Александр Етоев - Бегство в Египет Страница 11

Но работе пришел конец – Генератор Жизни был создан, и тоска возвратилась снова.

Тогда он принял решение: вырастить себе в колбе сына.

Это был мучительный день – мучительный и счастливый одновременно. Он видел его рождение, он держал его на руках и кормил из резиновой груши.

– Ребенок рос быстро, Генератор Жизни был его доброй нянькой. За каких-то три года он достиг моего возраста и моего ума. Я читал ему классиков гуманистической мысли и великих мастеров слова. Я играл ему на рояле Хренникова и на скрипке Арама Хачатуряна. Я не знал, чем все это кончится.

Когда он маленьким крал у меня папиросы, я думал – это лишь болезнь роста.

Когда он в суп мне подбрасывал дохлых мух, я считал, что это он не со зла.

Только в два года, когда он оживил резиновую игрушку и она воровала для него в гастрономе пиво и шоколад, – я впервые подумал, что с сыном что-то неладно, но не придал этому большого значения. Наказал, пригрозил ремнем, не играл ему в тот вечер Хачатуряна.

Я уже говорил, во всем он был моя копия. Порой я сам начинал сомневаться, он это, а может быть, это я. Жизнь моя стала полной неразберихой. Я стал замечать за собой странные вещи. Например, подозрительность – я купил себе телескоп. Я сделался жадным, полюбил деньги и разлюбил музыку. Больше всего жалею, что не слушаю теперь музыку…

– Молодой человек, – Василий Васильевич показал на Женьку, – может сыграть вам что-нибудь на баяне.

– Это потом, – сказал капитан Жуков. – Продолжайте.

– Я выполнял какие-то его непонятные просьбы, устраивал какие-то встречи, часто с переодеванием, а недавно почти случайно узнал, что мой сын использует Генератор Жизни в корыстных целях – делает его копии и продает их разным подозрительным личностям с юга. И что его разыскивает милиция…

– Разыскивала, – вдруг поправил его капитан. – Практически он в наших руках.

– В ваших руках? Вы уверены, что он – это он, а не его резиновое подобие?

– Уверен, – ответил капитан Жуков. – Завтра в двенадцать-ноль-ноль он будет на чемоданной фабрике. Между прочим, там-то и изготовлялись копии вашего генератора и туда же переправлялись ломаные – чинить. Только ради всего святого, это агентурные сведения, поэтому просьба – не разглашать.

– Я буду молчать как рыба.

– Все, товарищи. – Капитан Жуков поднялся. – Главное мы теперь знаем. Из школы будем расходиться по одному: сначала школьники, за ними – взрослые.

Я поднял руку.

– Вопрос можно? Экскурсия на чемоданную фабрику с этим… ну, тем, что завтра… как-нибудь связана?

– Постой-ка. – Капитан Жуков нахмурил брови. – Я разве не говорил? Это одна из основных частей всей завтрашней операции. Экскурсия отвлечет их внимание, а дальше… – Он замер на половине фразы и пристально посмотрел на меня. – Это уже моя забота, что будет дальше. И вообще, Филиппов, что-то ты под вечер разговорился.

22

Первое, что я увидел на чемоданной фабрике, – это фуражку дяди Пети Кузьмина, нашего соседа по квартире. Он стоял в проходной на вахте, загораживая шинелью вход. Лицо его было строгое, а шинель застегнута на все пуговицы. Меня он, кажется, не узнал.

– Экскурсия, говорите? Сейчас разберемся, какая у вас экскурсия.

Он сунул руку в окошко своей каморки и вынул телефонную трубку.

– Софья Павловна, это вахта. Кузьмин говорит. Соедините меня с режимом. Егор Петрович? Здравия желаем, Егор Петрович, это Кузьмин говорит, с вахты. Экскурсия тут у меня, школьники. Бумага есть. Печать тоже. Почему не пускаю? Дак бумажку ж можно того – подделать. Школьники же, хулиганье – запросто печать из резинки бахнут. Одни? Почему одни. Длинный с ними такой, в очках, говорит, что ихний директор. Значит, пускать? Ну так я пускаю.

– Так. – Дядя Петя обвел нас суровым взглядом. – Почему не по росту? Всем выстроиться по росту. И руки из карманов убрать. – Он накинул на нос очки и стал изучать список. – По списку двадцать пять человек, а в наличии… – Он пальцем пересчитал наши головы. Когда он дошел до меня, что-то в его глазах такое блеснуло, а может, это мне показалось.

– Кто старший? – сказал он пряча в карман бумажку. – Пусть пройдет в эту комнату на инструктаж. У нас особое производство, это вам не какой-нибудь щетинно-щеточный комбинат имени товарища Столярова. Грохнет на голову чемодан, тогда узнаете, где раки зимуют. И вас, который директор, попрошу тоже.

Мы с Василием Васильевичем миновали вертушку вахты и прошли за обитую дерматином дверь. На двери висела табличка «Инструкторская». В комнате никого не было. На стенах – графики и плакаты; на одном, который висел ближе других, был нарисован лежащий на полу человек и склонившаяся над ним санитарка. Сверху было написано: «Оказание первой помощи при падении со стеллажа чемодана». Я изучил все двадцать четыре пункта инструкции и, когда дошел до последнего – вызывайте скорую помощь по телефону 03,– раздался щелчок замка и знакомый голос сказал:

– Цех номер пятнадцать. Это из проходной – налево. Там вас будут ждать мои люди.

Я обернулся. Перед нами стояла бабка с ведром и веником. Она плюхнула из ведра воды, примерилась и веником хлестнула по луже.

– Они сорют, а я корячься за шестьдесят рублей.

Из-под синего бабкиного халата вылезали стоптанные рыжие башмаки. Я все понял, а бабка продолжала брюзжать голосом капитана Жукова:

– Ишь, застряли как мертвые. Ваши давно в обивочную ушедши, лекцию про чемоданы слушают. Пошли, пошли, нечего тут топтаться, мне еще семь цехов подметать.

Мы с Василием Васильевичем пустились догонять наших, но свернули не направо, к обивочной, а налево – к цеху № 15, где нас должны были ждать.

У цеха никого не было. На запертых железных воротах под большой цифрой «15» мелом было написано: «Не входить! Опасно для жизни! Идет загрузка сырья» – и нарисован череп с перекрещенными костями.

Василий Васильевич посмотрел на меня, я – на Василия Васильевича, и мы оба пожали плечами. В том смысле – ну, мол, прибыли, а что дальше?

А дальше послышался долгий жалобный стон, который тут же сменился коротким веселым скрипом.

Стонала электрическая тележка, а скрипели наваленные на нее горой чемоданы. И управлял всем этим хозяйством человек с глухарем на шляпе.

– Быстро прячьтесь по чемоданам, – сказал Лодыгин, затормозив. – Приказ товарища капитана.

Я хотел узнать, зачем прятаться, но увидел, что Василий Васильевич уже захлопнул над собой крышку, а Лодыгин защелкивает на его чемодане замок.

Тогда я выбрал себе чемодан по росту, забрался в него, и мы отправились в трясущейся темноте туда не знаю куда.

Лодыгин, не останавливая тележку, вышиб запертую железную дверь и отлепил от номера цеха уже не нужную теперь единицу.

В пятом цехе было темно, лишь в глубине, подкрашенные папиросными огоньками, ворочались над гигантским чаном лопасти перерабатывающей мельницы.

– Сырье прибыло. Можно загружать, – сказал Лодыгин, спрыгивая с тележки.

По цеху пробежал хохоток, и пять лодыгинских ртов выплюнули, как один, папироски. Пять подошв затоптали их, чтобы не случился пожар, а пять пар рук в больших рукавицах принялись бросать чемоданы на ленту транспортера-загрузчика.

Когда чемодан со мной отправился в свой последний путь, одна из рук сняла рукавицу и написала на крышке мелом: «Смерть шпиону Филиппову». Потом подождала следующего и вывела на его промятом боку: «И примкнувшему к нему директору Василию Васильевичу».

Я почувствовал, как тряска сменилась резким твердым ударом, и меня, как царевича в засмоленной бочке, понесло на плавной волне. Интересно, к какому берегу вынесет меня окиян-море? И чем сейчас занимается капитан Жуков?

Я просунул руку в карман, хотел погладить теплое брюшко черепахи Тани, но Тани в кармане не оказалось. Должно быть, вылезла по дороге, подумал я и успокоился.

Сверху красная кнопка была похожа на звезду Марс, отражающуюся в ночной глубине колодца.

Балка была гладкая, как озерный лед, и опасная, как стрела железной дороги, и единственное, о чем Таня молила своего черепашьего бога, – не сорваться раньше времени вниз.

Она продвинулась еще немного вперед и решила – все, можно прыгать.

По глазам ударила темнота. Таня сделала в воздухе разворот и летела теперь панцырем вниз, отсчитывая тягучее время.

Удара она не слышала, лишь заметила уголком глаза, как конвейерная лента остановилась и черные кирпичики чемоданов замерли на краю обрыва.

Свет хлынул, как струя из брандсбойта, и одновременно ударил гром. Я прикрыл руками лицо и хотел рвануться вперед, но кто-то силой удержал меня за плечо, потом рывком повалил на спину.

Не понимая, что происходит, я опять попытался встать, но бас капитана Жукова заставил меня остаться на месте.

– Тихо, пока лежи. Не ровен час попадешь под шальную пулю.

Лежать было жестко и неудобно: под ребра что-то давило. Я потрогал – это был каблук от ботинка. Капитан Жуков высился надо мной каланчой, приникнув к полевому биноклю.