София Кульбицкая - Каникулы совести Страница 10

Боюсь, его ненавязчивое дружелюбие — хоть я и старался ни на секунду не забывать о его формальности — так расслабило меня, что к концу пути моё аристократическое спокойствие перестало быть наигранным: я вдруг поймал себя на том, что попросту, от души наслаждаюсь быстрой ездой, а особенно — дивными звуками, льющимся из динамиков. Жаль только, что снаружи смотреть было особо не на что — одна колючая проволока да белые стены. Надо же — всего каких-нибудь полчаса назад я аж весь трясся от волнения, а теперь, видимо, окончательно вжился в роль знатного вельможи. Причём безо всяких усилий — это получилось как-то само собой, я даже не заметил, как. Или это ибээровский выкормыш меня в неё… вжил? Было ли это сделано Михаилом намеренно — или его шестёрочья выучка любого бы автоматически заставила чувствовать себя большим боссом?.. Если первое, то, поддавшись его нехитрому гипнозу, я, пожалуй, выглядел бы глупо.

Подумав так, я, тем не менее, не удержался-таки от вальяжного: — Голубчик, а не открыть ли нам окошко?.. — тоном, который, честно говоря, покоробил даже меня самого. Однако мой поводырь отреагировал на него вполне адекватно, не только моментально выполнив просьбу, но и заботливо поинтересовавшись, «не надует ли мне» — первый его прокол за всё это время, пусть только лингвистический, но всё же заставивший меня испытать мгновенный и сладкий спазм снобизма. Снисходительно и надменно я ответил, что за всю мою без малого девяностолетнюю жизнь «мне», тьфу-тьфу-тьфу, ещё ни разу никуда не «надуло».

Впрочем, мы уже и приехали. Как мог элегантно выбравшись из машины вслед за Михаилом, галантно распахнувшим передо мной дверцу, я с уважительным изумлением оглядел расстилавшийся вокруг скупой пейзаж: пустое унылое шоссе, вдоль которого тянулась бесконечная грязно-белая бетонная стена, несколько сирых ёлочек и, чуть поодаль — небольшое одноэтажное строение, при виде которого в моём мозгу тут же всплыла древняя аббревиатура «КПП». Почему-то вдруг закружилась голова и ослабли колени — я даже слегка пошатнулся. Михаил бережно поддержал меня под локоток — ласковая, целомудренная забота, которой я, честно говоря, не посмел сопротивляться, — и с тревогой поинтересовался, не укачало ли меня. Я успокоил его, с отвращением чувствуя, как где-то внутри живота ворочается тошная паника, навеянная, несомненно, мрачно-казённым видом одинокого домишки.

В следующий миг оттуда выскочили два молодца, таких же лощёных и плечистых, как мой поводырь. Я невольно отметил, что они идеально дополняют друг друга внешне — итальянистый шатен с модной щипаной бородкой и золотистый блондин с гладкой массивной челюстью. Бдительный Мишок продолжал аккуратно придерживать меня, покуда они приближались к нам, сияя радостными улыбками — белозубыми (мой статус неуклонно рос!). Наконец, они достигли заветной цели, — и после краткого обмена приветствиями, закончившегося лёгкой пикировкой на служебном жаргоне, которого я, к счастью для себя, не понял, состоялся торжественный акт приёма-передачи клиента. Теперь меня ласково, но твёрдо поддерживали уже под оба локотка. У самого КПП я тоскливо оглянулся на покидаемую волю — и успел ещё увидеть, как глянцево-красная личинка с Мишком внутри медленно и плавно опускается в люк подземного гаража.

Едва, однако, мы переступили (вернее, меня перетащили через) порог, как противная тревога и страх неизвестности, начавшие было посасывать меня изнутри, враз улетучились — они попросту не устояли перед открывшимся мне удивительным зрелищем, подобного которому я, человек старомодный и к тому же домосед, никогда в жизни не видывал — и теперь знай вертел себе головой туда-сюда, время от времени зависая с открытым ртом в крепких руках понимающе ухмыляющихся охранников. Ибо казённо-сирая внешность домика оказалась всего лишь нехитрой маскировкой; внутри же расстелилось многослойное, наверняка дорогущее, разнообразно сверкающее и расцвеченное веерами световых (боюсь, что и не только) лучей пространство, отделанное в ультрамодном нынче стиле «secret-tech» — с его голографическими и отражающими плоскостями и сложными визуальными эффектами. Пройдя весь этот великолепный холл насквозь, мы зашли в уютную лифтовую кабинку, симпатично расписанную изнутри цветными граффити, чьего юмора я, человек отсталый, не понял, — и где-то с минуту ехали вниз, и мои спутники подбадривающе лыбились мне в неправильные островки зеркального покрытия на стенках, и я дивился предусмотрительности шефа нынешней службы безопасности, умудрившегося так ловко припрятать от посторонних глаз свой головной офис.

На этаже, где мы высадились, пришлось миновать несколько «контрольных зон», затопленных каким-то пугающим зелёным свечением. Я даже думать не хочу, что было бы со мной, окажись что-то не в порядке — я и древних-то лязгающих метротурникетов всегда боялся до жути. Дальше начались анфилады голографических дверей «под дуб», сквозь которые мы проходили с неприятной лёгкостью, едва они озарялись синим светом, знаменующим разрешение войти. Человеку неподготовленному отследить в таком помещении, откуда он пришёл и куда направляется, без специального навигационного устройства нереально — я и не пытался, полностью отдавшись на волю своих приветливых спутников и ошарашенно глазея по сторонам, и очухался лишь после того, как (к великой радости щипаного итальяшки) чуть не впечатался лбом в очередную дубовую голограмму. Это оказалась «обманка» — настоящая, добротная дверь, на которой висела аккуратная позолоченная табличка — не без казённого юморка: «Кострецкий Игорь Игоревич. Стучать до посинения.»

Что, судя по всему, и сделал блондин, аккуратно вступив сандалием в светящийся зелёный следок у порога.

Крепкая дубовая панель, однако, не поменяла цвет, а попросту отъехала в сторону, открыв зияюще-чёрный — и, как мне показалось, на редкость мрачный — проём. По обеим его сторонам тут же вытянулись во фрунт мои строгие провожатые, как бы давая понять, что дальше я должен идти один. Я пожал плечами и шагнул в пугающую неизвестность. В следующий миг дверь за моей спиной затворилась, а ещё через два-три шага, пройдя сквозь паутинную драпировку, я оказался в интерьере, ничуть не похожем на те, коими меня так эффективно впечатляли вот уже десять минут.

То была небольшая, очень уютная комната, стилизованная под пещеру: приятный полумрак, шкура леопарда на полу, несколько пылающих, слегка чадящих свечей в бронзовых подсвечниках-бра, драпировки из бахромчатой мешковины по стенам, тихонько потрескивающий камин, а в центре — круглый журнальный столик дымчатого стекла (сверху небрежно, веером накиданы глянцевые журналы), рядом несколько низких кресел, обитых велюром, — словом, типичный релаксирующий дизайн времён моей поздней зрелости. Признаться, здесь я почувствовал себя гораздо комфортнее, чем среди замороченного, ультрамодного «сикреттэка». Эта ненавязчивая атмосфера интимности и роскоши в считанные секунды так плотно окутала, обволокла и очаровала меня, что я даже не удивился, когда откуда-то из полумрака послышался знакомый, чуть гнусавый голос: — Анатолий Витальевич, дорогой мой! Как же я рад, как я рад!.. — и с одного из кресел медленно, чуть покряхтывая, поднялся мне навстречу властительный хозяин волшебной пещеры.

Я сразу узнал его. Видео я не смотрю, новостные сообщения игнорирую принципиально, — но куда деваться от натыканных на каждом шагу круглых стеклянных будок «Роспрессы» и этого ухоженного, загорелого, изысканно-худощавого, но энергичного фэйса, пристально глядящего на россиян с обложки модного глянцевого издания «Мещанство и Пошлость». Стильная укладка, ухоженные брови и в меру подкрашенные ресницы, чёткая линия подбородка, крохотные бриллиантики в мочках ушей и ещё более крохотный страз в левом верхнем резце, умный, ироничный взгляд зелёных глаз с миндалевидным разрезом, располагающая полуулыбка. А внизу — цитата готическим шрифтом: «Я всегда выбирал девушек с длинными ногтями и IQ не ниже ста сорока». Ну сущий обаяшка, просто в голове не укладывается, что именно этот человек мог разработать, отладить и привести в действие жёсткую карательную систему, держащую государство в повиновении и страхе вот уже больше десяти лет.

В тупом оцепенении я смотрел, как он, такой изящный в строгой шоколадной «двойке», приближается ко мне, широко расставив руки — и улыбаясь ещё неотразимее, чем на глянцевых страницах или экране монитора. Я не девушка и ногти у меня нормальные, хотя Ай-Кью, конечно, не подкачал. Ужели в нем-то все и дело?..

Мне пришлось уцепиться за эту мысль, как. как в детстве за мамин палец, ибо спустя секунду, когда он, наконец, подплыл, всё стало ещё хуже. Совсем рассиявшись, он заключил меня в объятия, прижал к себе — и несколько секунд стоял так, слегка покачиваясь, похлопывая меня по спине и расслабленно приговаривая: — Анатолий Витальевич, дорогой!.. — Затем ненадолго оторвался от меня — кажется, лишь для того, чтобы заботливо и любовно заглянуть мне в лицо, — после чего вновь обнял, теперь уже одной рукой, за плечи, и, не переставая балаболить какие-то ничего не значащие светские фразы, отвёл меня к креслам и усадил в одно из них — ласково, но твёрдо.