Море спокойствия - Эмили Сент-Джон Мандел Страница 16

одном из аванпостов, где жители решили строить прозрачные купола, чтобы видеть истинные цвета атмосферы Титана. А еще ей запомнились странноватые нравы подростков, которые раскрашивали лица цветными крупными квадратами-пикселями, чтобы обойти систему распознавания лиц, но оборотной стороной медали было то, что они становились похожими на чокнутых клоунов. Стоит ли ей лететь на Титан? «Я хочу домой». Где сейчас Сильвия? «Впрочем, не забывай, что заниматься этим легче, чем поденщиной».

– Я, помнится, читал, – сказал интервьюер, – что заголовок своей первой книги вы нашли на последнем месте работы

– Да, – ответила Оливия, – я нашла его однажды во время работы.

– Ваш первый роман был, конечно, «Плавучие звезды золотисто мерцают». Расскажите, пожалуйста, об этом заголовке.

– Да, конечно. Я работала инструктором искусственного интеллекта, исправляя неуклюжие высказывания роботов-переводчиков. Помню, как просиживала часами в тесном офисе…

– В Колонии‑2?

– Да, в Колонии‑2. Моя работа заключалась в том, чтобы сидеть днями напролет, выправляя корявые предложения. Но мне попалось одно, от которого у меня внутри все похолодело. Пусть оно было несуразным и неправильным, но я влюбилась в него. – Оливия рассказывала эту историю так часто, что повествование напоминало декламацию строк из пьесы. – Это было описание к обетным свечам с короткими стихами на подсвечниках. Описание было истолковано как «семь мотивов для стихов», и одна из свечей получила обозначение «Плавучие звезды золотисто мерцают». Даже не знаю, от красоты этих фраз у меня внутри все похолодело.

У меня внутри все похолодело. Спустя два дня она выступала с другой писательницей на фестивале в городе-государстве Лос-Анджелес, и только тогда ее осенил подтекст этих слов. От чего все холодеет внутри? Конечно, от смерти. Поразительно, что Оливия об этом не задумывалась. Над Лос-Анджелесом возвели купол, но все равно свет из окон ослеплял. Значит, ей не будет видно аудиторию, что, откровенно говоря, идеально. Все эти вытаращенные на нее глаза. Нет, на них: вторую писательницу звали Джессика Марли, и Оливия радовалась присутствию Джессики даже при том, что та ей не очень нравилась. Джессику все оскорбляло, что неизбежно, если человек только и занят тем, что ищет, чем бы ему оскорбиться.

– Ну, не у всех же докторская степень по литературе, Джим, – сказала Джессика интервьюеру в ответ на неуловимый вызов. Взгляд на лице Джима отражал мысли Оливии в тот миг: «Да, быстро же все накалилось». Но в этот момент в зале с места поднялся мужчина с вопросом о «Мариенбаде». Почти все задавали вопросы про «Мариенбад», что ставило Джессику в неловкое положение. Ведь она представляла свою книгу, посвященную взрослению в лунных колониях. Оливия делала вид, будто не читала «Восход Луны», потому что терпеть его не могла. Жизнь Оливии протекала без прикрас и даже отдаленно не напоминала поэтичную картину, нарисованную в книге Джессики. Взросление в лунной колонии проходило нормально. Ничего сногсшибательного, ничего негативного. Домик в приятном квартале, усаженные деревьями улицы, хорошая, но не блестящая школа, жизнь, прожитая при 15°–22° по Цельсию под тщательно выверенным освещением купола и с дождями по расписанию. Она росла, не испытывая тоски по Земле, и не ощущала свою жизнь как одно нескончаемое изгнание. Так и знайте.

– Я хотел спросить Оливию о смерти пророка в «Мариенбаде», – сказал мужчина из зала. Джессика вздохнула и немного обмякла в своем кресле. – Она могла бы стать более масштабным событием, но вы предпочли сделать ее относительно незначительным и не кульминационным моментом.

– Неужели? Я считаю это событие кульминационным, – возразила Оливия как можно мягче.

Он улыбнулся, потакая ей.

– Но вы решили сделать это событие незначительным, почти несущественным, а ведь оно могло стать кинематографичным, по-настоящему крупным. Почему так получилось?

Джессика напряглась в ожидании схватки.

– Ну, – ответила Оливия. – Я полагаю, у каждого свое представление о том, что такое крупное событие.

– Ты мастерски уклоняешься от ответов, – пробормотала Джессика, не глядя на Оливию. – Уворачиваешься, как ниндзя.

– Спасибо, – сказала Оливия, хотя знала, что это не комплимент.

– Перейдем к следующему вопросу, – предложил интервьюер.

– Знаете, какая фраза все время крутится у меня в голове? – спросил некий поэт во время другого круглого стола во время фестиваля в Копенгагене. – «Зло возвращается туда, откуда пришло, словно курочки на насест». Только это не хорошие курочки, а скверные. Всегда скверные.

Жиденькие аплодисменты и смешки. У кого-то в зале начался приступ кашля. Сложившись пополам, он поспешно удалился с виноватым видом. Оливия записала на полях фестивальной программки – «скверные курочки».

Была ли смерть пророка в «Мариенбаде» таким уж некульминационным событием? Возможно. Оливия сидела в одиночестве в гостиничном баре на Копенгагенском фестивале, попивала чай и жевала чахлый салат, чрезмерно приправленный сыром. С одной стороны, гибель пророка была впечатляющей – он был убит выстрелом в голову, но, может, в этом месте следовало бы поместить батальную сцену, может, эта смерть получилась слишком прозаичной, ведь переход от отменного здоровья до смерти занял всего абзац, и повествование продолжилось без него…

– Могу я принести вам еще что-нибудь? – спросил бармен.

– Только счет, пожалуйста, – ответила Оливия.

…но с другой стороны, разве не такова реальность? Ведь большинство из нас умрет весьма не кульминационно. Наша кончина останется почти никем не замеченной. Наши смерти послужат сюжетными линиями в повествованиях окружающих нас людей. Очевидно, «Мариенбад» – художественный вымысел, то есть реальность не имела отношения к заданному вопросу, и тогда, возможно, смерть пророка действительно была просчетом. Теперь Оливия держала ручку над чеком, но вот загвоздка – она забыла номер своей комнаты. Пришлось подойти к стойке регистрации, чтобы уточнить.

– Это случается чаще, чем кажется, – сказал служащий за стойкой.

В воздушном терминале на следующее утро она сидела рядом с командированным, которому хотелось рассказать о своей работе, связанной с выявлением контрафактной стали. Оливия долго слушала, потому что его монолог отвлекал ее от тоскливых мыслей о Сильвии.

– А вы чем занимаетесь? – поинтересовался он наконец.

– Пишу книги, – сказала Оливия.

– Для детей? – спросил он.

Когда Оливия вернулась в Атлантическую Республику, встреча с ее рекламным агентом была подобна встрече со старинной подругой. Аретта и Оливия вместе сидели на званом ужине книготорговцев в Джерси-Сити.

– Как вы поживали после нашей встречи? – спросила Аретта.

– Отлично, – сказала Оливия, – все хорошо. Никаких жалоб. – А затем из-за усталости и благодаря тому, что она уже немного узнала Аретту, она нарушила собственное правило – никогда не делиться ничем личным – и сказала: – Слишком уж многолюдно.

Аретта улыбнулась.

– Агентам не полагается быть застенчивыми, – сказала она, – но меня немного смущают эти ужины с книготорговцами.

– Меня тоже, – согласилась Оливия. – Лицо устает.

В тот вечер