Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле Страница 12

– Я у Руппи – шестой ребенок?! – не поверила своим ушам Сейна.

– Да.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Наконец, собравшись с мыслями, она спросила:

– А если я скрою от вас, что телепатический контакт налажен?

– Чтобы твою куколку убили?

– По-моему, для нее это будет даже лучше…

– Не знаю, не знаю… Когда твой ребенок начнет мысленно говорить с тобой, ты полюбишь его. К тому же, сам он не будет считать, что смерть для него – благо… Вряд ли ты решишься против его воли убить его своей ложью. – Секретарь усмехнулась. – А тем более – убивать своих детей пять раз подряд…

Ливьен, ошеломленная, молчала.

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить, – нарушила тишину Сейна. – Был ли Лабастьер моим первым ребенком. – На лице ее вновь блуждала горькая усмешка. – Да, тут мне «повезло». Он заговорил со мной еще во чреве. После него я получила право рожать и нормальных детей, но я не пожелала этого. Я не хочу, чтобы они испытали то же, что пришлось мне. Я хочу, чтобы моя ветвь рода Абальт прервалась. И Лабастьер хочет того же.

– Вот почему плакал твой отец. А твоя мать была так скупа на ласку… Пятерых ее детей превратили в уродов и убили, прежде чем родилась ты. Родилась, чтобы пройти тот же путь.

– Да. Позднее я поневоле заинтересовалась, давно ли и каким образом наше общество пришло к такому раскладу. И мне позволили это узнать. И в старину случалось, что куколка росла, не превращаясь в бабочку. Это было вызвано каким-то врожденным гормональным расстройством. Это было редкостью, горем, болезнью… А способность матери телепатически общаться со своим плодом – и вовсе преследовалась, считалась «колдовством», и самки скрывали ее.

Но бывали редчайшие совпадения: куколка не превращалась в бабочку и при этом обменивалась мыслями со своей родительницей. Так и появлялись думатели. Их несчастные матери нередко становились тайными советниками королей… Но несколько сотен лет назад это гормональное расстройство научились вызывать искусственно…

Мой отец принадлежит к роду, не отмеченному даром телепатии. Возможно, поэтому моя Руппи не стала оператором думателя. Ни один ее плод не заговорил с ней. Она хотела, чтобы я была счастлива, ей казалось, что страшнее, чем смерть детей, нет ничего… Вот она и нашла мне мужа Мионита.

– Ты могла бы просто не рожать…

– И через год мой брак был бы автоматически расторгнут. А я полюбила Сафши… А когда я услышала Лабастьера… Я люблю его, каким бы он ни был…

– Прости меня.

– Ничего. Мне было полезно выговориться.

– А что Лабастьер думает по поводу нашей экспедиции?

– Он возмущен, что ему не известна ее цель. Он знает, что его взяли для каких-то расчетов и логических операций по ее достижении. Но он хотел бы подготовиться. И вообще, он очень любопытен…

– Мы ищем пещеру Хелоу.

– Что?! – Сейна, отпрянув, уставилась Ливьен в глаза.

– Скажи ему только это. И пусть он сам попытается понять, зачем. Расскажи ему все, что знаешь о Хелоу и махаонах, и пусть он сделает выводы. Я хочу узнать их. Я хочу, чтобы отныне и он, и ты стали не только моими помощниками, но и настоящими друзьями. Передай ему это. Я постараюсь заслужить вашу дружбу.

Сейна продолжала неодобрительно смотреть на нее.

Ливьен было нетрудно понять ее оторопь.

– После того, что ты сказала, вряд ли я смогу…

– Эту экспедицию придумала не я. Я и сама была поражена, когда услышала о Хелоу от Лелии.

Это имя подействовало, как успокоительное лекарство. Сейна встряхнулась, словно заставляя себя решиться на что-то, а затем тронула ладонью руку Ливьен:

– Что ж, спасибо. Но знаешь… Лабастьер ненавидит нас, и он имеет на это право…

– Передай ему, что и я ненавижу тех, кто сделал его таким. Но в то же время преклоняюсь перед его умом. И еще скажи, что мой муж, Рамбай, тоже должен был стать думателем и избежал этой участи только потому, что его мать сбежала с ним в лес. Я думаю, Лабастьеру будет интересно познакомиться с Рамбаем и узнать, каким бы мог стать он сам…

Сейна испуганно прикрыла рот рукой. И Ливьен тут же поняла свою ошибку.

– Я не подумала. Конечно же, не говори ему этого. Ведь он сразу же спросит тебя, почему и ты не сбежала с ним…

Сейна покачала головой:

– Поздно. Мне уже не удастся скрыть от него эти мысли. Самое странное, что я до сих пор и не думала о такой возможности. Почему?.. Его мать была сильной… Я тоже хочу познакомиться с твоим мужем и расспросить о ней. Я тоже хочу узнать, какой могла бы стать Я.

Она резко повернулась и вышла прочь.

– Постой! – крикнула Ливьен ей вдогонку. – Сейна, я не хотела…

6

Когда ослеп, он прозрел, прозрел,

Когда забыл, он узнал.

Когда получал, он еще хотел,

Получив же, тотчас терял…

Постоянство и смерть – суть одна стезя,

Он отцом двух личинок стал.

Вечером, проверяя караул, Инталия обнаружила, что исчез Рамбай. Повода для беспокойства за его жизнь у Ливьен не было: двое часовых и двое караульных отдыхающей смены, значительно менее приспособленные к местной обстановке, были живы и невредимы. Нет, было очевидно, что он просто самовольно улетел в джунгли.

Ни словом, ни движением Инталия, рапортуя, не выдала своих чувств по этому поводу. Но взгляд ее торжествовал… В финале рапорта она хладнокровно предложила вновь усилить караул, ибо Рамбай, побывав в лагере, знает и расположение, и систему движения часовых, и нападение дикарей под его началом грозит их легкой победой…

Само собой, Ливьен не одобрила эту меру.

Она и не подозревала, что успела так сильно привязаться к нему. Хотя, возможно, так действовала на нее атмосфера недоверия окружающих. Она чувствовала себя изгоем, изгоем был и Рамбай. С ним ей было легко. Оказывается, весь этот день она прожила в ожидании встречи с ним, чтобы рассказать обо всем, что узнала от Сейны и пережила за этот срок.

Но удар она выдержала стойко.

– Рамбай воспитан дикарями, – сказала она Инталии, строго глядя ей в глаза. – К сожалению, я не успела объяснить ему, что такое дисциплина, и сколь важна она в нашем положении. Это мое упущение, я признаю его. Он вернется.

На самом деле она была более чем растеряна. Значение и необходимость дисциплины Рамбай понимал не хуже городских самок, и она знала это.

– Нужды усиливать караул нет, – продолжала она. – С его стороны провокаций не будет.

Вот это она произносила уже с полной уверенностью. Какие провокации?! Он изгнан из племени, и он любит ее.

Любит? Как же он мог уйти, не посоветовавшись с ней? А вдруг с ним все же стряслось что-то непоправимое?..

Если он появится, она обрушит на него весь гнев, на какой только способна. А пока – нужно держаться. Нужно взять себя в руки еще крепче, чем прежде.

Приказав Инталии, не поднимая паники, в обычном порядке готовить группу к отбою, Ливьен прошлась по лагерю и, вернувшись в палатку, улеглась на циновку, не надеясь, правда, что сможет уснуть. Но даже если бы ей и удалось это, сон ее был бы недолог: минут через двадцать в палатку вползла Сейна. То, что она рассказала, перепугало Ливьен до дрожи в коленках, и она еще раз порадовалась, что завела себе подругу.

Оказывается, Инталия, в полном соответствии приказу Ливьен, паники не поднимала. Но часовым дала распоряжение при появлении Рамбая открывать огонь, даже без предупредительных окриков… Сейна случайно услышала это и поспешила сюда.

Формально координатор была абсолютно права. По ее логике Рамбай – или предатель, или дезертир. Даже если он и не имеет коварных намерений, он оставил пост, а по законам военного времени такой проступок карается смертью. Поэтому Ливьен не стала пытаться переубедить ее. Вместо этого она, поблагодарив Сейну, сама отправилась в палатку караула.

Выслушав ее, караульные отдыхающей смены – биолог Аузилина и стрелок Биньюат сухо ответили, что нарушать распоряжение координатора не имеют права. Ливьен, ругаясь про себя на чем свет стоит, была вынуждена оживить Камень. Караульные больше не спорили, но и не разговаривали с ней.

Также молча Ливьен сидела в их палатке до тех пор, пока они не ушли менять часовых. А когда появились снятые с поста – лингвист Иммия и стрелок Петриана – провела с ними ту же процедуру.

Выждав, пока свет Камня померкнет, она отправилась обратно к себе. Но отдохнуть сегодня ей было не суждено. В палатке сидел… Рамбай. Он вертел в руках неизвестное Ливьен, но явно стрелковое оружие, а у его ног лежала связанная тонкими стеблями лианы бабочка махаон, одетая в чешуйчатый и складчатый серо-зеленый комбинезон из кожи ящерицы.

Злость Ливьен на его безответственность рассеялась как дым. Более того, сама того не ожидая, она кинулась к нему на шею и покрыла лицо поцелуями радости.

Рамбай смущенно хмыкал. Наконец, отстранившись и несильно пнув ногой связанного, объяснил: