Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом Страница 13

Власть, власть и власть — вот чего жаждет каждый из нас. Ибо власть дает все! Для интеллектуала — возможность действовать и претворять в жизнь свои замыслы. Для других — возможность получать от общества максимум материальных благ и самых красивых женщин. Эти бандиты, которых я сам презираю не меньше тебя, пошли за мною и приняли мой план только потому, что это давало им власть над себе подобными. Нельзя идти против законов природы. Природу можно подчинить только путем использования этих законов в своих целях!

— Я не против власти, как некоего организующего механизма. Не принимай меня за анархиста. Но я вижу власть не как результат насилия, а как результат целесообразности, признаваемой большинством. А в наших условиях — всеми входящими в общество. Ибо любой, не согласный с большинством, может уйти из данного общества, поскольку теперь освободились огромные пространства. Мне претит насилие большинства над меньшинством и даже над отдельным человеком. Безразлично, физическое оно, духовное или идеологическое.

— Толстовщина!

— Вот тут ты не прав. Лев Николаевич призывал к непротивлению злу насилием. Я же говорю совсем о другом. О неприемлемости насилия, а это значит, что оправдать насилие может только насилие по отношению к другому насилию. Здесь, я считаю, насилие должно быть применено быстро, эффективно и беспощадно.

— Но зло против зла само становится злом! Так, кажется, учили гуманисты?

— Думаю, не так. Минус на минус, как известно, дает плюс. По-моему, эту формулу, которую ты только что произнес, придумало само зло, чтобы, не встречая сопротивления, безнаказанно творить свои дела. Знаешь, какое самое отвратительное свойство было у нашего народа? Его долготерпение. Помнишь, как у Некрасова:

Люди холопского званья

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказанье —

Тем им милей господа!

— Что же изменилось?

— Надеюсь, что многое.

Он некоторое время молчал. Затем продолжил, но уже не так уверенно:

— Хорошо. Пусть даже будет так, хотя я сильно сомневаюсь. Ты говорил о власти, как следствии целесообразности. А если вдруг все решат, что она нецелесообразна? Что ты, например, как носитель власти нецелесообразен. Что тогда? Ты уступишь власть тому, кто будет в глазах толпы более целесообразен?

— Во-первых, люди, которые принимают решение о целесообразности власти — уже не толпа, а демократическое общество. Во-вторых, если ты говоришь лично обо мне, то власть для меня никогда не была привлекательной. Ты это хорошо знаешь.

— Но это ты! А если другой, для которого власть — это все? И он, займет твое место?

— Вот как раз я и хочу избежать этого, заложив общество на таких основах, которые никогда не позволят прийти к власти такому типу.

— Ну-ну! Ты остаешься верен себе. Ты даже не стал писать докторскую, хотя имел для нее материал, а занялся чепухой — стационаром и какой-то сурдокамерой.

— Но, как видишь, я выиграл!

— Чисто случайно.

— Надеюсь, что и дальше так будет.

Он хотел еще что-то добавить, но его прервал звук донесшейся до нас пулеметной очереди. Это был тяжелый пулемет. Я вспомнил, что с ним ушел Саша. Выстрелы доносились со стороны расположенного в трех километрах от нас стационара.

Я вопросительно посмотрел на своего собеседника. Он взглянул на часы и успокаивающе махнул рукой:

— Сейчас все кончится.

Действительно, пулемет замолчал. Потом раздалась короткая автоматная очередь и все стихло.

— Что это значит?

— Это значит, что ты приобрел три десятка голов скота и столько же лошадей, если, конечно, их не перебили пулеметным огнем. Трое моих бандитов, как ты их справедливо называешь, должны были пригнать через Грибовичи скот для нашего будущего стада.

— Ты, я вижу, основательно все организовал.

— Кроме главного! — усмехнулся он и вытащил из кармана авторучку и записную книжку. — Придется тебе быть моим наследником.

Написав несколько строк, он вырвал из книжки листок и протянул мне:

— Пошли человек пять-шесть в Любомль. Захватите с собой пару грузовиков. В записке приказ во всем подчиняться подателю. Но будьте осторожны. Те двое, которые охраняют девушек, — отъявленные бандиты. Советую сразу их прикончить. Они это заслужили! Во дворе стоят три грузовика под брезентом. С одним из них будьте осторожны. В нем взрывчатка и несколько ящиков гранат и снарядов. Пусть за руль сядет самый опытный водитель. Девчат не гоните. Им все равно некуда податься. Их родители или убиты, или умерли. В основном, они из Польши.

— Вы что и туда забрались?

— А почему бы и нет? Границ-то больше не существует!

Я подозвал одного из бойцов и послал его за Алексеем. Алексей внимательно выслушал меня, кивнул головой, что все понял, и хотел было идти, но его окликнул мой пленник:

— Постойте, я совсем забыл! Там же, но на заднем дворе, стоят три автоцистерны с горючим, так что возьмите еще трех водителей.

Алексей отозвал меня в сторону:

— Вы его раньше знали?

— Да, он был моим другом.

Алексей присвистнул и еще раз внимательно посмотрел на пленника.

— М-да… А нельзя ли его отпустить, ведь он уже, по сути, не опасен?

Типичный русский характер. Когда враг повержен, то к нему уже не чувствуют ненависти, даже жалеют.

— В душе я с тобой согласен, но имею ли я на это право. Что скажут остальные? Особенно, когда узнают, что раньше мы с ним были друзьями.

— Они уже забыли о нем. Он же не участвовал в нападении на стационар.

— Но был его организатором.

— Не думаю, что именно он отдал приказ стрелять в детей. У него для этого слишком интеллигентное лицо.

— Люди с такими лицами часто создают такие учения и мировоззрения, которые приносят больше горя и вреда, чем тысячи отъявленных бандитов.

— Ну, это когда было! — не сдавался Алексей. — Теперь нет ни радио, ни печати! Откровенно, меня уже мутит от крови.

— Как-будто я ее жажду! — мне стало немного обидно.

— Да нет, я понимаю! Когда необходимо, то вопросов нет, но сейчас… Я бы отпустил его… А?

— Ладно, иди и делай свое дело!

Мне все больше и больше нравился этот парень. Я чувствовал, что он будет самым надежным помощникам. Именно такие люди — бесстрашные в бою, сильные в своей доброте, нужны были мне в осуществлении задуманного.

Я вернулся к пленнику.

— Послушай, ты сам участвовал в набегах?

— Нет, конечно. Я только говорил, что нам нужно, а добывали остальные. Я все эти дни был в Любомле.

— Когда ты приказал захватить стационар?

— Я узнал, что ты уехал и не возвращаешься уже четыре дня. Значит, погиб. Под рукой не было подходящей базы. Если бы я знал, что ты вернулся, я бы не пошел на это.

Он говорил искренне.

— Но ты приказал выгнать детей?

— Вот уж нет! Ты можешь спросить пленных, если их еще не расстреляли. Я как раз хотел сохранить людей, ибо это входило в мои планы создания большой изоляты. Ты посмотри, сколько я собрал продуктов! Я как раз рассчитывал, что кормить придется больше народа. Когда я узнал, что детей выгнали, я чуть не расстрелял командира группы захвата.

— Почему же ты мне об этом не сказал раньше?

— Ты бы подумал, что я изворачиваюсь, чтобы спасти себе жизнь!

— А почему сказал сейчас?

— Ты спрашиваешь — я отвечаю.

Он оставался верен себе до конца. Гордый даже перед лицом близкой смерти.

— Кроме того… — он замолчал, видимо не решаясь говорить…

— Что? Договаривай.

— Со временем, когда эти ребята подросли бы, я хотел иметь в их лице противовес своей команде, в которой, как ты верно заметил, большинство были уголовниками.

— Что же, это логично! — согласился я. «Итак, будем считать, что из уголовных преступников тебя можно перевести в политические противники», — решил я и подозвал бойца.

— Пойди, — шепнул я ему так, чтобы пленник не слышал, — к Борису Ивановичу и скажи ему, чтобы собрал в рюкзак продуктов на три дня, да не забыл положить в него флягу с водой и бутылку водки. Принеси сюда один автомат и два магазина к нему.

Боец побежал выполнять распоряжение, а я вернулся к пленнику. Он встал, истолковав мои действия по-своему.

— Я не держу на тебя зла. Уверен, что у тебя ничего не получится с твоей затеей, но все равно желаю успеха… Прощай!

— Я тоже не держу больше на тебя зла. Что вскочил? Посидим еще, мы ведь так давно не виделись.

— Вот это ты зря. Так хорошо было… Зачем издеваться на прощение?

— С чего ты это взял?

Он ничего не стал отвечать, но послушно сел. На его лице была написана полная отрешенность.

Вернулся боец и принес то, за чем его посылали.

— Это тебе. Советую идти прямо на восток. — Я достал из кармана компас и протянул ему. — Километрах в тридцати отсюда есть сторожка лесника. Запомни, его зовут Иван Акимович. Передай ему от меня привет. У него, между прочим, молодая и красивая дочь. Думаю, что эпидемия их не затронула. Можешь переждать зиму там. Это совет, не приказ. Прощай!