знал, как выглядит Сапфик. Существовали тысячи его изображений, люди передавали описания из уст в уста. Крылатый, Девятипалый, Тот, кто совершил Побег. Как Финн, он обещал вернуться. Аттия нервно сглотнула и крепче стиснула дрожащие пальцы.

— Друзья мои, — тихо молвил маг, и люди напрягли слух. — Добро пожаловать в мой мир чудес. Вы думаете, что увидите иллюзию. Вы думаете, я стану дурачить вас с помощью зеркал, краплёных карт и хитроумных устройств. Но я не фокусник. Я — Тёмный Чародей, и я покажу вам истинную магию. Магию звёзд.

Толпа ахнула в унисон.

Потому что он поднял правую руку, и все увидели на ней тёмную перчатку, на поверхности которой, потрескивая, вспыхивали огоньки. Факелы на стенах полыхнули ярче и тут же потускнели. За спиной Аттии в ужасе застонала женщина.

Аттия скрестила на груди руки. Она наблюдала внимательно, не позволяя себе поддаться благоговейному страху. Как он это делает? Неужели у него действительно Перчатка Сапфика? Неужели она сохранилась? Осталась ли в ней ещё какая-то сила? Но чем дольше она наблюдала, тем слабее становились её сомнения.

Представление было потрясающим.

Чародей полностью завладел вниманием зрителей, подчинил их своей воле. В его руках исчезали и появлялись предметы, возникали из воздуха голуби и «жуки». Он погрузил женщину в сон и заставил её плыть в воздухе без всяких подпорок. Он извлёк изо рта перепуганного ребёнка пригоршню бабочек, наколдовал золотые монеты и бросил их в жадно раскрытые ладони зрителей. Сотворил в воздухе дверь и вышел в неё, пока люди криками и рёвом не позвали его обратно, и он возник за их спинами, спокойно прошёл сквозь обезумевшую, расступавшуюся в благоговейном трепете толпу.

Когда он проходил мимо Аттии, она почувствовала мимолётное прикосновение его плаща к своей руке и ощутила слабое покалывание на коже, волоски встали дыбом от статического электричества. Он бросил на неё быстрый взгляд, его ярко блестевшие глаза на мгновение поймали её в плен.

— Исцели моего сына, о Мудрейший! — закричала в отдалении женщина. — Исцели его!

Люди начали передавать поднятого над толпой младенца.

Чародей повернулся и поднял руку.

— Не сейчас. Я сделаю это позже, — властно сказал он. — Сейчас я собираю всю свою силу. Для того чтобы проникнуть в ваши умы... Для того чтобы войти в смерть и вернуться обратно в жизнь…

Он закрыл глаза.

Пламя факелов мигнуло и потускнело ещё больше.

Стоя в полумраке, Чародей прошептал, словно разговаривая с самим собой:

— Здесь столько печали. Столько страха. — Он открыл глаза, обвёл взглядом толпу, казалось, его поразило количество людей, испугала сложность стоящей перед ним задачи. Потом провозгласил: — Мне нужно, чтобы вышли три человека. Но только те, кто готов обнажить глубочайшие свои страхи. Те, кто желает открыть душу перед моим взором.