Мария Фомальгаут - Время неместное Страница 11

Убьёт он меня…

Идём. Молчим. От этого молчания становится совсем не по себе.

– Жалко его, – говорю, просто чтобы что-то сказать.

– А?

– Жалко его, говорю.

– Само собой.

Убьёт…

Мёртвый не выдаст тайну…

Оборачиваюсь, смотрю в его глаза, серые, серебристые, ничего не могу прочитать в этом взгляде.

– Вы-то как… ничего?

– А?

– Вы-то… ничего?

– Да я ничего, – машет рукой, – переживу…

– А то вы… вы это… вы нам нужны…

Смотрит на меня так, что чуть не давлюсь собственным языком. И верно, забыл совсем, нельзя об этом говорить…

Что мы делали… ночью…

Пережили.

Перебесились, переболели, перемёрли, перевоевали, перемирились, перемечтали о потерянном рае. Пережгли костры, перебили диких зверей, перекутались в шкуры, переплели плетёные хижины.

Встряхнулись.

Очнулись – от многовекового сна.

Огляделись.

Увидели самих себя – на дне глубокого ущелья между двух скал. На одной скале мы уже были – там, где был город, теперь сожжённый дотла. На другую скалу – впереди – нам только предстояло забраться.

Стали забираться. Медленно, потихонечку, полегонечку, по крупиночкам вспоминали дорогу наверх. Кто-то торопился, пытался обогнать соседние племена, кто-то не спешил, мол, все там будем, кто-то и вовсе оставался в низинке, жёг костры, жарил мясо диких зверей….

Мы бы тоже остались в низинке – ещё на век, на два, если бы не сын вождя, чёртов выскочка. Всё-то ему не сиделось в низинке, всё-то выискивал какие-то стёкла, мастерил телескопы, смотрел на звёзды, на новый город на вершине горы. Строил прогнозы: каким может быть город, звал нас – туда, туда, строил какие-то прогнозы, каким может быть город – там, на холме. Два раза уходил – с горсткой отчаянных парней, два раза возвращался назад: измождённый, израненный, потерявший почти всех спутников.

Путь наверх обещал быть непростым.

И всё-таки – пошли. Потихоньку. От плетёной хижины к деревянной избе. От волокуши к повозке, запряжённой лошадью. От костра в пещере до газовых рожков над кроватью. От… до…

Убьёт.

И так я слишком много видел в эту ночь. Угораздило меня оказаться здесь, угораздило увидеть.

Вот так всегда, по молодости мечтаешь увидеть что-то исторически значимое, оказаться в центре событий – и неважно, каких – а когда всё случается, думаешь: нет, не надо, только не со мной, только не мне…

Убьёт…

Такие долго не живут… которые знают…

– Хорошо здесь.

– Хорошо…

Вздрагиваю. Вот принесла вождя нелёгкая ни раньше, ни позже, когда я уже и забыл, что сижу на работе, выискал какую-то игрушку, где нужно собирать кирпичики одного цвета…

И тут вождь, тут как тут, я думал, он уже домой ушёл, а он вот он… Выходит из кабинета, к распахнутому окну…

– Хорошо у нас в городе.

Вторю ему:

– Хорошо.

Только бы не заметил, только бы я не попался. А то шуточка ли дело, первый день в администрации вождя, и так опростоволосился с игрушкой с этой…

Выбился… из грязи в князи…

Смотрю на город – за распахнутым окном. Это у нас в крови, куда вождь смотрит, туда мы и все смотрим. Огромный, большой, многоэтажный, каменные дома рвутся ввысь, под нами носятся туда-сюда юркие машины. Хочу сказать, что не такой уж у нас и чудный город, скорее, чадный город, дымный город – не говорю.

– Этот-то видишь?

Вождь не говорит, что – этот, понимаю сам. Город – другой город, там, на вершине соседней горы, далеко-далеко от нас. Он хорошо виден – ясными вечерами, когда ветром разгоняет туман. Блестящие синие высотки, рвущиеся вверх, запутанные магистрали. Которые вот-вот задушат самих себя, огни, огни, огни…

– Нравится? – спрашивает вождь.

– Ага… здорово.

– Туда бы сейчас.

Хочу сказать – что между нами километры и километры, и глубочайшая пропасть между двумя скалами. Не говорю.

– Дело у меня к тебе есть… – говорит вождь, устраивается за моим столом, – ты у нас парень смышлёный…

Холодеет спина. Вот я не люблю таких прелюдий, когда меня называют парнем смышлёным, и всё такое, отец покойный тоже так делал, начинал издалека, вкрадчиво, мягко, а потом как гаркнет: ты сколько ещё школу будешь прогуливать…

– Дело к тебе есть… Реактор в городе знаешь?

– Знаю.

– Вот… ночью туда пройдёшь, я тебе пропуск выпишу… и…

Объясняет. Не верю своим ушам.

– Так город-то взлетит к чёртовой матери.

– Оно и надо, чтобы взлетел.

– Не понимаю.

– А что тут понимать… вот только такая беда людей вниз и отбросит. Туда, в пропасть, с горы.

– З-зачем… с горы?

Чтобы на другую гору подняться, что непонятно-то? Дальше надо двигаться, дальше… а если в пропасть не спустишься, на новую гору не поднимешься… – вождь смотрит на экран, только сейчас видит мою игру, – ты что делаешь-то, идиотище?

– А… что?

– А то сам не видишь, а что… э-эх, дебилище… кто же так делает, тут видишь же, три камня в ряд надо, а потом…

Убьёт.

Только что прижимал меня к стенке, допытывался, не проболтаюсь ли кому, не скажу ли. Женат ты, парень, нет, не женат, мать жива, жива, это не к добру, ещё матери сболтнёшь… Я отнекивался, отпирался, ну что вы, никто не узнаёт, кого мы хоронили. Я же всё понимаю, государственная тайна…

И всё-таки…

Убьёт он меня.

Почему-то хочется обернуться, сказать, что лучше пусть он убьёт меня, здесь, сейчас, чем потом пошлёт своих людей пристрелить меня, и мою мать заодно, и всех друзей, а то, может, я уже кому проболтался…

Это всё сын вождя виноват…

Выскочка чёртов…

Что за манера у него: если кто в администрации у папочки работает, так сынок его уже не то что своим работником считает, а чуть ли не своей собственностью. Сколько раз заходил в кабинеты, толкал кого-нибудь из работников, чаще всего меня, говорил:

– Пойдём мосты строить.

Мосты…

Ну да, мосты.

Какие мосты…

Всякие. Разные. Мы строили мосты, когда добирались до очередной вершины горы, до очередного города, и сын вождя первый восторженно вбегал в город, и кричал: вау, телепортация появилась, или – шесть-дэ-эффект, вообще крутяк! Вот тогда-то все расползались по домам, по уютным норкам, обживали город, вешали занавесочки и покупали телевизоры в кредит. Вот тогда-то сын вождя (выскочка!) покупал телескопы, смотрел на горы – которые дальше, дальше, смотрел на дивные города – там, там…

Вот тогда и взбрендило ему в голову – строить навесные мосты между вершинами гор, между городами, между пиками, перебираться – от одного города к другому, бесконечно – вверх. Мосты сгорали, мосты рушились, мосты падали в бездну. Порою мы сами чуть не падали в бездну, спасались с обрушенных мостов каким-то чудом. И не отпускала меня подленькая мыслишка, что если бы сыночек вождя свернулся с моста… вот так… несчастный случай… нечаянно… то я бы… правая рука вождя… я бы…

Убьёт он меня…

– Устал?

Вздрагиваю: не ожидал вопроса.

– А… есть маленько.

– Так дай я понесу.

Забирает у меня лопату. Тащит. Это плохо, оставил меня без лопаты, без оружия. Теперь точно проломит мне голову.

А может, нет…

Жили. Карабкались – вверх, вверх по скалам к очередному городу. Из года в год. Из века в век. Из поколения в поколение. Достигали очередного города, очередного пика цивилизации, и сын вождя открывал ворота города. Жили. Смотрели на далёкие пики, далёкие города – в тумане. Делали прогнозы: что может быть там. Губили свой город – в войнах, в катастрофах. Скатывались – в пропасть, в бездну, с высокой горы – вниз. Дичали, жгли костры, прятались в руинах. Понемногу забывали свою историю, самих себя.

А потом сын вождя смотрел на вершину скалы – где был очередной город. И мы – медленно, но верно поднимались по склону вверх. Потихоньку учились добывать огонь и запрягать в повозки лошадей. Потихоньку рассчитывали число пи и расщепляли атом. И искали в древних книгах ответ, а мы первые идём вверх по горе или кто-то до нас поднимался в горы – с каждым разом всё выше?

Входили в город – сын вождя открывал ворота города. вешали занавески и покупали технику в кредит. Смотрели на другие вершины гор и дальние города.

А потом сын вождя входил в администрацию и толкал кого-нибудь, чаще всего – меня:

– Пошли строить мост.

Убьёт…

Всё равно не поверит, что я никому не скажу.

А может, не убьёт, может, ещё хуже, вернёмся в город, прикажет меня арестовать, бросить в тюрьму, буду там гнить заживо до конца моих дней, потому что слишком много знаю. А однажды ночью усну и не проснусь, скажут – скончался от сердечного приступа.

А как вы хотели, наш вождь – он такой. Сейчас идёт за мной, тащит на себе две лопаты, дышит мне в спину. А потом опустит лопату мне на голову.

Может.

И так уже крепко отметелили меня в камере – в те дни, когда всё случилось…

Тогда…

Тогда…

– Со дня на день война будет, – сказал вождь.