Юрий Леляков - Великая тайна Фархелема Страница 106

И вновь Итагаро первым забрался в вагон, а затем помог Джантару, ещё чуть приоткрыв при этом тяжёлую створку. Внутри ощущался слабый металлический запах. Пол под ногами был усеян крошкой какого-то твёрдого материала.

— Не очень чисто убрано на самом деле, — сказал Итагаро, судя по голосу (видеть Джантар мог лишь едва озарённое сиянием далёких огней небо над головой), проходя в дальний конец вагона. — Придётся ещё подмести вот тут, где расположимся.

— Но чем? — переспросила Фиар, взбираясь в вагон следом. — Не этой же одеждой…

— Да, не подумал, — ответил Итагаро. — И правда: помню, откуда она… А мешком — значит, выкладывать всё из него в темноте. Но нам главное — не повредить лодку. И просто так у борта не сядешь. Не можем позволить себе ржавые следы на рубашке, или хуже того — на теле. Нет, иначе не получается, — Итагаро, судя по звуку, уже сметал что-то с пола у стенки. — А одежду всё равно найдём способ вернуть…

«Раньше и хоронили в набедренных повязках, — подумал Джантар. — Потом чужие обычаи проникли и в это…»

— Можно располагаться? — Ратона, проходя мимо Джантара, уже раскладывал лодку.

— Герм, Лартаяу, быстрее! — донёсся ещё снаружи шёпот Талира. — Там дальше кто-то идёт! Кажется, включает фонарь!

— Мы уже здесь, — ответил Герм с усилием, как раз перебираясь в вагон. — Давай сам быстро сюда… Хотя… что он там делает? Ну, тот, кого ты видел?

— Осматривает вагон на втором пути, — ответил Талир (уже в вагоне). — Надеюсь, не придётся специально отвлекать его внимание от нас.

— Дождаться бы уже отправки, — сказал Лартаяу. — Только заранее расположиться, а то будет толчок…

— Лодка расстелена, — ответил Ратона. — Но как бы мне не касаться ничьей одежды?

— Я только в набедренной повязке. Ложись с краю, а я рядом, — предложил Донот.

— Да, мальчики, надо располагаться, — сказала Фиар. — Отправить могут в любой момент, если мы верно поняли…

— И хотя бы одному не спать, — предупредил Итагаро. — Чтобы ещё ненароком не подали под погрузку. Хотя что тогда будем делать…

Джантар чуть присел, чтобы на фоне неба вернее оценить расстояние до дальней стенки — но это не удалось, и он медленно, почти на ощупь, выставив вперёд руки, стал двигаться туда, вдруг подумав: осталось самое трудное и томительное. Ждать, когда их отправят, и надеяться, что не обнаружат здесь раньше, и полиция вовсе не перекрыла выезды из города… И вдруг, когда он почти дошёл — вагон так резко тряхнуло, что Джантар едва удержался на ногах, но от второго толчка, последовавшего почти сразу, всё же упал вперёд, прямо на расстеленную лодку, едва успев подставить ладони…

— Вовремя успели… Джантар, не ушибся? — спросила Фиар, оказавшаяся совсем рядом.

— Как будто нет… — ответил Джантар, и лишь тут ощутил боль в ладонях. — Но всё-таки ударился руками. Хоть, упал не на кого-то из вас… — Джантара даже передёрнуло. — А Талир? Он был у входа…

— Со мной всё в порядке, — донёсся шёпот Талира. — Очень ушибся?

— Успокойся, Джантар, сейчас пройдёт, — Фиар коснулась его ладоней, и он почувствовал, как по рукам стало разливаться приятное тепло, вытесняя боль от ушиба — и с этим пришло общее расслабление. Необходимость быть настороже, сдерживать чувства, — ушла, уступив место просто слабости и усталости. И уже как-то по-новому стало доходить: поезд отправился, они уезжают из Керафа — тайком, в грузовом вагоне, с целью перейти границу государства. Они, неопытные в таких делах подростки, возможно, и не представляющие всех опасностей такого пути, и последствий не только для самих, но для родных и близких, остающихся в Лоруане… И волна тоскливого ужаса, накатив из глубин подсознания, будто сдавила что-то, перекрывая пути волевым импульсам, готовности к любому действию — и такой же сдавленный вздох вырвался у Джантара, смешавшись с нарастающим грохотом вагонных колёс…

— Ну, почему так… Мы же не собирались становиться подпольщиками, эмигрантами… Не думали, что, раз запутавшись в чём-то, уже никому ничего не объясним, и придётся просто бежать из страны — возможно, без надежды вернуться… И что толкнуло на это, что за предчувствие завело в то подземелье? Почему должны были оказаться на таком пути, сделав столько ошибок — и теперь даже не зная, кто за что конкретно нас преследует? — слова одно за другим срывались у Джантара, и он не мог остановиться. — Понимаете: чувство, будто кто-то повёл нас туда — и оставил, бросил на произвол запрограммированных полудебилов у власти, для которых что-то значат лишь «формальные доказательства»… А мы действительно ещё дети… Не персонажи мифов о детской преступности — а реальные дети. С которых всегда готовы спросить как со взрослых, преследовать как взрослых, и редко когда — понять как людей…

— Мальчики, успокойтесь, надо держаться, — голос Фиар тоже задрожал. — Это только в легендах, рассказах взрослых о своей молодости — всё просто. А на самом деле… Видите: есть цель, есть зачем жить — и риск, и опасность. И надо суметь сохранить себя для этой цели…

— Потому и решились, что есть цель, — добавил Ратона. — А даже не просто спасая себя. Но что дальше… И мыслимо ли: сейчас, при таких знаниях и мощи цивилизации — подполье, выступления протеста, общественные потрясения? Рискнём ли мы готовить подобное? Как раз представляем последствия…

— Но до каких пор… личности — быть заинтересованной в стабильности общества, которое ставит эту личность на самую грань? — повторил Минакри тот давний вопрос — и, хотя поезд давно ехал, и их как будто не мог слышать никто посторонний, от одних интонаций Джантару стало страшно. — А от личности всегда, везде требуется максимальная сознательность: ведь дестабилизировать такую техническую и информационную мощь опасно? И что остаётся — раз за разом терпеть тупое издевательство, не имея возможности воздать так, чтобы от самих осталась кровавая клякса, годная разве что для того унитаза в качестве «святых» помоев? Наблюдай, как тебе ломают жизнь — и как терпят это другие? Хотя почему не терпеть: если здоровья и выносливости побольше, а особых идей, целей в жизни — нет, нечего терять в духовном плане? И что таким до тех, кто не в силах нести их тяготы? Они могут, выживут — а те пусть пропадают. Но не может быть так вечно! Должен быть выход…

— А эти и когда можно полноценно жить, только выживают, — ответил Лартаяу. — Вообще: одни могут полноценно, осмысленно жить и в трудные времена, а другие и в самые благополучные — только выживать. Но мы хотим жить в человеческом, а не животном обществе! Где никому не приписана чужая ущербность, и всякий не рассматривается как потенциальный преступник! А пока этого нет, и стабильность общества — мнимая! Что уже видим на практике… И без катастроф не обходится — как на заводе в Моаралане. Трагические последствия возможны сами собой, безо всякой борьбы за справедливость…

— Это и страшно, — согласился Ратона. — Нo страшно и ещё больше дестабилизировать всё борьбой за справедливость. Хотя и не терпеть же…

— Тут бы благополучно выехать из города, — уже спокойнее напомнил Минакри. — А мы уже о чём говорим…

— В эту сторону и выезжаем почти сразу, — ответила Фиар. — Это на Каймир поезд идёт через весь город. Так что уже выехали…

— И я уже боюсь обращаться к предчувствиям, видениям, — вырвалось у Джантара неожиданно для него самого. — Хотя казалось бы, сейчас — и настроиться на возможное ближайшее будущее. Но и тогда были уверены — на почве моих видений. И к чему привело… Да, кажется, и не смогу. Какая-то опустошённость…

— И я чувствую, что сейчас не можешь, — согласилась Фиар. — Нo вдруг твои прежние видения смогут что-то подсказать? Сам понимаешь, как важно…

— А что я помню? — будто что-то вспыхнуло в сознании Джантара. — Какие видения? Где я — ночной сторож, живу по чужим документам? Или — две толпы столкнулись на мосту, так что перила едва выдерживали напор? Или — какая-то ночная дорога в горах? Ну, или… видел, например, тебя и Донота, чуть старше, чем сейчас — как бы в лабораториях, в окружении аппаратуры? — вдруг вспомнил Джантар. — Тоже как бы знак: потом всё сложится удачно? Хотелось бы верить… Но поймите правильно: уже боюсь обмануть себя и вас! И не уверен, какие сны считать насколько вещими… Хотя… Надо попробовать, — решился Джантар. — Это у меня был просто момент слабости. А слабость мы позволить себе не можем…

Джантар повернулся и лёг на спину, положив руки под голову (чтобы не опираться просто на сумку, полную твёрдых коробок и банок с припасами), и, глядя вверх, где словно застыл ровный серый фон неба, совершенно не позволявший ощутить движение поезда — даже ритмичные толчки вагона на стыках рельсов не могли разрушить это впечатление… Но так же серо и пусто было в его сознании: трудно не то что настроиться — думать о чём-то. И хотя умом он понимал: нельзя поддаваться, надо бороться, нужны образы, мысли, воспоминания — удавалось это лишь мгновенными урывками, в которых на ум приходило вовсе не то. Как-то сами собой текли бессвязные вычисления с цифрами разных исторических, астрологических, возрастных периодов — а на них накладывались мысли о позорной казни через вскрытие панциря у людей Иорары; и — что и кого в Тисаюме всё же заставило пропустить столько людей через с этим же связанный позор; вспоминался и Зонгумад Третий — правитель одного из княжеств Дмугилии, вошедший в историю чудовищем из чудовищ, и вскоре свергнутый лишь за то, что ввёл в тогдашний уголовный кодекс взамен мучительных наказаний «постыдные», связанные опять же с «запретностью» некоторых частей тела и физиологических отправлений; и… всеобщий взрыв хохота на одном из занятий в школе, странно изменивший отношение некоторых учеников к нему, Джантару — когда учитель непонятно к чему сказал, будто в древности детям чхаино-каймирской расы до определённого возраста и прохождения некоего обряда вовсе не разрешалось носить одежду (хотя откуда это взял, если как раз их культура не знала «посвящений во взрослость», принятых в других культурах планеты?)… И всё это крутилось, всплывая снова и снова — будто хотела и не могла сложиться какая-то мысль. Кажется, снова: почему человеку не пытаются объяснить суть его неправоты, не обращаются к разуму, совести, а он предстаёт будто перед тупой, нечеловеческой мощью, «исполняющей долг» сломать его волю, провести через тяготы, муки, издевательства — и это называется правосудием и восстановлением справедливости? И — в чьих интересах такое правосудие? Что за сущность, какое «нечто» — словно претендует страданием или унижением ничего не понявшей конкретной личности… внушить обществу, сколь оно, «нечто», выше всякой личности вообще? Общество и состоит из людей, личностей — так что же настолько выше человека, общества, государства, и… уж, видимо — человечества?..