Александр Тюрин - Конечная остановка: Меркурий Страница 16

Едва все понял, как она влепила мгновенный фемский удар, ногой по среднему уровню, как раз в то место, куда собираешься двинуться. Но я и до этого вполглаза за ней присматривал. Поэтому не сплоховал…

Да как не сплоховал!

Я сделался весьма необычным, совсем не таким как всегда. Человеком-юлой. Нечто похожее я испытал на своей шкуре в пневмопроводе, только сейчас все произошло на реактивной скорости.

Мигом оживилось несколько полюсов, источников напряжения, каждый из которых высвободил свою собственную силу в виде вихревого поля. Появились поля едкие, наступательные, и менее подвижные, плотные, защитные — в общем, плюрализм был соблюден. Они смешивались друг с другом, образовывая множество пульсирующих струй, похожих на кровеносные сосуды. В итоге и слепилось что-то вроде кокона.

Уму — по крайней мере моему — не постижимо, почему я не очумел, запутавшись в новых ощущениях. Как будто у меня действительно имелся Контроллер, который все преображал в более-менее приемлемый и усваиваемый вид. Он же, по-моему, и дирижировал всем этим делом.

Один из полюсов еще поднапрягся и вдруг резко разрядился. Трах-тарарах, крик “я-а”. Кажется, орал лично я, а не полюс. В нескольких “сосудах” энергия забила, как психованная, словно собиралась вырваться фонтанами наружу. Из-за этого движение всех предметов и членов тела вокруг меня изменилось настолько, что башмак фемки впаялся в панель компьютера. Пинок был внушительным, нога утопла. Пока девушка забирала свой башмак обратно, я успел цапнуть с переборки огнетушитель и впаял им по стриженой голове. Вернее по тому месту, где недавно была цель — фемка согнулась с той же быстротой, с какой лопается бутылка с водой, выставленная на меркурианский холод. Вследствие этого ее башка вошла в мое брюхо. Я опрокинулся на пол и тут увидел подметку, опускающуюся мне на физиономию…

10

Я ощущал спиной палубу, даже сварной шов чувствовал — надо мной склонялось ненавистное лицо Шошаны. Прежде чем попробовать ударить ведьму, скосил глаза вбок, освежая знания об обстановке. Что за бурда-муда — панель компьютера цела! Я сел, сунул в рот сигарету — от дыма в голове немного прояснилось. Шошанка была матово-бледной, как пепельница, по ее пальцам гулял тремор.

— Погоди-ка, девушка, ты разве не расквасила ногой компьютер?

— А зачем?

— И мы с тобой не бились как Ослябя и Челебей?

Неужели все такое мне прибредилось, как недоноску, надышавшемуся аккумуляторной жидкости? Но Шошана несколько восстановила мою репутацию.

— Я еще не могу до конца все объяснить. Что-то подействовало из тебя и через тебя. Причем, вначале на машину. Ты разобрал реактор, но когда выключил сепаратор, началось, как ты выражаешься, ахинеанство.

На тебя что-то нашло — какое-то вихрящееся марево, видимое даже невооруженным глазом. Если точнее, это было вещество с весьма слабым, не фиксированным излучением, которое полностью заэкранировало тебя. Когда мне удалось прошибить этот экран, я немного разобралась с его возможностями. Он, чем-то напоминая тренажер, выдавал для тебя синтетический мирок. Крохотный, но вполне настоящий.

— Тренажер? — дурным голосом повторил я.

— Он резонировал со страхами в твоей башке. Ты действительно тренировался в чем-то. Эта морока, которую ты снабжал своей энергией, быстро разбухала. Подробности неясны. Однако, едва мне удалось перерезать каналы, подводящие твои силы к этому “тренажеру”, как экран мигом куда-то запропастился. Правда и встряска была для тебя достаточно основательной, отчего ты брякнулся в обморок.

Да, кто-то из нас “с тараканами”, а может уже оба.

— Весьма вдохновляет, что ты не ломала компьютер и не вжарила мне головой в живот, но свои страхи я уважаю… Делай со мной что хочешь, бей, принуждай к сожительству — против этого я меньше всего возражаю — но я не понимаю, как одновременно три системы счисления могут врать одинаково. Ведь ниоткуда взявшийся “тренажер” тут ни причем.

— Системы счисления не врут, врет пространство в котором мы движемся.

— Да, Колумб тоже ехал в Индию, а попал в Америку, но он-то не просыхал всю дорогу. В наших полужидких мозгах может быть вранье, в машинах разлад, однако пространство — извините, нечего на него поклеп возводить. Речь ведь идет не о каком-то плюгавеньком аномальненьком кусочке почвы. Еще понимаю, перлись бы мы через вселенную, сжирая парсек за парсеком, пролетая со свистом мимо черных дыр и жирных пятен… Я уважаю пространство и рассчитываю на ответное уважение с его стороны. По-крайней мере, на этой плюгавенькой планете.

Между прочим, я даже не знал, какое объяснение хочу от нее услышать. Первый раз в жизни такое, спина запотела из-за стрессовых гормонов. Пожалуй, мне сейчас больше всего хотелось лежать пьяной мордой в винегрете, где-нибудь в Васино.

— Тем не менее, девиация есть,— отчеканила неумолимая Шошана. — Несколько раз я пыталась в рамках системы симметрий подобрать такой курс, чтобы выбраться из нее. Но все без толку покамест. Оттого и не хотела тебя пугать. А теперь проверяй расчеты,— распечатка белой птицей пронеслась рядом с моим ухом. — Время, потраченное на движение, становится ничем, оно словно сжирается пространством, делается дополнительным его измерением!

Впервые я видел Шошану, искренне растерянной или, может, потерянной, отчего у нее появились крупицы женской привлекательности. Не побоюсь даже таких слов — звездинки сексуальности. Да, допекло ее подлое пространство.

— Ну, будет тебе, Шошка. Если я правильно тебя понял — что-что, а старость с маразмом и прочие нехорошие проявления времени нам здесь не угрожают корявой клюкой. Пространство их быстренько харчит. А вот на прежнем пути кто-то непременно с помощью бомбежек и артобстрелов довел бы нас не только до маразма, но и до летального исхода. Не дрейфь, с пространством как-нибудь разберемся. Может, чтобы двигаться вперед, надо, например, ехать влево.

— Разберешься с ним. Это означает изменение физики на каком-то очень глубоком уровне,— тон фемки стал совсем плаксивым.

— Глубже атомарного уровня?

— Не ерунди, мент.

— Я не мент, а страж порядка со слегка засохшим менталитетом. Ну так что, глубже элементарных частиц и волн?

— Само собой.

— И субнуклонов.

— Спрашиваешь, лейтенант. Это — ПРЕДМАТЕРИАЛЬНЫЙ уровень, понял. Мистикофизики называют его уровнем тонких энергий или протогенов. Оттуда прорастают все остальные уровни. И субнуклоновый, и атомарный, которые уже определяют свойства пространства-времени…

— Постой-ка, я кажется угадал. В здешних краях из-за некой херни на предматериальном уровне произрастает нечто вполне материальное, однако не наше, чуждое как простому человеку, так и простому булыжнику. Поэтому континуум и не балует нас знакомыми свойствами. И растет здесь та самая “грибница”, на которую ты намекала в прошлой просветительской беседе. В разных аномальных зонах она уже показывала фокусы — устраивала материализации, дематериализации и телекинез, а здесь решила поводить нас за длинные носы. Ай да Тереха, ай да Пушкин, сукин сын — расчухал постреленок всю гнусность. Ну, Шошанка, включай теперь на полную мощь всю вашу фемскую организацию, самое время. Тебе, фемка дорогая, сдается мне, будет раздолье. Неужто вам, хваленым симметристам, не управиться с какой-то бестолковой растительностью!

Шошана резко отвернулась, что было опять-таки по-женски. Ура. Нравится ли Шошане это или нет, но в ней затеплилось из-за неудач что-то, приходящееся мне по вкусу.

Меж тем в меркурианской мгле появилось голубоватое свечение. Похожее на множество выпущенных невесть кем голубеньких ниточек. Бахрома, что ли? Кажется, я угадал — это кто-то показывает себя в рекламном свете. Ладно, пусть даже меркурианская тварь. Согласен быть Дуремаром.

Некая игривость, возможно предсмертная шипучесть настроения объяснялась тем, что не было мне жутко от этой рекламы, напротив, хотелось поскорее двигаться вперед, туда, где ниточек будет больше. Даже сердце сжималось от сладостного предчувствия, в чем я, конечно, не собирался признаваться. Но я видел невооруженным глазом, Шошана боится этой голубизны. И это меня сковывало. Прямо как сладострастника, которого таинственно манит женская попка, но при том страшится он вездесущего исполнительного листа.

Представьте себе, нормальные люди,— дальномер вам показывает, что расстояние до горизонта уменьшилось вдвое и бодро продолжает укорачиваться. Причем даже локаторы улавливают, как стягиваются и сокращаются предметы, которые мы недавно миновали — глыбы и скалы. И настает момент, когда на горизонте замечаем самих себя, причем невероятно разбухших. Мы рассматриваем это “невесть что” словно через огромадное двояковыпуклое стекло. Вездеход, похожий на “столовую” гору, а рядом с ним две фигурятины, в переложении на нормальный счет — километров пяти в высоту.