Лазарь Лагин - Голубой человек Страница 12

– Ты свою пользу понимаешь? – спросил он недоумевающего Антошина, когда они наконец остановились на углу Сытинского переулка.

– Понимаю, – сказал Антошин.

– А язык держать за зубами умеешь?

– Умею, – сказал Антошин. – А что?

– А то, что ты, ежели хочешь знать, держишь свое счастье в своих собственных руках! Вот в каком смысле!..

– Да ну?

– Не «да ну», а так точно!.. Только смотри, проговоришься хоть кому, хоть даже своему дядьке или Ефросинье Авксентьевне, не жить тебе на свете, голову оторву и на помойку выброшу… И ничего мне за это не будет… Понял?..

– А ты меня не стращай, а говори дело, – отвечал Антошин. – Пугать меня не надо.

– Меблирашки Зойкины знаешь? – спросил Сашка, деловито шмыгнув носом.

– Ну знаю, – сказал Антошин.

– Может, приметил такого жильца, конопатого такого? Все у него лицо в ямках. От оспы. Сам из себя такой худой, длинновязый. Шляпа черная. Пальто, обратно, тоже черное. Шарф вокруг шеи носит зеленый. Уши острые, приплюснутые к самой голове. Голова, обратно, тоже длинная. Шатен… Мочки на ушах средние…

– Н-н-не-ет, вроде не примечал, – протянул Антошин и глянул на Сашку с особым любопытством, которое Сашка принял в выгодном для себя смысле. А это Антошин вспомнил, как утром, за чаем, Шурка стала болтать про какого-то Конопатого, который третий день проживает в Зойкиных меблирашках, а приехал в Москву будто бы аж из Сибири, с каторги. Степан и Ефросинья перепугались, накричали на Щурку, чтобы она про Конопатого не болтала, а то еще с такой болтушкой беды не оберешься.

Антошин в расспросы, конечно, не пустился, промолчал, будто это ему и вовсе не интересно. Но про себя подумал: а вдруг этот Конопатый революционер? И ему очень захотелось встретиться с этим Конопатым, поговорить с ним, с настоящим, живым и еще молодым борцом за народное дело на самой заре русского рабочего движения.

– Нет, не примечал, – повторил он после коротенькой паузы. – А кто он такой?

– Фамилие его тебе ни к чему, – перешел на шепот Сашка, то и дело оглядываясь по сторонам. – Ну, Розанов ему фамилие, и имя ему: – Сергей Абрамыч… Известно тебе, кто он такой есть?

– Нет, – сказал Антошин, – неизвестно. Я же тебе говорил, что неизвестно. А кто он такой есть?

– А есть он, – торжественно отчеканил Сашка, – государственный преступник. По отбытии срока наказания следует к месту своего рождения.

– Государственный преступник?.. А что это такое есть государственный преступник? – осведомился Антошин, с удовольствием входя в образ простоватого деревенского парня. – Вроде конокрада?

– Конокрада, конокрада! – с досадой передразнил его Сашка и уже совсем шепотом пояснил, делая круглые глаза: – Против государя нашего императора бунтовал!..

– Да ну? – в свою очередь сделал круглые глаза Антошин. – Да разве против государя императора бунтуют?! Ты меня не обманывай! Меня обманывать грех: я круглый сирота. Чего это люди против царя бунтовать будут? В каком таком смысле?

– С жиру бесятся, вот и бунтуют. И Конопатый тоже все с жиру. В бога не верует, вот и бунтовал.

– Разве такому человеку можно позволять в Москве останавливаться? – забеспокоился Антошин, вызвав снисходительную улыбку Сашки. – А вдруг он меня зарежет или тетю Фросю!..

– Значит, можно. Временно… Не наше с тобой дело такие дела решать. На это начальство поставлено. Разрешили, – значит, можно.

– Ну, разве только если начальство, – согласился Антошин. – А я тут при чем? Я человек приезжий, смирный. Мне на работу надо становиться, пропитание себе зарабатывать…

– Вот дурья голова! Как раз об этом с тобой и толкуют. Хочешь, пока на работу поступишь, подработать?.. И на хлеб хватит, и на квас, и на сало. И на воду-лимонад, и на фруктовую карамель, и на вино… И с бабами всласть погуляешь.

– А чего такого с меня требуется? – спросил Антошин.

– К этому Конопатому будут всякие люди ходить, – снова зашептал Сашка. Требуется установить, что за люди, куда от него уходят. И мне потом докладать. А уже я – по начальству… Понял?..

– А это почему за ними следить? – спросил Антошин, с трудом удерживаясь, чтобы не разбить в кровь приторно ласковую Сашкину физиономию.

– А может, они тоже государственные преступники, вот почему, – терпеливо объяснил Сашка, вздрагивая каждый раз, когда мимо них кто-нибудь проходил. Ежели они преступники, бунтуют, то надо, конечно, проследить, где кто проживает. Тогда их можно будет взять под арест… – Он заметил хорошо разыгранное недоумение на лице своего собеседника и пояснил: – Ну, посадить их в тюрьму, потом под суд и в Сибирь: на каторгу, чтобы не мутили православных христиан. Теперь тебе понятно?

– Теперь понятно, – согласился Антошин. – А я тут при чем? Тебе это еще более понятно, ты их и проследи.

– Мне нельзя! – горячо отвечал ему Сашка. – Стал бы я с тобой доходами делиться, кабы мог сам! Да мне нельзя. Уже он знает, что я в сыскном работал. Уже ему какая-то сука про меня набрехала… И потом, я из себя мужчина приметный, образованный, а ты, наоборот, неприметный, одним словом, деревенщина. Рязань косопузая… Да ты не обижайся! Я тебя деревней не со зла называю, а так, к слову…

– Я не рязанский, я московский, и обижаться мне на тебя не стоит, медленно протянул Антошин, лихорадочно обдумывая, что лучше – отказаться под благовидным предлогом или, в интересах Конопатого и революции, согласиться. А мне за это что будет? Какая награда?

– Деньги тебе будут! – жарко зашептал Терентьев, – Очень большая масса денег!.. Пять рублей!.. Даже шесть!.. Ну как?

– Боязно мне, – сказал Антошин. – Еще зарежет.

– Да не зарежет он тебя, – стал его успокаивать Сашка. – Очень ему нужно таких, как ты, резать. Ты для него будешь вроде как пар, и всё…

– Боязно мне, – повторил Антошин с сомнением. – Разве что для начала попробовать… Только ты мне как, деньги вперед дашь?

– Сейчас не дам. Не буду врать. Не при деньгах я сегодня. А придешь ко мне с первым докладом, сразу дам тебе задаток… Я тебе сразу полтинник отвалю… Даже целковый… Желательно тебе получить такую сумму денег? Ты сказывай, не стесняйся.

– Желательно, – протянул Антошин, – только боязно… Смотри, если ничего у меня не получится – не сердись…

– Получится у тебя, голову даю отсечь, получится. Ты парень толковый.

– А ты меня не обманешь? – совсем уже вошел в роль Антошин.

– Ну как ты, Егор, сомневаться можешь! Ай-яй-яй! – закачал на него головой Сашка, довольный, что дело на мази. – Разве я похож на жулика?

– Похож, – с почти клиническим простодушием промолвил Антошин, глядя прямо в глаза Сашке. – Ты ужасно хитрый.

– Что хитрый, это верно, – согласился Сашка. – Без этого в нашем деле нельзя. Хитростью кормимся. А что я на жулика похож, так это ты говоришь исключительно по своему невежеству. Вам, деревенским, всякий городской жуликом кажется… Значит, по рукам?

– Разве что попробовать, – сказал Антошин. – Только, чур, не получится у меня, не сердись.

– Не буду, не буду! Честное мое тебе благородное СЛОВО!

– Смотри не забудь, обещал для начала рубль! – напомнил ему Антошин.

– Считай, он уже у тебя в кармане… Ой! – тихо вскрикнул Сашка и потащил Антошина за угол, в Сытинский переулок. – Видишь, во-он там, со Страстной, идет этот самый Конопатый… Так ты ему пойди навстречу, поздоровайся, играй из себя дурака. Понятно?

– Понятно, – сказал Антошин. – Только мне ужас как трудно из себя дурака разыгрывать. А вдруг не получится?

– У тебя получится, – успокоил его Сашка, и на лице его мелькнула презрительная ухмылка. – Чего-чего, а это у тебя получится первый сорт. Спросит он у тебя, чего ты с ним здороваешься, отвечай – мы с вами, барин, дескать, на одном дворе проживаем, и я к вам, дескать, барин, имею самое полное благодушие. Ты с ним разговаривай с самым что ни на есть громадным уважением, будто он не каторжник, а, скажем, околоточный надзиратель или, скажем, богатеющий купец первой гильдии… Смотришь, разговоришься, познакомитесь, и дело пойдет аккурат как надобно… Да ну, иди, поторапливайся, а то как бы не упустить его…

– Боязно мне, ох боязно! – снова проговорил Антошин. – Ужасно я волнуюсь…

Он действительно очень волновался, и Сашка, поняв это волнение по-своему, был в высшей степени удовлетворен. Проследив из-за угла, как Антошин шел навстречу Конопатому и как они наконец встретились, Сашка удовлетворенно потер руки: дело было на мази.

V

Они встретились у ворот их дома. Словесный портрет Конопатого, который Сашка по всем правилам филерской техники дал Антошину, оказался довольно точным, хотя и неполным. Антошин увидел молодого человека лет двадцати пяти двадцати шести. Он был долговяз, худ, в черной поношенной шляпе, из-под которой на затылке выглядывали густые пепельного цвета волосы. Его желтоватое лицо с острыми красными скулами было щедро покрыто оспинами, а тонкие, хрящеватые и почти прозрачные уши были и на самом деле прижаты к голове. На нем просторно висело длиннополое потертое черное пальто с поднятым по случаю стужи негреющим узким плисовым воротником. Зеленый шарф, обмотанный вокруг шеи, как бы подчеркивал нездоровый цвет его лица. Но Сашка ничего не упомянул о глазах Конопатого. А глаза на его заурядном лице были необыкновенные умные, острые, решительные, добрые и очень невеселые.