Анастасия Монастырская - Теща Дракулы Страница 13

-- Укусы откуда? Может, клопы?

-- Какие клопы, окстись! Не иначе -- вампиры. Давеча Любицу покусали, под утро девка дух испустила. Отец Мититей даже отходную не успел прочитать. Теперь осиновый кол в сердце загонят, серебро на глаза положат, руки узлом скрутят и только потом похоронят.

-- Зачем?

-- А затем, что если не сделать так, то вампир из-под земли выйдет. Похоронишь его, а он туманом просочится сквозь толщу земли, выйдет на поверхность и прежнюю форму обретет. Не верь тому, что видишь. Вампир хитер и коварен: может обращаться в кошек, летучих мышей, в змей и волков. Любит лунные ночи и по лунному лучу плывет, как по реке. А захочет, так и по стенке проползет, никто и не заметит.

-- Сказки сказываешь! По лунному лучу! Где ж ты в Валахии вампиров видела?

-- А кто их видел, того уже нет. Упыри хитрые и коварны, раньше только по ночам являлись, а теперь и посредине дня могут, если солнца на небе нет. Мне бабка сказывала, что упырь ни мертв, ни жив, но живет в смерти. Наяву тощий и волосатый, а как насосется, становится таким жирным, что едва не лопается от сытости. Потому и кровь сочится изо рта, ушей и носа. Кожа у него дряблая-дряблая, белая-белая, губы красные, между ними острые клыки. Ногти, загнутые, словно когти хищной птицы, грязны и тоже сочатся кровью. А пахнет от него гнилью.

-- Не встречал такого, Божана, ей-богу.

-- Твое счастье. Встретишь -- либо умрешь, либо сам таким станешь. Либо влюбит в себя так, что про все на свете забудешь.

-- Я же мужчина!

-- Ишь ты! Въедливый какой! Ну, так упырицу к тебе подошлют, против ее красоты точно не устоишь. А как зубы покажет, поздно будет. Про то точно знаю.

-- Ох, и ужасы рассказываешь. Про княгиню словечко молви? Как она?

-- Сама не ведает, что с ней. То плачет, то смеется. Вот только смех нехороший -- так смеются только те, кто разум свой растерял. И молиться редко стала. Вчера ее укорила, мол, в церковь не ходит, а она смотрит на меня: "Стоит ли к Богу идти, Божана, если до нас ему и дела нет".

-- Ересь какая!

-- И я так сказала. Улыбнулась и на икону смотрит. А по лицу богоматери слезки текут и на пол жемчужинками падают.

-- Быть не может!

-- Смотри!

-- И впрямь жемчуг. Крупный какой.

-- По грехам. Только вот, что я тебе скажу, -- боится она мужа до смерти. Как заслышит его шаги, тут же сжимается, словно горлинка, и сердечко так быстро-быстро стучит. Но пуще мужа Ебаты сторонится. Чувствую, что меж ними что-то происходит, а доказать не могу.

-- Твое дело маленькое, Божана: язык понапрасну не распускай, да хозяйские покои держи в порядке. Сама знаешь, больше, чем лжи, господин не терпит непорядка. Если грязь или пыль, мигом осерчает.

-- Больной он до чистоты!

-- А что поделать? Так воспитали князя, и не нам, прости Господи, его менять. Сказывают, встретил как-то Дракула крестьянина в короткой грязной рубахе. Разгневался его величество, увидев мужика в таком виде, спросил, женат ли тот. "Женат, твое величество". Князь рассердился еще больше: "Значит, твоя жена из тех, по ком давно тоскует земля. Как же не сделает она рубашку, которая прикрывала бы твои ноги? Почему не постирает? Срам какой! Казнить ее!". Мужик и слова не успел в защиту жены сказать. Цепеш, сама знаешь, на расправу короток. После привел Дракула другую женщину и отдал ее замуж за вдовца. Говорят, что эта женщина так трудилась, что времени не хватало даже поесть. На одно плечо она клала себе хлеб, на второе соль, и так работала.

-- Славно сказываешь. Теперь послушай мою историю: крестьянин тот так тосковал по первой жене, что взял да и умер через год на ее могиле.

-- Откуда знаешь?

-- То дядька мой был, на всю округу первый неряха. А женка его рукодельницей слыла. Пряла и вышивала, как пела. А уж какой кисель готовила -- язык проглотишь. Виновата ли она в том, что мужу нравилось в грязном исподнем ходить?!

-- Смелая ты, Божана. Князь смелых любит, а вот болтливых совсем не привечает.

-- Ничего не боюсь, ик, и князя не боюсь, ик. Уходи икота к паршивому Прокопу. Водичики, дай! Уф, полегчало! Заморил жену, столько людей уничтожил, бога совсем не боится... Не боюсь его! Сейчас все скажу.

***

-- Где ты, красотулечка?

-- Уходи, Ебата! И как только проник в опочивальню? Дверь на засов затворила, а ты здесь. Через стены прошел?

-- Через что хочешь, пройду. На пути к тебе преград нет, красотулечка. Подойди ко мне, не бойся.

-- За что мучаешь? Мало мне мужа, так теперь ты, окаянный, покоя мне не даешь.

-- Мужу твоему нет дела до жены, по другой красавице сохнет. А я тебя уберечь хочу, красотулечка. Ну, что ежишься. Будто в первый раз все у нас? Зачем слезками такое личико портить.

-- Матерь божья, глядя на тебя, плачет.

-- Она плачет, мы богаче становимся. Где еще такой отборный жемчуг найдешь?! Иди же сюда!

-- Не подходи!

-- Что это? Никак ножик? И острый какой!

-- Серебряный! Мне матушка дала!

-- Ох, как ручкой машешь, вдруг себя поранишь, красотулечка! Дай сюда его от греха.

-- Не подходи!

-- ...Вот все и кончилось, красотулечка. И чего сопротивлялась? Каждый раз одно и то же. Только мучишь себя зря.

-- Лучше убей меня, чем этот позор терпеть.

-- А ты не терпи! Не хочешь -- беги! Кто тебе мешает?! -- он прислушался, едва заметно шевеля ушами. -- А теперь извини, дела зовут.

***

Исчез, будто его и не было вовсе. Виорика, чувствуя себя грязной, опустошенной и усталой, поплелась к бадье с теплой водой. Без помощи служанок залезла и тут же ушла с головой, смывая с себя скверну. Вода пахала лавандой и жасмином. Слезы текли по щекам и пали в воду. Матерь Божья смотрела на нее, и маленькие жемчужинки снова и снова падали на пол. Целую горсть за сегодняшний день можно набрать. Вот Божана и подворовывает. Правильно Ебата сказал: одни плачут, другие богатеют. Так было, есть и так будет.

Мокрые волосы водорослями облепили лицо и тело. Как же получилось, что она осталась совершенно одна. И не у кого помощи просить: родители далеко, муж... а что муж. Теперь она понимает, что значит быть соломенной женой. Вроде и колечко на пальце, а счастья по-прежнему нет.

Виорика отжала волосы и случайно коснулась незаживающей ранки на шее. Ебата приходил к ней каждые три дня, она сопротивлялась, как могла, да что толку?! Все равно брал, что хотел, и уходил. Первое время Виорика хотела пожаловаться мужу, но тот к писарю благоволил и всячески его отмечал. Поверит ли, что не она первой решилась на измену? Вряд ли. На людях Ебата гадко ухмылялся, словно хотел выдать их общую тайну. И Виорика оставила попытки поговорить с Дракулой. Тем более, что он сейчас действительно был увлечен другой.

Не хочешь -- беги. Ебата прав. Надо бежать. Иначе в живых ее не оставят. Если не Драула, то Ебата решит ее судьбу. Она снова нырнула в благоуханную воду. А когда через пару минут взглянула на икону, то показалось, что богоматерь впервые за последние месяцы улыбается ей.

Где же Божана? Давно должна была с ужином вернуться.

***

"Вот дурища, -- ругала себя Божана, спускаясь по витой лестнице во двор. -- Кто за язык тянул?!". Пошла за ужином для Виорики, да так и осталась, не устояв перед искушением -- отпить вина из княжеских запасов, да полакомиться печеными яблоками с корицей и сливками. Тут-то язык и развязался. Вина в Валахии крепкие, сразу в голову ударяют. Да и компания подобралась на славу: все пришли послушать служанку княгини.

С детства так: вместо того, чтобы промолчать, Божана начинала говорить, да так, что не остановишь. Лишь бы до Ебаты не донесли, испуганно перекрестилась Божана. С княжеским соглядатаем в последнее время творилось что-то не ладное: днем его почти не видать, ночью ­-- Ебата казался вездесущим. Иногда они с князем исчезали до утра. Возвращались, покрытые засохшей кровью и грязью. Но никто не смел задавать ненужные вопросы, никто, даже Виорика. Как-то княгиня осмелилась спросить, и отлетела в другой конец комнаты. Синяк не сходил неделю.

-- Божана, он теперь совсем другой, -- плакала Виорика. ­-- Днем лютый-лютый, но какой-то вялый. Если его не трогать. То все обойдется. Не тронет. Даже на ласки не отвечает. Сидит в своем кресле и молчит. Даже не знаешь, спит он или бодрствует. Я подойти к нему боюсь. Окна занавешены: так и сидим в кромешной тьме, ждем чего-то. К вечеру просыпается от спячки. Раз -- и глаза горят, силы появляются. Иногда смеется, подарки дарит.

-- А ты бери подарки, княгинюшка, не отказывайся, -- советовала Божана. -- То, что тебе не подойдет, я возьму. Чего уж брезговать?!

Но Виорика не слушала, думая о своем:

-- Он похож на медведя, нет, скорее, на волка... Глаза безумные, на щеках щетина. Пахнет псиной, когда прикасается, меня мутит, сдержаться не могу. Вроде уедет, легче станет. А после думать начинаю: куда они ездят по ночам? Зачем?

Зачем, зачем?! Божана икнула и тут же прикрыла ладошкой рот, а ну как, кто услышит. За тем самым они уезжают, чего тут непонятного?! Все знают, да только молчат. Возле замка стали находить изувеченные трупы. У большинства рваные раны на горле и в груди. Люди боялись выходить на улицу, особенно в полнолуние, а, заслышав вой волка, тщательно запирали двери и окна. Но жертвы продолжались. Но даже мысленно, на трезвую голову, Божана боялась себе признаться, что именно князь со своим подручным повинны во многих преступлениях. Сама мысль об том казалась ересью. И вот теперь по глупости сама проговорилась на кухне. Что у трезвого на уме, то у пьяного...