Александр Етоев - Нечертова дюжина (Сборник) Страница 10

Валька Мухин повесил на плечо парашют, подхватил половинку швабры и подошел к краю. Когда он заглянул вниз, сердце его подпрыгнуло и по коже побежали мурашки.

Сделалось удивительно тихо. Не звенели солнечные лучи, остановилась речка, мальчишки на другом берегу стояли тихо, как столбики, и успокоились голоса птиц.

– Мухин, – раздался в тишине голос. Это снова был Борька. – Не передумал, Мухин?

Валька помотал головой.

– Молодец, Мухин, правильно. Яблоко хочешь?

Валька кивнул. Подкрепиться перед полетом не помешает. Он сбросил на настил парашют, взял Борькино яблоко и вцепился зубами в мякоть.

И тут проворная рука Борьки схватила деревяшку от швабры, дернула изо всех сил, потянула за собой стропы, и белая простыня парашюта сгинула за краем площадки.

Валька Мухин стоял с туго набитым ртом, в одной руке – пустота, в другой – половинка яблока. Он хотел разозлиться, но злость куда-то ушла. Даже обиды не было, и сделалось почему-то спокойно.

Он доел яблоко и начал спускаться с вышки.

А внизу он увидел маму. Она стояла на солнцепеке и плакала. Желтый отсвет сосны лежал на ее щеке, и такая она была молодая, добрая и красивая, что Валька Мухин не выдержал и заплакал тоже.

Розовый поросенок в корзине

Чайки захлебывались от счастья.

По реке плыл теплоход.

Мы с Юркой сидели на теплой палубе и грелись на теплом солнышке.

Сухона – река медленная, и вода в ней медленная и тихая, и берега медленные и зеленые.

Теплоход был старенький и скрипучий, и назывался «Вологодский речник». Он гудел прокуренным басом, и маленькие коровы на берегу отвечали ему влюбленными голосами.

На пристани возле деревни Дно теплоход принял на борт местного жителя с багажом.

Местный житель был длинный парень в сандалетах на босу ногу и с улыбкой во все лицо. Багаж его состоял из красного потертого чемоданчика и розового поросенка в корзине.

Так он и поднялся на палубу: в одной руке – чемоданчик, в другой – корзина и поросенок.

Народ на палубе был в основном веселый. Скучных было не много – только семейство дачников, расположившееся на корме в тенечке.

Глава семейства молчал и всю дорогу читал газету. Угрюмая мамаша в панаме сторожила вещи и чемоданы. Посередке, между родителями и вещами, прятался мальчишка, их сын, в теплом не по сезону пальто и не по-летнему зимней шапке. Наверное, его провожали на Северный полюс.

Длинный парень присмотрелся к народу и выбрал меня и Юрку. Мы ему, должно быть, понравились.

– Толя, – сказал он, ставя возле нас корзину и чемодан.

Розовый поросенок в корзине посмотрел на нас маленькими глазами, хрюкнул и улыбнулся.

– Толя – это он, а я – Зуев Павел Степанович. – Парень подмигнул поросенку. – Вообще-то для знакомых я просто Паша.

Он протянул нам руку и по очереди пожал – сперва Юрику, потом мне.

– Он у вас что, ручной? – спросил Юрик про поросенка.

– Он у меня ученый. – Паша, Павел Степанович, отщелкнул на чемодане замок и достал бутылочку с молоком. – Я его в Тотьму везу, знакомому показать. В Тотьме у меня дядька, он на лето веранду сдает одному дрессировщику из Ленинграда. Я и думаю, может, моему Толику на артиста выучиться? Будет с гастролями по стране ездить, может, за границу когда отпустят. Ведь интересно – Америка, Африка, негры, американцы.

– Здорово, – сказал Юрка. – У нас негр в квартире через площадку живет. Он каждую зиму к себе в Африку ездит. Потому что здесь у нас ему холодно, а в Африке и зимой жарко.

– Ага, – сказал Паша, – к нам в деревню студенты на практику приезжали. Там тоже был один негр, Патрик. Мы его Петькой звали. Хороший был негр, веселый. На аккордеоне играл.

– В Африке поросята черненькие, – сказала девочка с синим бантом.

Она присела рядом с нами на корточки и почмокала поросенку губами.

– Глупости, – сказал Юрка. – Поросята везде одинаковые.

– Сам ты глупости, – ответила девочка и показала Юрке язык. Язык у девочки был розовый, как поросенок.

– Нюрка! – прилетел с кормы громкий голос. – Где тебя черти носят? Нам сходить, пристань уже.

– Пойду я, – вздохнула Нюрка. – Сходить мне, пристань уже.

– Славная у тебя свинка, – сказал мужчина в трениках и тельняшке. Он дымил беломором и улыбался. – Ты, главное, корми его правильно. Картофель, отрубя, молоко. Она у тебя хряк или мамка?

– Она у меня ученая, – с гордостью сказал Паша.

– Это как это? – спросил мужчина в тельняшке.

– Я ее в Тотьму везу, в Тотьме у меня дядька, а у дядьки дрессировщик из Ленинграда на веранде живет.

– А-а. – Мужчина выпустил хвостик дыма. – И по какой специальности она у тебя ученая?

– По арифметике, – сказал Паша. – По сложению и вычитанию.

– У нас на флоте, – сказал мужчина в тельняшке, – у боцмана Петухова был говорящий кот. Так он из «Мурки» знал полкуплета.

– Это что, – сказал древний дед, пристраиваясь к нашей компании с брезентовой раскладной скамеечкой, – вот у кума моего Митьки огурцы градом побило.

Скоро вокруг Паши и поросенка собралось почти все пассажирское население палубы. Говорили о погоде, об огурцах и о каком-то товарище Николюкине из райцентра.

Дядька в парусиновом пиджаке показывал фокус с картами – прятал в рукав туза, а вынимал девятку крестей.

Древний дед дремал на своей скамеечке.

День был длинный, медленный и веселый.

По реке плыл теплоход.

Будьте счастливы, жуки и пираты

Днем был ветер, добрый и глуповатый – как папа, когда приходит домой с получки. Он играл с соседским бельем, чистил перышки воробьям и курам, а к вечеру улетел за речку и спрятался в дремучем лесу.

Потом наступила ночь, но я ее не видел, я спал.

А утром пришла весна.

Наш дом стоял на самом краю поселка, и весна пришла к нам в первую очередь.

Солнце перелезло забор и нагрело мерзлые стекла.

Кошка Дуся заерзала спросонья на подоконнике, и по комнате, как живая, запрыгала золотая пыль.

Я подскочил к окну и глазам своим не поверил: за окном было шумно и весело, от капели и весеннего воздуха.

На улице я увидел Пирата. Он стоял, раскрашенный ранним солнцем в какой-то немыслимый, нечеловечески пестрый цвет, и пил из блестящей лужи. Заметив в окне меня, он сделал мне хвостом «здрасьте». Потом обтер морду лапой и громко, по-собачьи, чихнул.

Я намазал два бутерброда и пошел смотреть на весну.

Пока я их делал и одевался, на улице народу прибавилось. У забора рядом с Пиратом сидел на корточках Иван Иванович Костыльков, управляющий поселковой баней. На нем был розовый новый ватник и безразмерные болотные сапоги.

– Пей, боец, поправляйся, – ласково говорил он псу. – Пей, пей, ты у нас сегодня герой.

Я протянул Пирату самый большой бутерброд и поздоровался с Иваном Ивановичем.

Пират посмотрел на хлеб, слизнул с него каплю масла и вежливо отказался.

Иван Иванович крякнул от удовольствия и потрепал собачий загривок.

– Это он после войны такой сытый. Он же у нас герой – всю ночь с крысами воевал. Теперь народ в бане может мыться спокойно. А то что получается. В субботу, считай, всё женское отделение на мороз вывалило. Орут, визжат – крысы, понимаешь, совсем озверели. В раздевалке по шкафам шарят, в белье роются, даже в парилке, заразы, и то два веника сгрызли.

Пират скромно сопел – мол, подумаешь, какие-то крысы.

– Так что, Санек, теперь приходи мыться. Крысы тебя больше не тронут. И мамке своей передай.

Он сощурился, глядя как весеннее солнце отражается в собачьих глазах.

Вдоль забора бежал ручей. Снег шуршал, превращаясь в рыхлую кашу. Иголочки прошлогодней хвои пробуждались от зимней спячки и пускались в кругосветное плавание. Пахло воздухом и землей.

Пират легонько тронул лапой асфальт. По теплой серой дорожке полз сонный весенний жук. Он сиял на солнце, как маленькая солдатская пуговица.

– Загадывай желание, Санёк, – сказал Иван Иванович Костыльков, тыча пальцем в живую пуговицу.

Я отдал ему бутерброд и загадал первое, что пришло мне в голову:

«Будьте счастливы, жуки и Пираты…»

Поучительный случай

Каких только поучительных случаев не бывает на белом свете.

Однажды на крыльце сельского домика сидели два человека. Перед ними стоял забор. За забором, за лысой полянкой, стоял прореженный лес. В лесу стояли деревья.

Только они сидели, эти два человека.

Потом один из них встал и упруго, как луговой кузнечик, спрыгнул с крыльца на землю. В руках у него был самострел.

Как раз в этот самый момент из пыльного звездного облака выплыла яркая точка и медленно потекла к востоку.

Человек с самострелом – мальчик лет десяти, приехавший из города на каникулы, – увидев белую точку, сказал оставшемуся на крыльце старику:

– Смотри, дедушка, спутник.

Степенно сидящий дед жевал губами кашицу папиросного мундштука. Его более занимала сладкая табачная горечь, чем явления космического порядка. Но внука старик любил и потому, отвлекшись от приятного дела, стал посвящать его в нехитрые тайны вселенной.