Сэм Сэвидж - Фирмин. Из жизни городских низов Страница 13

В столетие, предшествовавшее нашему времени, тонкие и немыслимо интеллигентные обитатели Акси-12, планеты, расположенной в отдаленнейшем углу нашей Галактики, взялись посылать исследовательские космические станции с роботами на борту для изучения Земли, единственной планеты во всей Галактике, кроме их собственной, где наблюдаются высшие формы жизни. Ну вот, значит, эти станции насобирали безумное количество всяких данных о Земле и населяющих ее существах, и в конце концов аксионы решили, что теперь самое время наладить с землянами непосредственную связь, хоть и отдавали себе отчет в том, как это будет непросто. Аксионы, существенно превосходя землян по части морали и интеллекта, имеют несчастье — то есть это, с землянской точки зрения, несчастье — выглядеть как садовые слизняки. Притом размером они с шетландских пони. Существам столь интеллектуальным, им, конечно, хватает здравого смысла понять, что подобная внешность может навести землян на совершенно ложные выводы относительно превосходящего ума и высшей морали аксионов. И даже вполне вероятно, что земляне просто-напросто откажутся водить дружбу со слизняками, тем более с шетландских пони величиной. К счастью, эти высшие слизнякоподобные существа владели продвинутой протоплазменной технологией преображения, а потому на Акси-12 было принято решение послать на Землю в составе исследовательской экспедиции дюжину аксионов, предварительно преображенных в доминирующий на Земле вид. Более того, дабы эти исследователи могли в совершенстве овладеть языком и освоиться с обычаями землян, засланы они туда были младенцами, инопланетными Подменышами, с тем чтоб ни о чем не подозревавшие земные матери их воспитали, как своих собственных. Откуда и название книги. А когда уже эти Подменыши станут взрослыми, владея языком, зная обычаи Земли, имея друзей-знакомых — и даже, между прочим, родителей, братьев и сестер, — среди доминирующего вида, вот тогда-то они и послужат посредниками в мирных переговорах между землянами и аксионами.

Ну чем, кажется, плохой план? Но, к сожалению, несмотря на десятилетия анализа и шпионства, аксионские исследователи-роботы допустили глупую ошибку, ложно заключив, что доминирующим видом на земле является норвежская крыса. И вследствие этой ошибки в один прекрасный день 1955 года дюжина ничего не подозревавших крысиных самок с охотой приютила у себя равное же число протоплазмически преображенных аксионов, отныне не отличимых от естественных крысиных отпрысков. Дети-аксионы скоро распознают эту ошибку. Отчаянные Подменыши, однако — под водительством удалого Альяка, — геройски пытаются довести свою миссию до конца, то есть наладить связь с представителями доминирующего вида, к которому, как теперь они, увы, убедились, на Земле относятся люди. Дальше в книге идут подробные описания их ужасных смертей от рук этого беспощадного вида, хотя настоящие крысы, считая аксионов родней, предпринимают самоотверженные попытки их спасти. И каждый раз, когда на Земле убивают аксиона, точное изображение его погибели телепатически передается через всю Галактику на Акси-12, и так душераздирающи эти картины, что даже миролюбивую и высоконравственную аксионскую публику они выводят из себя. Их космическим кораблям, правда, требуется несколько лет, чтоб достигнуть Земли, но, добравшись туда наконец, они ее превращают в пылающий шар. Вот откуда горящие города на обложке. В эпилоге, отнесенном к 1985 году, люди уже погибли, все до единого, вместе с другими крупными плотоядными, и на обугленной, разоренной планете самодержавно царит норвежская крыса.

Я закрыл «Подменыша» и на него сел. Я чуть не разрыдался, и рядом с именем Джерри я поместил слова ДРУГ ДУШИ и ОДИНОЧЕСТВО. Теперь я понял, что большая плетеная корзина спереди на велосипеде нужна ему на то, чтоб в ней развозить необъятную свою тоску, а глаз, кося на сторону, вечно разглядывает пустую никчемность жизни человеческой и бесконечность времени и пространства — никчемность и бесконечность, и он их в своей книге сплавил под названием — Великая Пустота. Ну, вы можете себе представить, как благодаря этой книге возросло мое самоуважение. Довольно, хватит мокрых мест в джунглях, довольно, хватит бессмысленных слов и жестов — меня подхватила и понесла совсем иная волна. К этикеткам ИЗВРАЩЕНЕЦ, УРОД, ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННЫЙ ГЕНИЙ я теперь смело мог прирастить обеляющее прилагательное ИНОПЛАНЕТНЫЙ. О, какое это облегчение, когда, глядя одинокими ночами на звезды, видишь в них не прежние льдышки, горящие в Великой Пустоте, но теплящиеся окна родного далекого дома. К сожалению, к сожалению, инопланетянство не влечет за собой ощутительных выгод по части богатства и славы, не повышается благодаря ему и вероятность, что провлачишь спокойно хотя бы день, и не свалятся на голову беды. Ну и вдобавок я, между прочим, во всю эту историю не очень-то и поверил.

В рабочие часы, если я не спал или не свешивался с Воздушного Шара, вы меня легко могли найти на Балконе. Ничто из происходившего внизу, в магазине, не ускользало от моей наблюдательности. Когда торговля у Нормана шла особенно бойко, о чем то и дело возвещала веселым звоном узорчатая старинная касса на прилавке у входа, я всплескивал лапами и кричал в душе: «Молодчага, Норм! Находящиеся в положении вне игры приветствуют тебя».

«Книги Пемброка» — был большой магазин, четыре набитые книгами комнаты, не считая подвала, и Норм все тут знал как свои пять пальцев. Но и у него случались проколы. И он порой искал и не находил, вонзал в полку рапиру, но ничего не вытаскивал. И тогда на него прямо жалко было смотреть. Особенно запомнился мне один случай. Дичью была тощенькая «Баллада о невеселом кабачке».[51] Охотницей — карлица, молоденькая, в верблюжьем пальто, которое стояло вокруг нее колом, стояло как вигвам и волочилось по полу. Подол весь заляпан грязью. Немножко она потолклась, якобы занятая разысканиями, но, по-моему, просто набиралась духу, чтобы открыть рот. Не успела она озвучить свою просьбу — если слово «озвучить» подходит к ее стесненному шепоту, — Норман повернулся на каблуках, твердо шагнул к полкам, где вянули в бумажных обложках карманные издания романов, протянул вперед руку и заранее скрючил толстые пальцы. Вы буквально предвкушали, как книга спрыгнет с полки к нему на ладонь. Только на сей раз напрасно вы предвкушали. На сей раз церебральная система команды-исполнения не сработала. Вы прямо слышали, как в голове у Нормана клацнул разлаженный аппарат. Книга никакая не спрыгнула, ни на чем не сомкнулись пальцы. Со все возраставшей тревогой я следил за тем, как он оглядывает полку, где должно быть искомое сочинение, отстукивает по корешкам нервным указательным пальцем, как бы их пересчитывая, потом обрыскивает полки снизу и сверху, и вальяжная уверенность меж тем переходит постепенно в дерганое смятение. Когда наконец каждому было ясно, что книга просто отсутствует, печально отсутствует, очевидно отсутствует, мужественные плечи Нормана безысходно поникли.

— Что ж, я думал, у нас это имеется, но, видимо, ошибся. Прошу прощения.

Он пробормотал это в пол у себя под ногами, не в силах глянуть разочарованной клиентке в глаза. Он был, очевидно, ужасно расстроен, и я понимал, что он расстроил и бедную карлицу, которая, конечно, уж сама была не рада, зачем попросила этот свой «Кабачок». О, как мне тогда хотелось выпрыгнуть из моего укрытия, крикнуть: «Да здесь эта книга, мистер Шайн — в глаза-то, конечно, я звал его мистер Шайн, исключительно, — здесь она, к кулинарным книжкам прибилась». Заикаясь от потрясения, он говорит: «Н-н-но откуда вы з-знаете?» А я в ответ: «„Книги Пемброка“ для меня не только бизнес — это мой дом, сэр». Он потрясен до глубины души, он глубоко растроган. И это только начало. В моих мечтах он меня берет в ученики. Я быстро восхожу по служебной лестнице. На мне зеленый козырек для защиты глаз. Я очень недурен в этом козырьке, когда, засиживаясь далеко за полночь, разгребаю бумаги, — по-моему, вылитый Джимми Стюарт[52] в «Жизнь прекрасна».

Новости из внешнего мира меж тем приходили неутешительные. Согласно «Глоуб» генерал Лог представил городскому совету окончательный план сражения. Адвокаты нескольких обреченных семейств на западе Сколли-сквер продолжали битву, но дело их заранее считалось проигранным. В июне городской совет принял резолюцию: через несколько месяцев начнется разрушение. Долгие ряды тяжелых машин стояли по окраинам, начищенные, в боевой готовности. Чуть не каждую ночь после этого постановления городского совета горел какой-нибудь дом — хозяева пытались сократить убытки. Сирены выли, дым стоял столбом, на улицах не продохнуть. Я продолжал работать над своей «Одой к ночи». Мысленно я ее называл «Его знаменитая „Ода к ночи“». А Норман, притом что магазин на грани погибели, Норман знай себе покупал книги. Потому, наверно, что тоже в общем-то акула — лишь бы не утонуть.