Лазарь Лагин - Атавия Проксима Страница 11

И если Андреас Раст, человек глубоко порядочный во всем, что касается его постояльцев, все же позволил себе подобное подлое измышление, о тяжких последствиях которого он не мог не догадываться, то тому причиной в первую очередь были грозные события, развернувшиеся двадцать второго февраля как в самом городе Кремпе, так и в его окрестностях.

Хозяйка «Розового флага» разбудила своего мужа вскоре после того, как супруги Гросс отбыли из гостиницы. От вновь прибывших постояльцев стало известно, что вчерашнее землетрясение охватило во всяком случае ряд штатов, если не всю страну. Расту поэтому требовалось срочно связаться по телефону с Фарабоном, где проживал со своими двумя сынишками их вдовый сын Дуглас, по профессии дантист. Но обычная телефонная связь еще не была восстановлена, а чтобы допроситься позволения воспользоваться военным телефоном, надо было быть одним из вожаков местного отделения Союза атавских ветеранов и никак не меньше. Но получилось так, что даже самому Андреасу Расту не удалось добиться разрешения. Провод был все время занят. Передавались распоряжения командования военного округа об организации заградительных застав вокруг района Кинима. Петом давались самые подробные инструкции командирам авиационных и армейских подразделений, дислоцированных в пределах чумной зоны.

Приказание оставаться на месте, ни в коем случае не эвакуироваться было воспринято командирами подразделений без особого воодушевления, и все же всех, кроме одного, удалось убедить в том, что оставаться на месте безопаснее как для военнослужащих и их семей, так и для гражданского населения.

Но 127-я бомбардировочная эскадрилья (она базировалась на крошечный городок Смайлси, в семи с половиной километрах от Мадуа) не поддалась никаким уговорам. На все приказания, упрашивания и обещания, переданные лично помощником начальника штаба округа военно-воздушных сил, командир эскадрильи подполковник Линч отвечал с бычьим упорством: «Мы нанимались летать, а не подыхать от чумы», или: «Интересно, кто будет кормить наши семьи, когда мы окочуримся?», или: «Дисциплина дисциплиной, а чума чумой». Линч требовал указать ему безопасный аэродром для немедленного перебазирования. Разумеется, он не мог объяснить начальству, что сегодня рано утром в пределах офицерского городка эскадрильи было замечено несколько крыс! Только намекни на это – и уж тогда пропал… Ему не терпелось поскорее убраться отсюда в такие края, где можно смотреть на пробегающую крысу, не холодея от сознания, что это простучал коготками предвестник твоей близкой и мучительной кончины.

Когда Линчу надоело препираться с помощником начальника штаба, он заявил, что через десять минут поднимает эскадрилью для самостоятельного перебазирования.

– Только попробуйте! Мы вас уничтожим! – сказал полковник Бенд.

– Попробуйте! – ответил Линч. – Меня вы этим не испугаете…

Тогда полковник Бенд связался с тремя эскадрильями, базировавшимися на самом севере его округа, и приказал им любыми средствами не допустить перелета мятежной эскадрильи за пределы зараженной зоны.

Тем временем Линч уже успел заправить самолеты горючим, приказал брать на борт полный комплект боеприпасов, грузить семьи и обслуживающий персонал и выруливать на взлетную дорожку.

– Вот что, – сказал он своим офицерам, когда все уже было готово к взлету. – Времени для дискуссий у нас нет. Держаться придется сомкнутым строем. В противном случае нас поодиночке прижмут к земле и вынудят приземлиться здесь же. Возможно, против нас будет открыт огонь. Не знаю, как вы, а я предпочитаю моментальную смерть от пули или осколка медленному и мучительному подыханию от чумы. Впрочем, это дело вкуса. Если кто-нибудь со мной не согласен, пускай остается. Даю на размышление две минуты.

– А мы не занесем с собой заразу на всю Атавию? – спросил какой-то лейтенант.

– Очень может быть. Но, как видите, Атавия заботится в данном случае не о нас, а о себе.

– Я буду молить господа, чтобы наши самолеты не принесли на своих крыльях ни единого микроба, – сказал капеллан эскадрильи.

– Митинг закончен! – крикнул Линч. – По самолетам!

В другое время самым разумным было бы уйти в облака. Но магнитная буря не давала возможности пользоваться приборами для слепого полета. Пришлось идти под самыми тучами.

В восемнадцати километрах от города Кремп их встретили пулеметным и пушечным огнем самолеты эскадрилий, вылетевших по приказу полковника Бенда. Сначала это был заградительный огонь. Потом, когда стало ясно, что 127-я упорно старается пробиться вперед, истребители перешли на поражение. Самолеты 127-ой ответили огнем всех своих пушек и пулеметов.

Когда бомбардировщики Линча были еще за горизонтом, Андреас Раст с супругой, оба без пальто и с непокрытыми головами, провожали в дальний путь клиента, которого им хотелось обворожить любезностью и радушием. Это был долговязый, в высшей степени учтивый и разговорчивый человек лет под сорок с мышастыми волосами ежиком над бледным и плоским лицом, с наглухо приклеенной улыбкой. Он был коммивояжером фирмы, крупно торговавшей озонаторами для уборных, отправлялся в Фарабон и был настолько обязателен, что обещал лично передать привет сыну супругов Растов. Телефон и телеграф все еще не были исправлены, и не было известно, когда это случится. А этот обязательный господин собирался дня через два возвращаться через Кремп на юго-запад и мог привезти из Фарабона обратные приветы.

Проводив гостя, супруги Раст обратили внимание на еле заметные клинышки, выплывавшие из-за горизонта. Это летели четким строем по три бомбардировщики подполковника Линча.

– Красивое зрелище! – заметила госпожа Раст.

– Величественное! – поправил ее супруг с пафосом профессионального патриота.

Вдруг откуда-то сбоку, из-за противоположного горизонта с выматывающим душу воем выскочило несколько десятков самолетов помельче («Истребители!» – объяснил жене Раст) и стали производить в воздухе перед приближающимся отрядом бомбардировщиков и над ними головокружительнейшие эволюции, которые легко было понять как попытки помешать бомбардировщикам продолжать полет. Это было красиво, немножко страшновато и, как полагал господин Раст, чересчур рискованно для воздушных учений.

– Маневры, милочка, – сказал Раст жене. – Редкое зрелище комбинированных воздушных учений в условиях, приближенных к боевым! Можешь себе представить, какое впечатление подобное зрелище должно будет произвести где-нибудь над Москвой…

К этому времени тысячи жителей Кремпа, Монморанси и других близлежащих населенных пунктов высыпали на улицы. В воздухе стоял густой, будоражаще-вибрирующий гул нескольких десятков мощных авиационных моторов. На мрачном фене тяжелых темно-фиолетовых туч все чаще вспыхивали и гасли яркие и ясные искорки. Проходило несколько секунд, и до восхищенных эффектным зрелищем зрителей долетали хлопающие звуки стрельбы из мелкокалиберных авиационных пушек и удивительно несерьезный, будто кто-то вдали баловался трещоткой, приглушенный расстоянием треск пулеметных очередей. А там, где потухали искорки разрывов, сразу повисали белоснежные, медленно расширявшиеся комочки ваты.

– Пиротехника! – одобрительно заметил Раст. – Подлинно атавская, богатейшая в мире пиротехника! Налогоплательщику она, конечно, влетает в копеечку, но игра стоит свеч!

Километров на двадцать кругом сотни и тысячи обывателей глазели на драму, разыгравшуюся в воздухе, в полной уверенности, что это всего лишь богато обставленная и отлично разученная учебная воздушная игра.

И вдруг один из истребителей задымил, лег на правое крыло, неловко, словно игрушечный самодельный самолетик, перевернулся через крыло раз, другой, третий, перешел в штопор и со свистом ринулся вниз. До самой земли его провожал пышный шлейф из тускло-рыжего пламени и очень черного дыма. Те, кто наблюдал с балконов, видели, как он грохнулся метрах в пятистах от западной окраины Кремпа, в поле, совсем недалеко от нового элеватора. Вместе с громом взрыва вверх взметнулся лохматый столб огня и дыма, перемешанного с мерзлой землей.

Из тысяч грудей одновременно вырвались крики ужаса, удивления, восторга (какое удивительное, неповторимое зрелище!), нетерпения, жалости. Тысячи ног, молодых и старых, мужских и женских, ринулись туда, к элеватору. Тысячи глаз горели ненасытным желанием поскорее, как можно скорее (ох, не опоздать бы к самому интересному!) посмотреть, насмотреться, насытиться тем, как выглядит (на деле, а не в кино) разбитый, искромсанный, разметанный в клочья горящий самолет.

Были ли эти люди, эти сотни мальчишек и девчонок, лавочников и клерков, домашних хозяек и официанток, жестокими, бессердечными людьми? Конечно, нет. В большинстве это были совсем неплохие люди. Но дело в том, что гибель истребителя была ими поначалу воспринята как нечто иллюзорное, развлекательное, не относящееся к повседневной действительности, как некий эффектный сюрприз, бесплатная премия за многолетнюю скуку их убогой и беспросветной жизни.