Константин Рольник - Расстановка Страница 14

— Эра всепозволенности — повторил про себя Рэд, то так то эдак устраивая голову на пестрой лоскутной подушке, набитой сеном. — Лучше и не скажешь. Людские истории, прочитанные мною в досье, рисуют целую панораму лжи и насилия, царящего в Рабсии. Но один случай почему-то особенно крепко запомнился. Трудно меня чем-то поразить, я ожидаю от этих мерзавцев чего угодно… Но вот эта трагедия с сыном торговца Сироткина… Она страшна не столько жестокостью, сколько типичностью. Каждый кусочек этой истории знаком и привычен для рабсиян, но в целом история кошмарная. — Рэд перевернулся и натянул одеяло на глаза, воспоминание о прочитанном мучило его — Двадцатипятилетний аспирант, подающий большие надежды молодой ученый… непьющий, не наркоман… совершенно равнодушный к политике… вышел в собственный двор готовиться к экзамену, со словарем и тетрадью в руках. Полицейские совершали плановый обход… А Медвежутин давно развязал им руки и позволил любой произвол на гражданами. То есть разрешения с печатью конечно не было, но кому же можно пожаловаться, коль в стране нет оппозиционной прессы (а он ее удушил), нет независимых партий и движений, если правозащитники поставлены под контроль РСБ? Неудивительно, что полицейские мерзавцы распоясались вконец — «диктатура закона» стала диктатурой бандитов, переодетых в форму. Вот они и задержали парня, объявив «пьяным» (от самих пахло спиртом!)… Чтобы выколотить деньги, как у них принято. Карманы задержанного были пусты — не было денег, но не было и документов. Он показал пальцем, в каком подъезде живет. Не помогло. Забрали. Кстати, рядом оборванный пьяница приставал к девушке — но его не тронули, что с него возьмешь, да и на драку можно нарваться… Хм… До этого момента все вполне типично, с этим сталкивались многие рабсияне. Медвежутин хвалится что обуздал преступность, а на деле — сделал ее организованной, вооружил дубинками, выдал погоны и дал право стричь граждан, как овец — какое уж тут обуздание! Хуже, чем при Дельцине. Тогдашние уголовники не всякого прохожего смели тронуть средь бела дня! Но случай обычен, в общем-то… Избиениями в пункте милиции, в ответ на просьбу предъявить удостоверение и объяснить причину задержания, как это положено по УПК, тоже мало кого удивишь. И тем, что абсолютно трезвого, но в кровь избитого человека везут в вытрезвитель — не удивишь тоже. Да и туберкулезом, что распространен в подобных местах. Отец хлопотал, недоразумение выяснилось, сын был отпущен, но уже нес в себе смертельные бациллы, и спустя несколько месяцев умер. «Недоразумение». Можно ли назвать убийство «недоразумением»? И кто же убил парня, в конечном счете? Пьяный полицейский, задержавший его чтобы ограбить — или все же верховник Медвежутин, сделавший Рабсию полицейским государством, в коем гражданин бесправен?! — Рэд вспомнил бледное морщинистое лицо Сироткина-отца: потеряв единственного сына, тот вмиг поседел, большие серые глаза поблекли, и глазницы напоминали ввалившиеся ямы… Воздастся Медвежутину за его эру всепозволенности. Воздастся! Все больше непреклонных и яростных мстителей вырастает под дубинками его опричников…

Прошло полчаса. За окном вовсю заливались цикады, на кухне мерно тикали часы, на кровать забрался котенок, бесцеремонно пройдясь по ногам подпольщика, который все не мог заснуть, пораженный историей несчастного Сироткина. Наконец, возмущение Рэда было одолено усталостью, и дремота подкралась к нему. Ветхая мебель комнатки приобрела в глазах заговорщика расплывчатые очертания. Последние отрывочные мысли («Я уверен в победе… Завтра — в дорогу… Послезавтра увижу самого Николая Чершевского… Глубоко чту его. Спать… Спать…») — сменились глубоким сном, со сновидениями яркими и цветными.

ГЛАВА III

Планета Мезля.

Рабсийская Федерация.

4004 год бронзового века.

14 авгутса. Пятница

Рэд не ошибся: дать ему приют согласился врач Алексей, двоюродный брат знаменитого Николая Чершевского, заслуженного деятеля искусств Савейского Союза, автора повести «Пятнадцать моментов войны». По этому произведению был создан сценарий лучшего савейского фильма о разведчиках. В это утро (в тот самый момент, когда Рэд пробирался от лесной заимки к полустанку сквозь заросли некошеных, в рост человека, трав) — братья сидели за круглым обеденным столом из резного дуба и весело смеялись. Семейный завтрак подходил к концу, изумительно вкусная форель по-гишпански была уже съедена, на красно-золотой скатерти не осталось столовых приборов.

— Это уморительно! — басисто хохоча и утирая набежавшие слезы, вымолвил шестидесятилетний литератор. Справившись наконец с приступом смеха, он разгладил колючую седеющую бороду, и обратился к брату: — ты только посмотри, Алеша, какой совет мне прислал очередной доброжелатель! Он, видишь ли, рекомендует написать детектив «современный в полном смысле слова». То есть бездумный боевичок, где у чужих берегов выплывает боевой пловец, за спиной у коего висит ручной пулемет, в одной руке зажат чемодан штатовских таллеров, а в другой — 20 килограммов эксплонида. — писатель подчеркнул интонацией букву «д» в названии взрывчатки.

— Ха-ха-ха — залился звонким смехом сорокалетний Алексей. — Великолепный совет!

— Советчику и невдомек, — с улыбкой продолжил Николай — что название этой взрывчатки оканчивается на «т». О сюжете я уж не говорю. Оказавшись на чужих берегах, пловец «мочит» плохих парней (естественно, зарубежных), знакомится с королевой красоты, исполняющей танец живота в местном кабаре, а потом пресловутым «эксплонидом» взрывает дом, где живет главарь мафии, некогда похитивший красотку из Рабсии. Влюбленные бегут из города, за ними гонится мафия и полиция, но при содействии знакомого разведчика их переправляют на родину в подводной лодке. Хэппи энд.

— Николай, без шуток, — подобный «экшн» будет иметь куда больший коммерческий успех, чем твои романы, где разведчик-интеллектуал часами размышляет над историей, философствует, анализирует, ищет в сложном переплетении событий причины, определившие лицо современности. Да и вообще, герой твоих повестей служит определенной идее, глубоко им осознанной. А не пресловутому чемодану с таллерами, не красотке из кабаре, и даже не государству. «Родное» государство, отступив от идеи, которую герой исповедует, становится его врагом. Ты ведь прекрасно это показал в последней книге цикла о разведчиках — в повести «Безнадежность».

— Именно! Там я пишу о том, что после войны, при диктаторе Слатине, разведчик вернулся на родину и был арестован. Увидев, как извращена бюрократами идея революции (а именно ей — не государству! — герой посвятил свою жизнь) — он сидя в тюрьме начал единоборство уже не с иностранными, а с «отечественными» спецслужбами и следователями. Чтобы сохранить себя как личность. Чтобы не предать гуманистические ценности, в которые верит.

— Ну вот, вот… Сам посуди, способен ли нынешний массовый читатель понять его мотивы? А чемодан с таллерами или красотка из кабаре, в крайнем случае «интересы государства» (каким бы оно ни было) — это стимулы общепонятные…

— Для идиотов… — с усмешкой дополнил Николай, откинув широченную прямую спину на огромное, напоминающее цесарский трон кресло из карлейской березы. — Но я пишу для интеллигенции. На старости лет отказаться от оригинального стиля, отдаться бульварщине… Нет уж, извини! Неужели не ясно, что беготня со взрывчаткой, стрельба из автоматов и прочий «экшен» — это завершающий этап тайной деятельности, это вершина айсберга. Она видна всем. А самая важная часть подобной работы — если уж не чисто умственная, то по крайней мере мирная. Она делается в тиши кабинетов, где планируются тайные операции, в банках и биржевых залах, где завязываются узлы финансовых противоречий. В кулуарах парламентов, в губернаторских особняках. Да и везде, где люди с похожими взглядами и целями встречаются, беседуют и находят друг друга — в ресторанах и салонах, на выставках и загородных дачах, на заводах и в конторах. Если этой предварительной, незаметной, но самой важной работы я не покажу — моей писанине грош цена.

— Ну, гроши-то получают те, кто пишет о реальных серых буднях заговора. А с обложек бестселлеров глядят яркие красотки, устроившихся на килограммах эксплонита и денежных чемоданах.

— Знаешь, в моем возрасте коммерческий успех уже становится безразличен. — серые глаза Николая мудро, насмешливо и чуть печально глянули на брата из-под темных широких бровей — Да я никогда за ним и не гнался. В 3988 году мы основали совместное с Франкией издательство «Фридэм», и успех пришел сам собой — писательский образ был уже наработан, без дешевых рекламных трюков. Наработан, в первую очередь, интеллектуальными детективами, кои ты так ругаешь. Писатель — это прежде всего учитель публики, ему не стоит рассчитывать на безмозглых учеников. Хорошая книга обязана быть сложной.