Наталья Лебедева - Племенной скот Страница 14

А на третью ночь, привыкнув и поверив, нежась в его руках, почувствовала вдруг, как накатывает теплая волна и поднимает на гребень, заставляет выгнуться всем телом, забиться в сладкой судороге, и бить, бить, бить его руками, требуя еще…

И он, восхищенный, не мог унять дрожь, а все целовал и целовал ее, пока она, утомленная, не уснула в его руках.

Утром ее разбудила стрекотня сорок. Финиста не было рядом.

Алена потянулась, улыбаясь, исполненная приятной истомы. Воздух был прохладным, а одеяло – теплым, вставать совсем не хотелось. Вот только сороки за окном верещали, словно хотели напомнить о предстоящих делах – из одной только вредности.

Но Финист не прилетел в эту ночь. Не было его и на следующую, и через день тоже не было. Алена ходила по дому сама не своя, натыкаясь на издевательские ухмылки сестер. Впрочем, ей даже в голову не приходило узнать, чему они улыбаются. И только отец заботливо спрашивал, не заболела ли, да как себя чувствует.

К концу тоскливой недели, измученная, не в силах понять, что же произошло, Алена обогнула двор и подошла к дровяному навесу. Там, наверху, было окно ее комнаты. Она стала вспоминать, как Финист вспрыгивал на козлы, потом на крышу, потом подтягивался на руках. Все это представилось так живо, что Алена заплакала. Взгляд ее упал на что-то блестящее, что запуталось в жухлой траве двора. Она наклонилась и подняла с земли полукруглый стеклянный осколок. Острый, угрожающий, он был весь заляпан бурыми пятнами засохшей крови.

Отчаяние заполнило Аленину грудь. Не понимая, что делает, она уколола свой палец и смешала свежую кровь с бурой, засохшей, Финистовой, почувствовала его рядом, и даже легче стало Алене на мгновение.

За спиной раздался резкий сорочий стрекот. Алена вздрогнула и бросила быстрый взгляд на забор. Черно-белая наглая птица сидела там, потряхивала крыльями, раскачивала хвостом.

– Ведьма! Дрянь! – шепнула Алена, в неистовстве кусая губы, а потом, с быстротой, которой сама от себя не ожидала, подняла с земли увесистый камень и швырнула в сороку. Камень попал точно в цель. Птица вскрикнула, пошатнулась и, едва ли не упав с забора, полетела в сторону леса, с трудом поднимая подбитое крыло.

Утерев слезы, Алена пошла домой. На крыльце ее встретил встревоженный отец.

– Лизке плохо стало. Помирает девка. Вроде как паралич разбил. Ты посиди с ней, а я поскачу, позову Чмыхало, ладно?

Испугавшись, Алена бросилась к сестре: все же любила ее, пусть и ведьму, и вредить так сильно совсем не хотела.

2. Нечисть

– А-ааани та-ааакие прикольные! Ты не пре-ееедставляешь! – гнусаво и капризно тянула Татьяна, рассматривая ярко-красные, только что накрашенные ногти.

– А что? – Устало прикрыв глаза, Лариса откинулась на спинку кресла и даже запрокинула голову. Ей было хорошо: она сделала массаж и наслаждалась тем, как тихонько и осторожно педикюрша приводит в порядок ее ноги. Вот только Татьяна, сидящая в соседнем кресле, трещала без умолку, да грызла изнутри тяжелая, едкая зависть. Татьяна была беременна уже полтора дня, и то и дело демонстрировала мобильник, на экране которого компьютер, сверяясь с данными медицинских датчиков, моделировал фазу развития плода.

– Я, блин, охренела! Я уржалась вся!

– Так что? – Лариса начала терять терпение. Она бы ушла в другой кабинет или попросила включить музыку, но ей хотелось знать.

Татьяна стала говорить об отце ребенка, перемежая рассказ глупыми словечками и паузами, то и дело закатывая глаза.

– Блиин же, по закону нельзя им открываться, да? Я решила, что буду русалкой. Ну, подкупила себе соро́к – пять штук. Целое состояние отдала, но так, блииин, надежней. Выбрала себе… Ничего такой – прикольненький, молоденький. Здоровый, главное. И красавец. Ой, Лариск, не представляешь, какой красавец! И вот стал он на реку за рыбой ходить рано поутру. Я подгадала, разделась, села на камень, сижу, жду его. Прикинь, Лариск, на мне ничего, только веточка березовая в руках…

– Не холодно было? – Лариса спросила, посмеиваясь, но Таня иронии не заметила.

– Неет, – протянула она. – Меня от другого трясло. Понимаешь, да?

– Понимаю…

– И вот он вышел, увидел меня и замер, стоит – дурак дураком! Рот открыт, удочка в руках да ведро. А я, блиин, такую подтяжку себе сделала: у меня тело прям волшебное. И татушку блестками голографическую – под кожу. Вроде как зеленая чешуя проступает. И грудь – мама дорогая! – ты бы видела, какую Василий Федорович мне сделал грудь! Как у девочки у молоденькой. И вот стоит мой красавец, на все это богатство пялится…

– А ты?

– А я прикалываюсь. Ну и говорю: «Здравствуй, чего замер? Русалку, что ль, не видел никогда?» А он: «Нет, говорит, не видел». – «Ну так посмотри. А хочешь – и поближе подходи. Мне своей красоты стесняться нечего». Он и подошел такой, смотрит. А потом и руки потянул, да все норовит за грудь схватить, да за зад, за чешую. Дрожит весь. Ну а потом и заявляет: «Так ты ж, мол, утопленица!» – «Да кто тебе сказал?! – это я типа обиделась. – Я речного царя дочь, берегиня!» – ну в точности так говорю, как инструктор учил. Я тебе говорила – я всегда хорошо запоминаю. У меня даже в школе пятерка была по стихам. Ну, когда наизусть…

– А он?

– Сомневался – прикольный такой… А потом лапищей своей за зад таки меня хватанул, почувствовал, что теплый… Ну и… – Татьяна хрипло расхохоталась, а потом досадливо сморщила нос, демонстрируя, что педикюрша недостаточно бережно относится к ее ногам. Та сжалась, опустила глаза, скрывая мелькнувшую в них ненависть, и принялась с нарочитой осторожностью втирать в ступню крем.

За окном, прозрачным лишь с одной стороны, с легким шорохом проносились машины. Блестело летнее солнце, пробивая в окнах огненные дыры, пешеходы шли, стараясь держаться в тени, двери кафе на противоположной стороне улицы были призывно открыты.

Монитор у Татьяны пронзительно пискнул, и она, бесконечно довольная собой, показала Ларисе, что зигота начала дробиться.

– Так что, – Лариса нахмурилась и отвела взгляд от дразнящих бластомеров, похожих да две слипшиеся ягоды, – с первого раза – и тут же ребенок?

– Не-еет. Пять раз…

– И как тебе?

– Да кайфово. Меня мать уговаривала на ЭКО, но я решила а ля натюрель. И оказалось возбуждающе, прикинь? Типа как, блин, на маскараде. Чувствуешь себя такой красивой и неземной. Конечно, мужик деревенский, но, знаешь, есть в этом что-то восхитиииительно-дикое. Эти ручищи, запах этот острый, звериный прям такой, восторг в глазах…

– А муж?

– А что – муж? Мужу ребенок нужен? Нужен. Сам он может его сделать? Не может. ЭКО дает стопроцентный результат? Не дает. Ну и все. Какие могут быть ко мне претензии?

Ларису покоробило от неприкрытого цинизма, но она смолчала, подбирая слова, чтобы задать следующий вопрос:

– И что, все вот так гладко?

– Не-аааа. Представляешь, валяемся мы с ним на сеновале – в последний раз, только я еще не знала, что все получилось. Он вроде заснул. Я по-тихому экспресс-тест запустила, жду результатов, а он вдруг вскакивает, глаза шальные: то ли приснилось ему чего, то ли наговорил кто-то, а ему вспомнилось – черт его знает! Только он вдруг хватает вилы – и на меня. А я, блин, голая, диагност за спиной прячу…

– Боже мой! И как же ты?

– Лар, ну такая же штука есть – уписаешься! Автоморок. За ухом крепится – крохотуля, пленочка в сантиметр! Он ко мне, вилы в руках ходуном ходят, лицо бледное, страшное такое прям… Крестится. И тут я автоморок нажала – думала, помрет от страху! Представляешь, была я, беленькая такая, хорошенькая вся, а тут вдруг – бабка. Космы патлатые, нос на нижней губе лежмя лежит, титьки до пупа, все в шерсти, заросшие, зубы изо рта торчат – кривые-острые, горб, когти на руках. Как он бежал! Нет, надо было видеть, как он бежал.

Татьяна зашлась еще в одном приступе смеха, а педикюрши, переглянувшись, захихикали чуть ли не в голос, но быстро взяли себя в руки.

– Так, выходит, это опасно? – задумчиво проговорила Лариса.

– Ха! – махнула рукой Татьяна. – Ничего опасного! Они же там такие идиоты… Кстати, а у тебя с этим как?

– Да никак пока. Вот думаю. – Ларисе было неприятно, что приходится отвечать на вопросы Татьяны, но откровенность требовала откровенности в ответ.

– Слушай, а у вас кто не может? Ты или он?

– Да мы, Тань, можем оба. Только по тесту на совместимость – почти сто процентов, что ребенок будет с отклонениями. Вот так вот.

– Слушай, так уговори Андрея, пусть отпустит тебя погулять!

– Нет, Тань, боюсь, что не смогу…

– Ну пусть сам тогда идет. Я знаю: мужики, они с радостью…

Лариса вышла из салона, и летний зной моментально уничтожил прохладу и свежесть, которыми дышала кожа после расслабляющих процедур. Выйдя из тени, чтобы перейти дорогу, она случайно поймала солнечный зайчик, и перед глазами стали плясать черные пятна, похожие на медленно делящиеся клетки зародыша.