Юрий Леляков - Великая тайна Фархелема Страница 117

— Всё человечество такой не предполагало, — добавил Джантар. — А теперь будто глухо ко всякому, кто может предложить иное…

— Хотя Чхаино-Тмефанхия предлагает — и почему всем не идти её путём? Отвергать на уровне одних эмоций: как кто-то смеет благополучно развиваться, когда другой бедствует… Но что для этих бедствующих сделать? Сколько им ни дай — всё кажется, что другой имеет больше. Гонка приобретательства, обладания, кому-то надо быть арбитром и контролёром между ними — когда боятся упустить выгоду, вырывая одни у других… Один рвётся изо всех сил, чтобы заработать побольше, другой — безработный, в итоге несчастны оба… Но чем и как насытить тех, кто просто хочет иметь больше кого-то? При том, что ресурсы планеты действительно не безграничны…

— И ещё нужен кто-то в качестве врага, на кого списывают грехи, пороки, неудачи, а по возможности на нём и вымещают, — добавил Джантар. — И как равно ни поставь их в одном поколении — дети и внуки потом не равны. Кто-то отнимет что-то у своих детей, в чём-то ограничит, а потом — в исступление: этим свободно пользуются дети других! И похоже, первопричина — в инстинктах. Древних животных программах человеческой психики…

— Но и не проповедовать же прямо такое. И как идеология подполья… вряд ли, — ответила Фиар. — Это же заявить кому-то: он неполноценен как разумный! Кому-то, кто тоже считает себя таковым…

— Считает, так пусть не ведёт себя с людьми как животное, — ответил, подходя сзади, Лартаяу. — Ни в своей семье, ни с другими детьми. Да, и я не сплю, всё думаю… А то сами оправдают что угодно тем, как с ними обращались в детстве — а тебе в тринадцатом поколении припомнят, чей ты потомок! И у самих нищие и незнатные предки всегда найдутся для сравнения… И всякие права у них означают: в чём-то возвышаться над бесправными, свобода — над несвободными… Да, но всё просто и ясно в теории, а попробуй скажи им прямо: извините, но мы — люди, и хотим строить своё, человеческое общество…

— А сказали ещё в 72-м веке, — ответила Фиар. — Грабитель, насильник, рабовладелец — не человек, и подлежит истреблению как опасный хищник…

— Но и было чётко и ясно, — напомнил Лартаяу. — Явная война, явные враги… А теперь как будто мирное, цивилизованное общество, лишь снисходительное к некоторым недостойным атавистическим проявлениям! Объяснят бедностью, невезением, неустроенностью — чем угодно, но не личным несовершенством! И готовы вновь и вновь что-то перераспределять в чью-то пользу, для компенсации недостатков… Кто-то всегда в долгу, а кто-то творит зло, оправдываясь тем, чего ему ещё не дали — и только его надо понимать, ему сочувствовать — а попробуй тот сказать, что хотел бы провожать детей в школу без страха за их жизнь! Какой сразу поднимется вой этих не могущих себе на что-то заработать, «воспитывающих без отца», «настоящих мужчин», которые «имеют право» глушить наркотиком малейшие трудности в жизни…

— Там на стройке какая-то психопатка орала почти нечеловеческим голосом, что воспитывала без отца… наверно, кого-то из тех четверых, — вспомнил Джантар. — Будто я виноват и в этом… Способны они понять, что мы — люди, и у нас тоже семьи? Или мы для них — только образ врага, который «всё имел»?

— Между собой это понятно и очевидно, а скажи такое вслух… — повторил Лартаяу. — Когда лоруанская культура во многом основана на чём: виноват более достойный, его дело не возмущаться — а прощать, страдать, жертвовать, даже быть готовым ответить за чужую вину! Есть в их характере: готовность скорее безвинно пострадать, чем отстоять права! Хотя годится, пока сам не стал пострадавшей стороной… Но видите, каждый считает: это отвлеченность, его не коснётся! И встают на защиту этих, которым «не повезло в жизни», и не думают: с чем не повезло, кто чем обделён? И почему один и в трудных обстоятельствах — человек, а другой, чуть что — в животное? Или… эти «добропорядочные граждане» интуитивно и ощущают себя наравне с теми, кому ничего не стоит ограбить, ранить, убить? Так тем более: с кем мы составляем один вид и одно человечество? И вывод — такой, что страшно… Никакое совершенное общество вместе с ними создать нельзя — и реальна вместо общества равных в достоинстве лишь плавная градация: от «почти человека» до «почти не человека»? И если все наравне, то наравне с худшими, а если кто выше кого-то, сразу вопрос: почему? А пока — формальная традиционная нравственность и выше самой жизни…

— Но это уже слишком… — ответила Фиар. — Хотя, имея опыт, как у нас… А заявить такое — действительно получится, что всё безнадёжно. Создать единое человечество, чья нравственность отвечала бы нынешнему уровню техники — нереально…

— И я боюсь такого вывода, — признался Лартаяу. — Но пока в жертву инстинктам и традициям приносятся конкретные судьбы и жизни — а нас убеждают: мы не лучше тех, кто недалёк от дикой природы, и потому недоступное некоторым надо отнять у всех, пусть это и означает крах человечества вообще. И лоруанцы в массе будто смирились, им всё равно! Так что хочется иногда сказать: ну и пропадайте с вашей тупой безнадёжностью и притерпелостью к злу, но не тащите на дно других, разлагаться вместе с вами…

— Но планета одна, — Джантар напомнил Лартаяу его же слова. — И в их руках та же мощная высокоразвитая техника. И тоже страшно: мощь и знания цивилизации — в руках тех, кому всё безразлично, и нечего терять! Или думают, что нечего…

— И всё искали блага лишь для слабых и несовершенных, — ответил, подойдя, Талир. — Не открыть дорогу тем, у кого знания, энергия, воля — именно освободить слабых, перевоспитать несовершенных, достичь равенства! А теперь это слишком явно не удаётся — и сорвались в истерику вместо поисков выхода…

— И всякий раз получалось: отняв у тех, кому нужно, дали тем, кто не знал, что с этим делать, — ответил Лартаяу. — Но теперь просто не до того! Цивилизация требует сознательной личности, в ней некуда девать тех, кто хочет лишь примитивно разбогатеть, «выбиться из нужды»! И у самой цивилизации столько своих проблем, ей некуда принять массу вчерашних первобытных людей, и некогда ждать, пока до чего-то дозреют! И сколько можно «дозревать», до каких пор на наши города будут сваливаться всё новые толпы неграмотных и неимущих? И чья вина, что кто-то бежит от своей судьбы, но никак не может приспособиться к чужой? И чего хотят от цивилизации? Вот они бедные, нищие, неграмотные, поклоняются странным богам и духам — и куда их девать в городе, на какую работу устроить? Придумывать ненужные производства, чтобы занять всех, немыслимо — а паразиты, насильники, вымогатели в городе тоже не нужны?

— Уже обсуждаете идеологию предполагаемого подполья? — переспросил Талир.

— Пока хотим разобраться для себя, — ответил Лартаяу. — И видишь, что получается…

— И перед кем ставить вопросы? — добавил Талир. — Перед теми же властями, думаете, можно?

— Да как сказать… — задумался ответить Лартаяу. — С одной стороны, человек на высоком государственном посту сам должен понимать это. A, с другой — имея такой опыт столкновений с непробиваемой чиновничьей тупостью, не знаешь, что и думать. Да ещё кассеты… И, если есть план тайных сил, кто-то хотел, чтобы мы сделали запись для серьёзной цели…

— То где наконец этот кто-то? — переспросила Фиар. — Сам не может до нас добраться? Или ждёт, что и так о чём-то догадаемся? Но в любом случае такие дела так просто не бросают. А тут, видите: никто не даёт знать, не пытается получить кассету, никаких новых знаков, видений — остаётся решать самим. Вот и решаем… А возможно, никто и не объявится ни с каким планом или знаком. И не знаю, во что больше верится: есть кто-то со своим планом, или нет…

— А пока уже сколько проехали, — добавил Лартаяу. — И едем дальше… И что думать: этот кто-то ждёт нас в Арахаге? Или как?

— Да нет этого «кого-то», — ответил Талир. — Предположили его существование, и обманули себя вместо того, чтобы реально оценить ситуацию…

— И хоть бы ещё видения, — сказал Джантар. — Но пока… Видел будто мельком отдельные места в Тисаюме — ночные, пустынные. И кажется, даже свою квартиру и двор в Керафе: всё спокойно, все спят. Но так нечётко, что не знаю: вдруг и я увидел лишь то, что хотел? Как и ты услышал название не того города…

— И не представляю, что делать, — признался Талир. — Вернуться в Тисаюм открыто и пытаться выдать извещение за ошибку; вернуться нелегально и создавать подполье; даже выступить с инициативой созвать очередной Каймирский конгресс — представьте, и о таком думал; или всё же сперва получить образование в Чхаино-Тмефанхии, а для этого перейти границу…

— А у нас и полного общего образования нет, — вспомнил Джантар. — Там давно уже было бы, а тут проморочили до какого возраста…

— Но и как и когда уже спокойно учиться? — ответил Талир. — Под вопли, что всё вот-вот рухнет? Хотя тоже вопрос: как представляют, что рухнет всё, кроме Чхаино-Тмефанхии, которая рушиться не собирается…