Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя Страница 14

Пусть его ест. Всё равно мне нужно немного подумать.

…«Радийка». Бывшая радиостанция рыбного порта среди дачного сухостоя гористой местности. Нереализованная извечная мечта «совдепа» об оазисе. Тамошние дачи — место временного летнего обитания рыхлых туристов-ротозеев и склочных местных домохозяек, поднятых своими, помешанными на усеянных тлёю огурцах и изъеденной проволочником морковке мужьями, святым субботним утром из квартирных постелей…

С каждым выходным, с приходом весны, отъезды на дачу в пожарном прядке становились всё более «необходимыми».

Выдрав с клочьями кожи из кроватей жутких заспанных созданий в виде тёщ, детей и сопящих рядом «бигуди», они первым делом бережно доставали, словно знамя полка, вожделённую лопату из чулана.

Торопливо запихиваясь на ходу варёной яичной скорлупой вперемежку с кислым и столь ненавистным самими, но так любимым их тёщей, ржаным хлебом, первыми гремели засовами гаражей, пустыми вёдрами и тазами по крышам древних таратаек именно они, — обладатели чуланного типа хибар на трёх вырванных у города сотках. Загрузившись до убийства рессор, вся эта чадяще-гремящая кавалькада руин отечественного автомобилестроения, с гордостью обречённых к позору грешников, натужно и хрипло карабкалась вверх по матюгающейся вслед из окон улице. Словно всем назло, именно в предопределённое Кораном время. Называемое «признаком отличия белой нитки от чёрной».

Выползая первыми лучами из-за гор, южное кислотное солнце громогласно обещало отважно согнутым над грядками спинам вселенские муки, радостно потирало протуберанцы и, довольное, накаливало себе на ранний завтрак сковороду…

С каждым днём вылазки на истерически спасаемые пересохшие увалы, на ссохшиеся неодолимыми по крепости комьями и покрытые трещинами в руку шириной, почвенные наделы, становились всё более ранними. Словно личное доморощенное чистилище под гордым стягом «дача» убегало с каждым утром всё дальше от измученного мартышкиным трудом хозяина.

Одуревшие от ночной духоты птицы сипло и злобно орали, нагло и отчаянно требуя от выжженной лесистой полупустыни обещанных в стихах Тютчевым и Фетом «прохлады и неги».

Деловито протирая засахаренные рыла, с готовностью просыпались и готовились к непрерывному штурму кислой и потной человеческой кожи разжиревшие на дармовом фруктовом и навозном изобилии мухи да назойливые оводы.

И всё это раннее великолепие венчали стоящие, будто всю ночь у калиток, высохшие от задолженности перед Хароном старухи. Что бдительно взирали на распределение человеческих усилий на нечеловеческие потуги создать оазис на камнях посреди огненного солнцетворного ада…

Зато на каменистых склонах, ровными и тучными рядами, насмешкой и издёвкой вольготно набухал соками чёрный, сладкий до умопомрачения виноград, просто весною мимоходом всунутый когда-то в кучу камней полупьяным виноградарем из «винного посёлка» на Мысу.

Этих не стало первыми. Честные, мозолистые, но пустые и наивные руки — неважный инструмент в деле спасения шкуры, которая охотно лопалась от усердия на солнцепёке, но за которую голова не думала дальше графика подачи из крана трёх ковшиков мутной, горячей от зноя воды. Либо о чулках для хранения лука, которые отдаст жена из старых запасов на следующей неделе. Не все из них остались в городе или погибли здесь позже.

Но, не будучи по природе ни продуманными, ни воинственными, из всего вооружения эти люди знали лишь топор и вилы, а из дачных и квартирных запасов — полукислый компот да пару кило серых макарон. При этом семьи их, как ни странно, оказывались весьма многочисленными и не в меру прожорливыми.

Как и весь простецкий люд, свято и слепо верящий в заботу и обязательства государства перед своими гражданами.

Глядя на них, я уже понимал, отчего их главы семейств так никогда и не купили себе ничего, кроме «Москвича» или трижды убитой в гордом бою с бездорожьем «Тойоты» 70-х. Из уцелевших и отчаявшихся затем спешно сколачивались «банды», о скромных и стыдливых подвигах которых, вроде мелкого воровства и трусливо отнятых у бабулек простыней, я уже слыхал.

Пока им доставало ума не беспокоить свой район, — действовали в других. Время от времени в гористых частях уцелевшего города слышались выстрелы. С каждым днём всё чаще.

…После того, как солнце переваливало далеко за полдень, на больших лакированных джипах и дорогих седанах подкатывали на свои «дачки» состоятельные, упитанные кабаны с малолетней любовницей, или такой же освиневшей и не в меру наглой супругой.

Эти с недовольством и грустным взором из-под насупленных бровей осматривали своих «вынужденных» соседей, вздыхая и искренне сокрушаясь о невозможности строительства персонального Освенцима для остальной, — «неблатной», — части населения. И топтыгами направлялись в свои дворцы, где расторопный смотрящий мужичонка уже с раннего часа включил сплит, приготовил баньку и замариновал шашлычок для хозяина и грядущих к вечеру его хамоватых гостей.

У этих было всё.

От удобств, забитых жратвой холодильников, до дорогого снаряжения и оружия на стенах и в сейфах. Охотники из них в основном были никудышные, как из скрипача сварщик, но причиндалов и понтов у этой братии, наряду с нахальными громкими голосами, привыкшими повелевать, было в переизбытке. Именно они доставляли и ещё доставят нам массу хлопот.

Не знаю, отчего, но такие гиены охотнее и смелее сбиваются в дерзкие стаи, одержимые странной идеей, что, невзирая на любые обстоятельства, мир по-прежнему создан и сохраняется именно для них. Нет, разумеется, — их и рядом не было в тот памятный день, когда мы крепко умыли и обстоятельно причесали ту нахрапистую волну «властителей небесных сфер». Как и во все остальные опасные для здоровья деньки.

Эти люди не терпят ствола, направленного в их великолепное лощёное брюхо. Его вид приводит их к состоянию непроизвольного опорожнения кишечника. Всё, что пролетает мимо них и не имеет вида денежного эквивалента, наводит на них жути. Так что, при любом раскладе, они мужественно отсиживались с позабытым уже, было, молитвенником под кроватью, пока мы устраивали для них незабываемое зрелище, со всей тщательностью и кровавым упорством вписывая в историю нового мира то роскошное побоище.

Зато уж их смелость и напор не знают границ в том случае, когда их не менее пяти с карабинами в руках супротив запуганного и полуголодного обывателя, у которого мерилом обороноспособности служит скалка жены. Они весьма охотно рулят там, где есть чем поживиться без риска для сала щёк. Эти продержались дольше, и пока ещё живы в большинстве своём.

Но что-то мне говорит о том, что вскоре подкрадывающийся голод и отчаяние начнут их перековку в мародёров. Эти не станут утруждать себя долгими походами за добычей через лес и по склонам затопленных балок.

Через время мне придётся принимать решение: или вырезать их первому, или каждую неделю держать оборону по ночам, пока они не передохнут от наших «рубленых» пуль и голода… Пули у меня не оставляют живых. И закончатся, надеюсь, значительно позже, чем они как класс.

Господи, куда мы все катимся…

— Что делаем, Босс? Двигаем домой или же проверим эти ясельки? — голос жующего Упыря вывел меня из размышлений.

Чего доброго, я так и до пацифизма сам на сам дорасту…

А он, как я смотрю, наконец-то начал, по-видимому, привыкать к слову «дом» в его теперешнем, — местном, — значении. У них с Рыжей в Москве остались родные…

Чёртов булыжник…

Я прикидывающее поднял глаза к серому небу.

До Базы? С одной стороны, да, — ужасно хочется сухого и тёплого угла, мыла на грязную задницу, горячего чая да лохань воды с веничком. Желательно банным, не путать с дворовым! Да чтоб тапки под чистые ноги…

А с другой… С другой — нет, мы не можем позволить себе оставлять за спиной и практически по соседству с Базой непонятную и нерешённую ситуацию. Что там, правда? Поминки, праздничная драка, делёж сорока крупинок сахара или простая семейная ссора?

Или всё-таки реальная ходячая угроза?

Хотелось быть уверенным, что после трёх-пяти суток изматывающей «прогулки» вдали от очага нам не придётся вскакивать среди ночи для отражения чьего-то неуместного в это время суток желания сытно отужинать за наш счёт и заодно провести холодную ночь у прогретой печи.

Мы никого не ждём. Ложки любого формата и размера попрошу оставлять при входе.

И я не ставлю для неприглашённых гостей на ночь чайник.

Ох, как же мне не хочется туда переться!

— Ладно, хрен с ним! Туда, так туда… Шур, твой левый фланг. По прокопу давай двигай. Медленно… Держи от нас метров сорок. Если там есть ретивцы, — две обоймы перемешай с двумя световыми и шрапнельной. Период одну через одну. Иди.