Сергей Лукьяненко - Спектр Страница 17

— Вот уж не знаю, — отпивая виски, сказал Женька. — Но мне показалось, что их интересуют именно нынешние твои дела. Не вляпайся в политику, Бога ради!

Мартин едва не сказал что-нибудь ехидное и наставительное, вроде «не учи батьку детей делать», но вовремя сообразил, что младший братец как раз в этом вопросе далеко его обскакал и вполне мог бы прочесть парочку лекций. По большому счёту Женька был разгильдяй и шалопай, но зато в отношениях со слабым полом — собран, серьёзен и беспощадно удачлив. Поэтому Мартин отрезал:

— Не собираюсь я ни во что вляпываться, братец. А вот тебе пора бы перестать быть вечным студентом и вляпаться в какую-нибудь работу.

Получив такой предательский удар, Женька надулся и больше мораль не читал. Потребовалась вторая порция вискаря, чтобы мир между братьями был восстановлен и беседа пошла своим чередом.

1

Причиной, по которой Мартин на одни сутки вернулся на Землю, была не только давно запланированная встреча с дядей, но и необходимость снарядиться в дорогу. Конечно, будь это принципиально, Мартин мог бы отправиться в путь с Библиотеки. Но задача перед ним стояла необычная, и он предпочёл потратить одну историю на возвращение.

Мартин оставил при себе «ремингтон» — охотиться он не собирался, а для самообороны этот карабин вполне годился. Из маленького арсенала, хранящегося в кабинете, Мартин добавил к снаряжению лишь револьвер — надёжный, компактный «Smith & Wesson» шестидесятой модели. Короткое пятисантиметровое дуло, всего пять патронов в барабане, малый калибр — оружие годилось лишь для недолгой перестрелки на близкой дистанции. Что ж, нечасто, но такие ситуации случаются, и тогда револьвер куда полезнее винтовки.

Пополнил Мартин и свои торговые запасы. Соль была почти на всех планетах, а вот сахар и сладости служили замечательной валютой. Табак, перец, медикаменты, несколько колод игральных карт, свежий «Дайджест» — в общем-то сборы ничем не отличались от обычных. К полудню Мартин был готов отправиться в путь, хотя затянувшиеся до трех часов ночи посиделки отзывались тяжестью в голове.

Уже в дверях Мартина застал звонок. Он потянулся было за трубкой, но обнаружил, что определитель высветил номер Полушкина, и отвечать не стал. То ли о его возвращении стало известно, то ли Полушкин позвонил наугад… в любом случае Мартину не хотелось сейчас отчитываться.

Он запер дверь и стал спускаться по лестнице.

Иногда Мартину казалось, что отношение ключников к рассказам зависит и от самого рассказчика. От настроения… убедительности… увлечённости придуманной историей… от совершенно странных факторов. К примеру, на голодный желудок было гораздо легче получить доступ к Вратам, чем после сытного обеда и кружечки пива.

Сейчас Мартин был в меру голоден, но у него болела голова.

И это сказывалось.

— «Разве? — спросила женщина. — Я полагала, что вы поняли все в первый же вечер», — закончил рассказ Мартин и в ожидании вердикта замолчал.

— Здесь грустно и одиноко, — сказал ключник. — Я слышал много таких историй, путник.

Это была уже вторая история, отвергнутая ключником. И самое обидное заключалось в том, что истории казались Мартину достойными, имеющими и сюжет, и характеры, и назидание. Вполне годные истории!

Ключник ждал — и впрямь грустный и одинокий, один из многих грустных и одиноких ключников московской Станции. Мартин вздохнул, роясь в памяти. Вспоминались и отвергались истории прочитанные, услышанные, случившиеся с самим Мартином или его знакомыми.

Ключник ждал.

— Моя история — о любопытстве, — сказал наконец Мартин. — Странное это свойство, не находишь?

Конечно же, ключник не ответил. Конечно же, Мартин задал риторический вопрос.

— Из любопытства люди совершают странные и опасные, вещи. Пандора открыла доверенный ей ларец, жена Синей Бороды вошла в запретную комнату, учёные расщепили атом. Куда ни посмотришь — сплошные беды из-за этого любопытства. И если в древности опасность грозила лишь самим любопытным, то последнюю сотню лет — всему человечеству. Один любопытный учёный становится опаснее целой армии. Мне даже казалось, что природа опомнилась и дала задний ход… люди стали все меньше и меньше любопытничать. Их перестала интересовать наука. Люди полюбили все обыденное и привычное. Телесериалы, где всё известно наперёд. Книги, где все понятно заранее. Пищу, которая не интересна ни вкусом, ни цветом, ни запахом. Новости, где не говорят ничего неожиданного. Будто опущен стоп-кран — хватит любопытничать, хватит искать, хватит думать! Остановись — или погибни!

Ключник задумчиво смотрел на Мартина.

— Мы живём с предсказуемыми женщинами, наши друзья рассказывают нам бородатые анекдоты, наш Бог скован догмами. И нам это нравится. Но, знаешь, ключник, недавно я видел девушку, которую погубило любопытство… и подумал… — Мартин посмотрел ключнику в глаза, — а все ли разучились удивляться? Может быть, это я опустил стоп-кран? Для самого себя? Может быть, это я остановился? И убеждаю себя, что остановился весь мир? Вы почти отучили нас любопытствовать, ключники. Какой смысл чему-то учиться, что-то открывать — если завтра вы подарите готовенькое? Какой смысл тянуться к звёздам, если там нет ничего нового? Я подумал об этом, и мне не понравился ответ. И я решил — да здравствует любопытство! Многие знания — великолепно! Многие печали — соразмерная плата!

Ключник молчал — и Мартин чутьём понял, что история не принята. Поэтому он перегнулся через стол, ближе к ключнику, и продолжил:

— А знаешь, что тут самое важное, ключник? Любопытства нет вообще! Нет такого качества и свойства у разумных. Мы называем любопытством интуицию, попытку сделать выводы из недостаточных данных. Нам все хочется формализовать, объяснить логически, и если объяснений нет — мы говорим «любопытно», будто выдаём себе индульгенцию на поступки странные, ненужные, опасные. «Любопытство» — лишь удобное объяснение. Ничего более!

— Здесь грустно и одиноко… — начал ключник.

— Я не закончил историю, — сказал Мартин. — Я даже её не начал. Это было вступлением.

Первый раз в жизни Мартину показалось, что в глазах ключника появилось раздражение.

— Тогда рассказывай.

— Жила-была во Вселенной раса, которую все остальные разумные звали ключниками, — начал Мартин. Его вдруг охватила ярость, направленная не на ключника и даже не на себя, оказавшегося вдруг неспособным оплатить дорогу. Чистая, ни к кому конкретно не обращённая ярость. — Было у этой расы хобби — летать по галактике на могучих чёрных звездолётах и на каждой попавшейся планете строить Станции гиперпространственной связи. И всего-то плата за пользование этими Станциями — любопытная история. Никак иначе не получалось у ключников себя развлечь. А на планете Земля жил-был мальчик, которого звали Мартин Дугин. И, как у каждого умного мальчика, была у него мечта — раскрыть все тайны галактики. Не больше и не меньше, так уж у людей заведено. И вот встретились однажды мудрые ключники и любопытный мальчик. Ключники, как водится, скучали. Мальчик, как положено, считал себя умнее всех во Вселенной. И он подумал: а любопытство ли движет ключниками? Ведь мы уже договорились, что никакого любопытства не бывает. Неужели ключники и впрямь надеются услышать что-то новое и важное? Значит, не в историях дело. Не в историях, а в людях, которые их рассказывают! Видно, есть в галактике какие-то тайны, важные и страшные, но недоступные ключникам. И те, кого ключники пропускают в иные миры, должны эти тайны раскрыть. И те, кого ключники не выпускают обратно, оказались близки к разгадке тайн. И вся их оставшаяся жизнь пройдёт теперь там, где они могут принести ключникам пользу!

Ключник закашлялся. Он кашлял достаточно долго, чтобы Мартин понял: мохнатое чешуйчатое существо закатывается от хохота, давится, пытается остановиться — и не может.

— Ты… ты развеял… мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.

Мартин встал с кресла и пробормотал:

— Сработало. Вот и замечательно…

Ключник перестал смеяться. В чёрных глазах уже не было и тени раздражения.

— Десятки рас, сотни планет, тысячи гипотез. Говорят, что мы воруем души. Говорят, что мы используем путников как пищу. Говорят, что мы просто издеваемся. Но твоя версия свежа, благодарю. Ты развеял мою печаль.

— Имеют ли наши истории смысл для вас, не имеют ли смысла — вы никогда не говорите. И никогда не скажете, — пробормотал Мартин.

— Тебя снедает любопытство? — спросил ключник. — Но ведь любопытства вообще нет, ты так уверенно это рассказывал.

— Нет пустого любопытства, — отрезал Мартин. — Нет любопытства бесцельного. Если нам интересны ваши мотивы — значит, мы чувствуем фальшь. Недоговорённость. Опасность. Упущенную выгоду.