Надежда Шарова - Волшебный локон Ампары Страница 13

Встречались и постаменты без надписей. Шеренгу из десяти таких постаментов Кир-Кор обнаружил в широком, сплошь остекленном коридоре, и каждый из них был увенчан головой матерого гиппопотама. Это не было десятикратным повторением скульптурного «портрета» одной и той же особи Hippopotamus amphibius, однако и существенных различий в окаменелых чертах изваянии Кир-Кор не заметил. Кстати, вопрос о вероятии экзотических захоронений здесь отпадал сам собой, поскольку своеобразная конструкция пола позволяла смотреть сквозь плиты прочного, как алмаз, и прозрачного, как молодой лед, керамлита. Под плитами — ничего, кроме ажурных опор и подсвеченного снизу потока воды. Поток подчинялся ритму берегового прибоя: вода толчками увлекала вдоль коридорного канала медуз, креветок, нити водорослей, рыбью мелочь; кувыркаясь, как сорванный с дерева лист, пронеслась пурпурная морская звезда.

Коридор-канал «впадал» в большую пещеру, освещенную, как показалось Кир-Кору издалека, жарко пылающими кострами. Освещение впечатляло.

Ступая по керамлитовой почве над глубью подземного озера (и не испытывая при этом ни малейшего удовольствия), он видел на далеком дне подсвеченные скалы.

Языки рубиново-красного, желтого и розового пламени, стекая по стенам, создавали во всех направлениях неуютно обширного пещерного интерьера своеобразные световые эффекты, сильно искажающие перспективу; в сочетании с высокими потолками и слишком прозрачным полом это странным образом порождало иллюзию грандиозного всепланетного пожара: все четыре стороны света представлялись охваченными огненной бурей — север, запад, юг и восток…

Центральный участок прозрачного пола (над самой большой глубиной) был занят строгим каре красновато-коричневых кресел. Кир-Кор остановился. Каре покоилось на цилиндрическом, словно выросшем из подводных скал основании и содержало в себе ровно сто шестьдесят девять мягких красно-коричневых единиц. Каждое сиденье украшал искусно выполненный рисунок — предметное изображение рога изобилия. Изображения самого рога были стандартными, а вот через край сыпалось разное: корнеплоды и клубнеплоды, монеты и ордена, кирпичи и лопаты… На сиденьях ближайших кресел — рыбное изобилие, плодово-ягодное, злаковое, журнально-книжное. Над спинками кресел по обе стороны изголовья торчали большие черные наушники. Это выглядело как приглашение сесть и послушать. Почему-то вдруг вспомнился кресельный подъемник в Мировом музее сословных революций. Вспомнился, видимо, кстати. Секунду поколебавшись, Кир-Кор придавил своим телом журнально-книжный поток. Грандиозное зарево всемирного пожара сразу погасло, вспыхнуло множество указателей, повернутых стрелками кверху. Подлокотники, звонко щелкнув, сомкнулись полукольцом страховочного захвата, кресло приподнялось, выдвинулось из ряда себе подобных, плавно повернуло против часовой стрелки и устремилось к потолочному своду, где уже раздвигались одна за другой красные и желтые диафрагмы конического входа в шахту подъемника. В наушниках звучала нежная сентиментальная мелодия, ностальгически-сладкая, трогательная до слез. В шахте свирепствовали сквозняки, пахло пылью, и Кир-Кор ощутил себя запоздалым туристом.

Наверху — утопающая в цветах обширная смотровая площадка. Ветерок над обрывом, шум кипящего внизу прибоя. Запоздалый турист даже не видел, как провалился в свою красно-желтую преисподнюю красно-коричневый дефинитор печатного изобилия. Привыкая к головокружительным запахам местных растений, Кир-Кор смотрел с высоты гранитного выступа на огоньки в проливе между пирамидальным островом Контур и плоским его соседом. Пролив был виден отсюда как на ладони: туристская флотилия рекой искрящихся самоцветов обтекала застывшую на рейде скромно иллюминированную «Пацифику». Огни «Алмаза» покачивались в открытом море. Суденышко успело выполнить маневр под парусом и взять курс в нужном направлении. Наблюдая за ходом катамарана, Кир-Кор обнаружил, что все еще продолжает ощущать ауру Марсаны. Свет звезд переливался на гладких спинах ленивых волн ртутным блеском, из глубины пробивались наверх пятна таинственной люминесценции — вид ночного моря завораживал. Способность к аурическому дальнодействию природной пси-эманации Марсаны интриговала. Слишком редкая среди землян способность…

Он перевел зрительное восприятие в область пиктургии инфракрасного диапазона. Море сразу стало другим. Не море — пустынная переливчато-коричневая плоскость. Такое море не могло завораживать, зато теперь он легко разглядел на фоне пустынного однообразия уходящее судно, вертикальную красную черточку на борту, угадал в ней фигуру Марсаны и адресовал ей ментальный оклик. На ответ он почти не рассчитывал. И напрасно. Ответом был дикий всплеск совершенно неорганизованного ментаполя. Он ничего не понял (кроме разве того обстоятельства, что управлять своим ментаполем Марсана решительно не умеет), однако успел зафиксировать особенности ее ауро-модуляционной стихии. Другими словами, успел настроиться на чужой камертон (так пламя свечи, вспыхнув, избирает своим камертоном фитиль). Теперь он должен был попытаться использовать камертонный эффект для импринтинга. Для запечатлевания. Для аурического запечатлевания. Коль скоро она ответила на оклик, имелось вероятие того, что импринтинг может состояться. Вероятие мизерное и вдобавок напрямую связанное с происхождением. Имеется в виду дигейская ветвь генеалогического древа… А вдруг.

Внимание случайного прохожего наверняка привлек бы застывший у парапета рослый человек в рубахе, украшенной светящимся биоценозом верхней юры. Человек очень сосредоточенно (как и подобает внимательному наблюдателю) вглядывался в темноту открытого моря… закрытыми глазами. Что видит он сквозь плотно Сомкнутые веки? «Да, — спросил себя Кир-Кор, — что же я вижу?..» Он никак не мог определиться в пространстве зрительного поля Марсаны. В темной, овальной (подобно очертанию глаза) вселенной виделось нечто округлое, еще более темное, кое-где пронизанное лучистыми звездочками проблесков… Аура Марсаны, увы, не обладала поисковой реактивностью — дикая и потому беспомощная, как младенец, аура, и наивно было бы ждать от нее осмысленной пиктургии. Даже в ответ. С другой стороны, чтобы младенец мог развиваться нормально, с ним надо общаться. Бережно, не пугая. Для начала, к примеру, совместить спектры зрительных восприятии в инфракрасном диапазоне. (Чем длиннее «фитиль» — тем ярче охватное «пламя», избравшее своим камертоном «фитиль» чужой ауры.)

Кир-Кор, не зная еще, что из этого выйдет, мягко задействовал пиктургический резонанс и тут же вызвал в себе специфическое состояние, грубой аналогией которого можно считать физическое состояние брошенной в воду сухой губки.

В овальной вселенной зрения Марсаны что-то произошло. Что-то сдвинулось, словно сошла пелена, округлая темнота приобрела коричневатый оттенок, а верхняя часть овала заметно побагровела. Кир-Кор чуть усилил резонансный нажим и резко расширил спектры основных восприятии. С внезапной ясностью он увидел вверху подсвеченную багрянцем палубу катамарана и на несколько мгновений потерял ориентировку в пространстве. То ли палуба оказалась над головой, то ли сам завис над палубой вверх ногами… Подрабатывать пиктургический ракурс он не решился — оставил как есть.

Из каюты вышла вверх ногами вишнево-красная фигура с каким-то свертком в руке. Послышалось шипение баллончика — сверток уродливо вспух, прилип к перевернутой Палубе вогнутой глыбой. «Пневмокресло», — понял Кир-Кор.

Возглас Марсаны:

— Матис!..

— Что случилось?

— С тобой! Посмотри на себя! О небо!.. Взгляни на свои руки!

Матис, помедлив, спросил:

— Что я должен видеть на них в темноте?

— Ты светишься, как раскаленный идол из металла!

— Да?.. Как Молох?

— Смотри, и с морем что-то случилось!.. Неужели не видишь? Красновато-коричневое и кое-где прозрачное в глубине… И звезды какие-то странные…

— Позволь… а с тобой ничего такого?.. — обеспокоился вишнево-красный Матис-Молох. Действительно, непривычное и, наверное, жутковатое зрелище для Марсаны. — Ты сядь, пожалуйста, сядь.

— Мне надо сесть, — согласилась Марсана. (Пневмокресло дернулось, исчезло, и вместо него Кир-Кор увидел у себя над головой протянутые к бортовому канату длинные, налитые пурпурным свечением ноги.) — О, смотри, и я с огоньком! — Она растерянно рассмеялась. И тут же оборвала смех.

— Перегрелась на солнце? — предположил озадаченный капитан.

— Ничего подобного. А вот если… Может, внушение?

— Откуда?

— Мне кажется, все это — результат общения с Кириллом. Есть в нем что-то такое… магическое.

— Ты это как-нибудь ощутила? — с тревогой спросил светящийся Матис. Присел на корточки (словно приклеился к перевернутой палубе головой вниз, как летучая мышь), положил рядом спикард. На багровом лице — рубиновые яблоки глаз.