Александр Полещук - Звездный человек Страница 12

— Я сам не понимаю, — сказал Коля и посмотрел на Дмитрия Дмитриевича.

— А как все просто… — немного разочарованно протянул Борис Федорович. — Простая футбольная камера… Но позвольте, что вы, сами не ожидали?

— Ждать ждали, да не того, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Получилось большее, гораздо большее. Мы думали услышать его голос, знали, что язык его нам не знаком, а он, по-видимому, знает русский язык… Не могу понять.

— Поймешь, поймешь! Молодцы, что и говорить — молодцы! — торжествуя, закричал Серафим Яковлевич.

— Что же вас смущает? — сказал Борис Федорович. — Раз он знает наш язык, то мы имеем дело не с пришельцем из другого мира — признайтесь, ведь и у вас мелькала подобная мысль, — а с человеком земным, нашим, но почему-то не похожим на других людей.

Серафим Яковлевич перебил:

— А вы заметили, что Борис Федорович сказал: «Что ты тут делаешь, крокодил?» А он, больной…

— Так он просто повторил! — восторженно глядя на старика, воскликнул Коля. — Он только повторил конец фразы! Да, да! Борис Федорович сказал мне: «Что ты тут ДЕЛАЕШЬ, КРОКОДИЛ», а он и повторил!

— Значит, не мы его, а он нас услышал! — сказки Дмитрий Дмитриевич, и по его улыбке Коля догадался, что все стало на свое место.

— С ним нужно общаться, спрашивать, говорить с ним, — проговорил Борис Федорович. — Правда, он еще очень слаб…

— Слаб! — негодующе закричал Серафим Яковлевич. — Слаб! Вон, видите, на спинке кровати краска сошла. Это он под утро силу пробовал. Согнул спинку, а я головой покачал: что это ты делаешь, мол. А он понял и назад выправил, только вот краска сошла.

— Ну, пойдемте ко мне в кабинет, — предложил Борис Федорович. — Только почему вам не все понятно? У вас все так просто, даже я могу разобраться… Камера, насос и какая-то штучка с ручкой.

— Молодцы, что и говорить — молодцы! — вызывающе и как будто не к месту заговорил вдруг Серафим Яковлевич, глядя на дверь.

Все обернулись: на пороге стоял Евгений Леонович. Евгений Леонович окинул взглядом всю комнату и вначале ничего не понял, потом понял и рассердился, очень рассердился, так как увидел в руках Коли технические приспособления.

— Дмитрий Дмитриевич! — кипя от злости, сказал Евгений Леонович. — Я рад, оч-ч-чень рад…

— Я тоже, — ответил Дмитрий Дмитриевич.

— Так вам уже официально разрешено здесь работать?

— Пока нет…

— Ах, вы «диким» образом! А какое оригинальное приспособление… — Евгений Леонович шагнул к кровати, но Коля быстро сунул свисток в карман.

— Да у вас, я вижу, свисток браконьера?! Прекрасная мысль, прекрасная! Вы просто хотите, чтобы он вас услышал? Замечательно! Но, вероятно, безрезультатно?

— Какой свисток? Как вы сказали — браконьера? — удивленно спросил Коля.

— Да, ультразвуковой свисток, уважаемый юноша. И не делайте удивленного лица.

Евгений Леонович повернулся к Борису Федоровичу.

— А вашей, Борис Федорович, беспечности я поражаюсь: вы доверяете такую тонкую работу мальчишке. Дмитрий Дмитриевич не в счет!.. — Голос Евгения Леоновича стал срываться. — Не в счет! Он, надеюсь, достаточно щепетилен… Я первый был приглашен для решения этой задачи! Помните, Борис Федорович, после моей публичной лекции? Я почти получил согласие академии! И у меня успех! Полный успех! Я все решил! Все!

— Простите, вы, кажется, говорили Борису Федоровичу: «Надеемся, надеемся»? Я слышал… А тут уж и решили? — неожиданно сказал Серафим Яковлевич.

— Вы больной! — взорвался Евгении Леонович. — Борис Федорович, в таких условиях нельзя заниматься наукой! Какие-то дети, какие-то старики вмешиваются не в свои дела! Отпускают замечания, применяют на сложнейшем объекте допотопные приспособления! Чуть лине Пятнадцатого века!

— Пойдем, Коля, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Что, опять бежать?

— Нет, нет, просто пойдем ко мне, я тебе кое-что объясню. До свидания, Борис Федорович. — Эй, зятек-паренек, — сказал Серафим Яковлевич, — подойди сюда. Ты правду скажи, Ленка что? Я выйду, задам ей!

— Задайте ей, задайте! — быстро сказал Коля, вспомнив свое глупое положение возле трамвайной остановки.

Дмитрий Дмитриевич и Коля вышли в коридор. Коля, оглянувшись, увидел, как Евгений Леонович охватил Бориса Федоровича за талию и, вытянув шею, что-то ему втолковывает.

— Не оглядывайся, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — И идем сейчас ко мне. Я очень хочу есть.

Они посторонились, пропуская мимо себя сестру с тарелкой горячего супа в руках, и оба проглотили слюну.

Дома у Дмитрия Дмитриевича Коля принялся за чистку картошки с прорезывающимися глазками, а Дмитрий Дмитриевич неожиданно ловко очистил селедку, нарезал ее, полил подсолнечным маслом, достал две рюмки и наполнил их какой-то жидкостью красного цвета.

— Я это не буду, — сказал Коля.

— Сегодня можно, — ответил Дмитрий Дмитриевич. Коля протянул руку к рюмке, но Дмитрий Дмитриевич остановил его:

— Не спеши…

А в это время Борис Федорович, полузакрыв глаза, слушал медоточивое журчание Евгения Леоновича. Борис Федорович изредка вздрагивал при каждом намеке на его, Бориса Федоровича, отсталость и непорядочность.

— Нет, нет, Борис Федорович, на вашем месте я не связывался бы с этим Михантьевым… Он вечно доказывает, что черное — это белое… А вы… Притом нами уже решена основная задача! — Евгений Леонович развернул и быстро свернул черную фотопленку с заснятыми кривыми. — На одной из наших кривых совершенно ясно проявилась частота в тридцать тысяч герц! А вот на этой пленке — смесь частот… Смесь! Вы меня, Борис Федорович, простите, мы еще не производили гармонического анализа, не выделили составляющие частоты, но мы обязательно его проведем. Не сомневайтесь. Совершенно ясно, что мы имеем дело с почти периодическим явлением, хотя есть участки, явно не повторяющиеся по форме. Вот почему работа, которую я направлю в печать, будет озаглавлена: «Биологический источник почти периодических акустических колебаний» или «К вопросу о верхнем пределе частот, произносимых человеком». Эти статьи я подпишу один, — вкрадчиво, но твердо произнес Евгений Леонович. Он как будто производил эксперимент над выдержкой Бориса Федоровича. — А вот статью, которую можно будет направить в «Архив хирургии», можно будет назвать…

— А эту статью подпишу один я, — сказал Борис Федорович.

— Нет, нет, что вы, ведь вы будете оперировать моими данными, моими ос-цил-ло-грам-ма-ми, ведь медик для физика, а не наоборот! Физики — слишком большая ценность… Ну, вы сможете подписать первым, а я вторым. С этим можно будет согласиться. И потом, эти разговоры об авторстве просто смешны. Ведь истинным автором всего является природа… Вы так же, как и я, естественник и возражать не будете. Ну, посмотрим же, как засняты эти кривые! Большое искусство проявил мой лаборант, Семен Константинович! Как самостоятельный работник?

— Нуль, круглый нуль… Но под руководством, чувствуя направление, работает великолепно.

Борис Федорович просмотрел кривые и, возвращая пленку, сказал:

— У меня приятель есть, токами мозга увлекается.

Записывает их на фотопленку, так же, как и вы, использует усилитель и так же все это проделывает в огромных количествах: нумерует кривые, анализирует их по Бернштейну и, кажется, по Фурье…

Евгений Леонович кивал головой, но смотрел на Бориса Федоровича с опасением.

— И так же, как и вы, профессор Кучерявый ничего не понимает. Этих кривых можно снять миллионы. Согласен, что и к ним можно найти ключ, но через тысячу лет… Нужна новая методика и моему приятелю и вам… Борис Федорович сунул руку в карман и нащупал клочок бумаги, на котором был записан телефон Михантьева.

Дмитрий Дмитриевич, стараясь не смотреть на стол, говорил Коле:

— Крепись, скоро начнем наше пиршество!

— Так как же мы его услышали, Дмитрий Дмитриевич, и почему наш Человек про крокодила сказал? — спросил Коля.

— Все дело в страхе, Коля. Мы ведь говорили шепотом, все время боялись, что кто-то войдет. А вот Борис Федорович вошел и рявкнул… Да еще над свистком наклонился. Человек и услышал. Услышал и повторил.

— Но ведь сказал-то он ультразвуком! Как же мы его услышали?

— А перед его ртом был свисток…

— И мы услышали разностную частоту! Услышали то, что сказал Борис Федорович! Так нам совсем не нужно будет расшифровывать его речь, мы его научим говорить по-русски. А что это тот, в беретике, про какой-то свисток браконьера говорил? Он что, тоже все понял?

— Все? Вряд ли…

— Браконьер — это тот, кто дичь ворует. При чем он тут?

— Да, профессия малопочтенная, это верно, но в средние века ею многие занимались. А за охоту, скажем, на королевских оленей рубили руку или голову, забирали имущество, так что браконьер шел на большой риск. Другом же его могла быть только собака, как и у всякого охотника. Стреляли браконьеры из луков или самострелов даже тогда, когда были изобретены ружья, чтобы лесник не услыхал. Так вот, пошлет браконьер собаку за дичью, а назад подозвать не может…