Сергей Шведов - Пал Вавилон Страница 10

— Искусства от слова «искус» пошли. Не бес ли тебя искусил под личиной заморского купца?

— Вы сами беса тешите, а не богу служите!

— Так будь ты проклят миром и клиром, святотатец! Гори ж твоя душа в аду без покаянной исповеди и отпущения грехов!

Проклятие игумена было таким истовым, что аж природу и погоду переменило. Небо потемнело, как будто бы солнце за тучу зашло. Когда высокородные толстосумы охолонули чуток от содрогательства во всех членах и снова вошли в трезвый рассудок после временного умопомрачения страха ради, кто–то из них глянул на небо и возопил:

— Братья! Гляньте на силу бесовскую, что нам солнце застила!

Высокородные бояре, воеводы и церковные чины задрали бороды и кинулись истово креститься да отплевываться.

— Чур меня, чур! Сгинь нечистая сила!

В небе над вечевым пятачком висела громадная подушка, с четырёх концов заякоренная цепями с острыми крюками — «кошками» на концах, уцепившимися за землю.

Нарядчик Тимофей задрал голову и весело крикнул в небо:

— Всё готово, робяты?

— Так точно, твоя воинская доблесть! — крикнул в ответ с высоты один из казаков–ватажников, раскрыв круглое окошко огромадной корзины, прикреплённой ко дну висевшей в небе «подушки». — Загрузились срубами избяными и скотом свойским под самую завязку. Велишь отплывать, твоя воинская доблесть?

— С богом! А послезавтра чтоб назад прибыли, как по расписанию указал!

Цепи, с четырёх концов удерживавшие «подушку», дёрнулись, вырвали когтистые лапы–крюки из земли и стали втягиваться внутрь невиданного летательного средства, которое медленно поплыло по небу над рекой противу течения Печоры.

— Сие есть воздухоплавательное грузовое судно для дальних перелётов, — спокойно разъяснил Тимофей вселенскому вечу. — Поднимается в воздух не бесовской, а выталкивающей силой, потому как его сосуд заполнен поветриями водорода и светлорода, какие легче воздуха… Евфросий, развяжи ты меня, что ли!

Великан–келарь обнажил в своей извечной дурацкой ухмылке жёлтые лошадиные зубы и едва только легко дёрнул за конец верёвки, как путы с рук бывшего нарядчика спали сами собой.

— Не сметь! — завопил игумен. — Копейщиков сюда!

Высокородные толстосумы обернулись за военной подмогой, но вечевой пятачок уже оцепили не копейщики, а стрельцы из дружины воеводы Тимофея с многострельными пищалями в руках.

— Вероотступник Евфросий! — сорвался на сиплый писк игумен. — И ты, пёс, бесам продался?

— Запри его в клетку, — приказал нарядчик келарю, — чтобы не лютовал зверски, а то помешает в наших делах.

Келарь утробно ухнул в ответ и, как пушинку, без труда втолкнул худенького игумена в клетку с ржавыми прутьями, в которой жгли над костром еретиков. Снял с пояса тяжёлый ключ и запер пудовый замок.

— Вот теперь ты, батька, сам посиди с месяц на воде и хлебе… Гы!

Стрелец принёс воеводе сапоги, штаны, кафтан, шапку и пояс с мечом. Пока Тимофей облачался с помощью келаря, вселенское вече сидело тихо, словно все ожидали смертного приговора для себя.

— Высокородные, никто вам головы рубить не будет! — крикнул воевода, когда облачился. — Отныне я провозглашаю себя великим князем всея Руси и вечевой строй на древлеправославной земле я отменяю на веки вечные! Он не подходит к нашим холодам, нашим бесконечным пространствам, нашей малоурожайной пашне, нашим вековечным обычаям. Бескрайняя страна должна быть из конца в конец одним нарядом стянута, чтобы ей не рассыпаться на самовольные волости. Всякий дьяк или воевода должен перед одним властителем ответ держать. А то при вашем вечевом строе в любой дальней волости налётчики–ватажники злодейски сговорятся, подобьют и подкупят простой люд. Те простодыры проголосуют за лихачей и вече из налётчиков выберут, а главаря ихнего начальником волости утвердят. И пойдут те лихие да ушлые потрошить православных до последней полушки, покудова их другие кровососы не сменят. Новые власти снова примутся с народа три шкуры драть, низведут до нищеты, а потом с наворованным богатством в иные земли подадутся. Богатому везде будут рады–радёшеньки.

За пять тыщ лет наш народ то отступал под натиском ледника до самых Хиндусов, то вслед за льдом ворочАлся на высокие Севера. И во всём нас спасали взаимопомощь, взаимовыручка и умение жить в общежитии. Наш народ не перчатка с растопыренными пальцами, а рукавица, собранная в кулак. На Северах не выжить по одиночке. Это на Югах каждый кустик ночевать пустит, и живи сам по себе, как можешь и хочешь, никто о тебе не озаботится. Голодные и холодные зЕмли не для одиночек–вольнолюбцев. У нас только мохнатые зверолюди могут выжить в тайге отшельниками. Они огня не знают, сырым мясом питаются, а хищникам никогда не жить в общежитии — на всех мясной добычи не хватит.

Мы, русские, народ не хищный, а травоядный. На наших холодных и скупых на урожай землях мы не можем себе дозволить такую забаву, как содержать в роскоши высокородных бездельников — лучших людей, воевод да бояр, чтобы они торчали пугалом на земле для острастки простого люда.

Отныне я вече ваше разгоняю, заместо него назначаю думу из дельных и годных мужей. Заглавным думным дьяком станет бывший келарь Евфросий. Он лучше всех хозяйственное дело разумеет. Ему же подчиняются все приказные избы со служивыми дьяками и нарядчики на местах. Князь же повелевает полководцами, дружинами и самим заглавным думным дьяком. Нарядчики и дьяки ведают только дорогами, почтой, заводами, технологиями и науками, а приходскими общинами не повелевают — народ на самоуправлении, чтобы с него приказные семь шкур не драли. Хватит по их душу и налоговых мытарей.

Семерых казаков–ватажников я назначаю атаманами казачьих войск, каким ещё только предстоит народиться. Казаки — защитники православного общества от вражьих чужинцев и своих злодеев–налётчиков.

Государственных дел впереди предстоит стоко, что в десять годов не переделать. А пока мои дружинники, чады и домочадцы будут сгонять к пристани в Большом остроге всех вьюношей и юниц из самых дальних волостей. Сегодня же я начинаю отправлять молодёжь вверх по Печоре–реке на обустройство новых поселений через каждые сто вёрст по течению вплоть до волоков на реку Камаю и дале до Волгарчака–городка, где Камая–река впадает в Волгу.

Из молодых на Северах останутся только искусные охотники да подземельные умельцы для обустройства новых стекольных, рудоплавильных, орудийных и прочих военных заводов. Отправка остальной молодёжи займёт оставшуюся половину месяца травня, а також месяцы червень и липень. В месяц жнивень мы должны овладеть Астархан–городком и стать владыками всей нижней Волги и Хвалынского моря до пределов Фарсидских.

— А нас куда же? — плаксивым бабьим голоском протянул самый старый и самый толстый воевода.

— Все сословные величания и родовые права я отменяю. Отныне бывшие высокородные люди — простые землеробы и охотники. Чины и звания отныне даются за заслуги перед отечеством, а не за богатство и родовитость. Архиреи теперь — простые чернецы и приходские попы. Епархиальное правление упраздняю. Назначать молодых попов на приходы будет святительский приказ во главе с главным церковным дьяком. В его ведении будут только учильни, богадельни и больницы. Остальными церковными делами заправляют приходы, свободные от мирской и архирейской власти.

Толстосумами могут остаться только купцы, кому живая деньга для закупки товаров за границей потребна. У остальных вельмож я забираю деньги в княжескую казну на постройку воздухоплавательных, речных и морских кораблей. Сам я останусь здесь с вами, чтобы строить новые оружейные заводы, стекольни, судостроительные и летательные причалы.

— А знатных людей в расход на распыл? — расплакался все тот же толстый старик воевода.

— Сами своими руками на себя работать будете, без холопов и закупов.

— Мы к труду и простецкой пище не приучены. Загнёмся, на земле трудясь, от расстройства брюха из–за перловки и ржаного хлеба пополам с корой, что простой народ ест.

Самопровозглашенный князь вспылил, хватился было за ручку меча, но стиснул зубы, промолчал какой–то миг, чтобы успокоиться. Потом изрёк:

— Самых знатных и высокородных от всех служб отстраняю, чтобы государственному строительству препятствий не чинили. Вы просидите во врытом землю огненном срубе до самого конца месяца жнивня. Еду вам приносить будут ваши домочадцы. А там случай покажет, куда вас определить.

— Всё–таки подпалишь сруб?

— Может, и подпалю, может, и отпущу вас на домашнее хозяйство. Эй, бойцы, займитесь этими пугалами!

Стрельцы внесли охапки отёсанных палок. Продели в рукава кафтанов и церковных облачений вельможных и чиновных.