Сборник - Важнейшее из искусств Страница 12

Тьфу ты. Такой псевдогламур. Терпеть не могу.

– Смотри, что ты наделал! – показывает пятно на штанах.

Останавливается какая-то сердобольная старушенция.

– Разъездились тут! – начинает вопить тоже.

Останавливаются еще два человека: пожилой мужчина, похожий на профессора, и парень в косухе. Профессор начинает что-то гундеть.

Поднимаю велосипед, поворачиваюсь к девушке. Громко и отчетливо посылаю ее в задницу. Сажусь, уезжаю. Вслед раздается отборный мат.

Домой, наверное, возвращаться не буду. Катаюсь уже больше часа, так поеду сразу к цехам. За час доберусь, там еще час поболтаюсь, и время как раз придет.

Выезжаю на проспект. Машины проносятся мимо, улетают вперед. Люди исчезают позади.

Дома, магазины, улицы, перекрестки, светофоры, люди-люди-люди, это ведь все тоже Зона, только другая Зона, не мертвая, но живая, она повсюду, и каждый, кто однажды рождается, – сталкер, с самого рождения сталкер, маленький человечек в защитном костюме из розовой кожи. Он бросает гайки, чтобы провесить себе маршрут по этому городу, по этой жизни. Справа лежит Очкарик, слева лежит Пудель, а маленький человек проходит посредине, поступает в институт, женится, вертится-крутится и постоянно оставляет за собой дерьмо, все это дерьмо, которое разгребают потом другие люди, такие же маленькие люди, которые тоже женятся, крутятся, и поступают, и оставляют за собой… И так – вечно.

Проспект постепенно превращается в шоссе. Домов становится все меньше. Разметка изменяется. Четыре полосы превращаются в три, но более широкие. Справа – военная часть, самая блатная в городе. Служащие там ходят спать домой.

До цехов еще километров пять-шесть по прямой, но нужно ехать катетами, с шоссе съезжать на боковую дорогу, потом еще раз, миновать деревню. Остальные, вероятно, поедут на поезде, если не появится спасительный Гаврик со своей «тойотой».

Деревня называется Насыцк. Смешное название, пошловатое какое-то. Странно, наверное, жить и говорить что-то вроде «я – насытчанин». Или как их там.

Цех огромный. Это не цех даже. Это руины какого-то завода, несколько спаренных цехов, гигантские помещения, точно саркофаг на Чернобыльской зоне. Собственно, мы потому его и выбрали, что он похож на кадры из компьютерной игрушки.

В заборе прорехи и дыры, такие, что велосипед легко проходит. Аккуратно проезжаю через одну из прорех. Я на территории.

Мы встречаемся у главного входа. Это железные ворота, которые когда-то съезжали в сторону. Теперь они навсегда остановились примерно посредине маршрута. Краска облупилась, но можно еще прочитать загадочную аббревиатуру ЦКД-1. Прямо перед воротами, метрах в двадцати, огромный танк для жидкости, такая гипертрофированная бочка, ржавый и дырявый. Если посветить в дыру, можно увидеть, что на дне еще есть остатки жидкости. От нее пахнет керосином.

Звонок. Это Бочонок.

– Ты уже там?

– Да.

– Ты на велике?

– Да.

– Слушай, подъезжай к станции. У меня камера, у Кири до фига барахла. Возьмешь что-нибудь на багажник.

Очень хочется послать его подальше.

– Еду.

– Давай.

Они еще в поезде, судя по стуку колес.

Выезжаю с территории. До станции пять минут езды. Идти, естественно, дольше. Дорога кривая, ухабистая. Когда-то тут был асфальт, теперь колдобины и ямы.

Вот и станция. На пригорке около навеса стоит Киря. Остальных не видно. Он машет мне рукой, исчезает за серой стенкой. Объезжаю навес, останавливаюсь перед скамейкой. Киря, Бочонок, Алена, Милка.

– Гаврика уже, похоже, совсем не будет, – говорю я.

– Я буду толпу создавать, – улыбается Киря.

Алена смотрит на меня, прищурившись.

– Чего грузить? – спрашиваю.

Киря наваливает мне на багажник рюкзак, набитый амуницией. Что-то громко звякает.

– Карабины, – поясняет Киря.

Я привязываю рюкзак держателями-зацепами. Бочонок подается вперед:

– А камера?

– Сам понесешь или Кире отдашь. Не надорвешься.

– Давай, – говорит Киря.

Бочонок прижимает камеру к себе:

– Тогда уж сам понесу.

Милка говорит:

– А на раму меня не возьмешь?

Она всегда готова сморозить глупость.

– Нет, – говорю я и стартую.

Через минуту все четверо уже далеко позади. Я еду осторожно, чтобы не вытрясти ничего из рюкзака. Черт его знает, как Киря его закрыл.

Заезжаю на территорию через ту же дыру в заборе, снова еду к воротам, но теперь сразу въезжаю в ворота цеха. Тут довольно светло, стекол нет, свет льется сверху, через окна в потолке.

В дальнем углу помещения лежит шар. Он очень большой, ржавый, правильной формы. Наверное, это какая-то барокамера или что-то подобное. Но мы назначили его Исполнителем Желаний. Лучшего нельзя было и желать. Я проезжаю на велосипеде через весь цех, огибая остовы станков, битое стекло и кирпич, груды мусора. Оказываюсь у самого шара. Прислоняю велосипед к какому-то ограждению, подхожу к шару.

– Счастья для всех, – шепчу и прикладываю ладонь к его холодной ржавой поверхности. – А мне – Алену.

Говорят, если веришь, то все исполнится. Черт его знает. Может, этот шар здесь не просто так. Может, он здесь специально для нас?

Велосипед я прячу под железным листом, чтобы случайно в кадр не попал. Листовое железо тут повсюду, – похоже, завод занимался в том числе и прокатными работами.

С рюкзаком Кири ползу вверх по лестницам. По высоте цех – с девятиэтажку, не меньше. По периметру идут металлические леса и переходы, лестницы. Под крышей – огромные стационарные краны, шесть штук, четыре – с оборванными крюками, два – целых.

Площадка находится под самой крышей; чтобы дотянуться до потолка, нужно просто поднять руку. Тут очень светло, потому что окна близко. Площадка сетчатая, ограждение с двух сторон обломано, а в крыше прямо над площадкой – прямоугольный люк. Поднимаю ржавую приставную лестницу: специально принесли, чтобы забираться наверх. Медленно ползу по ней: рюкзак тяжелый.

С крыши потрясающий вид. Ходить по всей крыше опасно: она во многих местах прогнила, проржавела. Провалиться – как тьфу.

Отсюда видна станция, если подойти к самому краю. Видны окрестные деревни.

Пока пасмурно, но солнце уже проглядывает через дыры в облаках. Нужно быстрее снимать наружные сцены, пока не стало совсем солнечно.

3

– Ну что? – Кирина голова появляется из люка.

– Ничего. Готов.

Киря помогает подняться Бочонку. Тот пыхтит, краснеет, но забирается. Камеру Кире не отдает, прижимает к себе.

Ты бы видел, что мы вчера намонтировали! – радостно кричит мне.

– Ну и?…

Киря помогает подняться Милке.

– Такой эффект с туманом получился, супер! Я на компьютере наложил дымовуху, так за тобой там настоящий студень гонится!

Я ему верю. Бочонок и в самом деле умеет делать хорошо.

На крыше появляется Алена. Бочонок копается в камере, готовит ее к съемке.

– Наружные сцены не понадобятся, – говорит Киря. – Все, что вчера сняли, идет в фильм. Поэтому снимать будем снизу. Первый дубль – ты прыгаешь вниз, в люк. Главное – ногу не сломай.

Киря горазд накаркать.

– Тьфу на тебя! – говорит Милка. – Что ты такое городишь?

Киря пожимает плечами.

Подхожу к люку, смотрю вниз. Снаружи кажется, что в цеху темно. Ничего почти не видно. Вытягиваю лестницу наверх.

– Ты что делаешь? Мы как спускаться будем? – спрашивает Алена.

Опускаю лестницу обратно: не подумал.

Бочонок справился с камерой:

– Ну, пошли.

Они последовательно спускаются вниз. Непонятно, зачем поднимались.

Раздаются голоса. Затем лязг убираемой лестницы. Свешиваюсь вниз.

– Место хоть расчистили?

– А то ж! – это Киря.

Этот прыжок я репетировал. Ребята об этом не знают: Киря жутко боится, что я сломаю ногу и не смогу доиграть.

– Жду команды, – кричу я.

Отхожу, готовлюсь. Нужно подбежать, присесть, упереться рукой, спрыгнуть вниз, четко приземлиться, можно с кувырком.

– Пошел! – крик.

Подбегаю к яме, упираюсь, прыгаю. Черт, лететь далеко: кажется, пола вообще не будет. По ноге больно бьет, приседаю, подпрыгиваю на здоровой ноге, бегу от площадки по переходу к боковой стене цеха. Морщусь от боли, но терплю: лица в этом кадре все равно не видно.

– Снято! – кричит Бочонок. Разворачиваюсь, хромаю обратно.

– Что с ногой? – В голосе Кири тревога.

– Ничего, ударил немного. Пять минут, и пройдет.

– Давай массаж… – начинает Милка.

– Не надо, – отрезаю. – Снимаем дальше.

Теперь нужно снять, как я бегу по парапетам и подвесным переходам к крану. На кране держится Алена, буквально на одной руке (на самом деле она подстрахована, на ней альпинистское снаряжение, она надежно пристегнута к крану). Я помогаю ей выбраться. Она говорит мне, что ждала меня. Я показываю ей Шар. Мы спускаемся вниз, дотрагиваемся до Шара, фильм заканчивается.

– Бегать сможешь? – спрашивает Киря.

Пытаюсь пробежаться по переходу. Нога болит.