Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле Страница 17

– Спой, – попросила она.

Он недоверчиво покосился на нее. Но она повторила:

– Спой. Пожалуйста.

Снова сверкнула зарница, громыхнуло, и вода над ними зашумела еще яростнее.

– Слушай, жена.

Он отпустил ее, нахмурился и принялся, еле заметно раскачиваясь взад и вперед, отбивать ладонями замысловатый ритм. Затем тихим цоканьем в ритмическую канву вплелись хлопки его крыльев за спиной. Рамбай закрыл глаза и запел.

Мелодия этой песни была странной, не похожей ни на что слышанное Ливьен доселе. Пение то и дело, едва начавшись, переходило в быстрый хрипловатый речитатив, последнее слово которого вновь пропевалось, начиная следующую мелодическую фразу… Так повторялось снова и снова, завораживая, заставляя грезить наяву о чем-то вне времени и вне понимания.

Ливьен тоже закрыла глаза и нырнула в эти непонятные, но полные экзотического очарования звуки, чувствуя себя маленькой рыбкой в разноцветной воде…

Сколько это длилось? Минуту или час?

Рамбай замолчал, но Ливьен открыла глаза не сразу, стараясь как можно дольше удержать в себе этот новый для нее, перламутровый мир. И рокот дождя помогал ей.

Но вот последний отзвук смолк в ее душе. Рамбай вновь обнимал ее. Что-то горячее подкатило к горлу.

– О чем ты пел?

– О том, как Рамбай любит свою жену, хоть она и не всегда его понимает.

Она сглотнула комок и осознала, что по ее щекам текут слезы. Что за хлипкая слезливая порода! Но ведь ничего подобного никто и никогда не пел ни ее матери, ни бабушке, ни прабабушке… Как они, наверное, счастливы, эти дикарки!

Она почему-то не хотела, чтобы Рамбай заметил ее слабость. Наклонила голову:

– Спасибо тебе. – Голос не выдал ее. – Спасибо. Пойдем спать.

В верхнем ярусе учили всему, только не объясняться в любви.

Ночью, проснувшись, Ливьен не обнаружила Рамбая возле себя. Оказалось, он снова сидит там же, у входа, и снова что-то тихо про себя напевает. Увидев Ливьен, объяснил:

– Жду.

Она не стала спрашивать, кого или чего. Ясно, что он ждет нападения махаонов. Ей же казалось, что его опасения беспочвенны. Да, слова Дипт-Дейен недвусмысленно подтвердили, что их экспедиция – не первая. Но ведь и махаоны, если они вообще существуют поблизости, не способны летать в такой ливень, а двух часовых вполне достаточно, чтобы надежно охранять лагерь по периметру. Особенно после той взбучки, которую Инталия устроила всем участникам экспедиции, когда Рамбай, никем не замеченный, протащил в лагерь плененного лазутчика… Но спорить она не стала. Знала, что переубеждать его бесполезно.

Она немного посидела рядом, прислушиваясь к его тихому пению и пытаясь вернуться в тот волшебный мир… Но что-то было не так. Уже не сверкали молнии и не рокотал гром. Было просто темно, холодно и сыро. Хотя бабочки и хорошо видят в темноте, но цветовая гамма их зрения при этом совсем иная, чем на свету: все, и предметы, и лица, приобретают мертвенный зеленоватый оттенок…

В конце концов, она потрепала его выгоревшие на солнце волосы и, с трудом забравшись обратно в спальный мешок (очень мешали чехлы на крыльях), вновь провалилась в сон.

День отличался от ночи лишь тем, что тьма сменилась пасмурной серостью. Часов в шесть в центре лагеря разожгли костер, но толку от него было немного, ветер моментально выдувал тепло из-под открытого со всех сторон тента. И все же пляшущие языки пламени грели душу. И все, кроме часовых, собравшись вокруг огня, до отбоя просидели вместе, неторопливо переговариваясь ни о чем.

Днем Рамбай немного поспал, а ночью вновь уселся перед палаткой.

…Ливьен проснулась от того, что кто-то осторожно трясет ее за плечо. Это была Сейна. По ее лицу было видно, что она сильно встревожена. Ливьен знала вечную причину ее тревог:

– Что-то с Лабастьером?

– Да. Он боится. Так боится, что совсем не может спать. И представь, Ли, он заявил, что перестанет бояться, только если рядом будет твой Рамбай.

Ливьен не успела удивиться. Она и не слышала, как муж появился в палатке, и теперь вздрогнула, когда он произнес:

– Надо принести думателя сюда.

– Может, лучше ты пойдешь к нему?

– Нет. Рамбай не оставит Ливьен.

– Ладно, – сдалась она, – нужно только предупредить Инталию.

Как ни странно, координатор не возражала.

– Делайте, что хотите, – махнула она рукой. И они втроем перенесли Лабастьера в палатку Ливьен.

Сейна, само-собой, устроилась тут же. Стало тесновато, но терпимо, если учесть, что Рамбай оставался снаружи. Только к исходившему от думателя резкому запаху мускуса привыкнуть было трудно. Но Сейна смущенно шепнула: «Он когда бояться перестанет, то и запах исчезнет». И Ливьен решила потерпеть.

Ей было немного обидно. Ей-то мечталось, что Рамбай, вынужденный два дня не вылетать в лес, побольше чем обычно посвятит времени ей. Выходило же совсем не так.

Беседа с Сейной текла вяло, и в конце концов Ливьен вновь задремала. Сон был тревожный, и то ли ей грезилось, то ли на самом деле, Рамбай, присев вплотную к клапану, стал о чем-то тихо переговариваться с Сейной. Проснувшись еще часа через полтора, она поняла, что это не сон. Только общался Рамбай не с Сейной, а… с Лабастьером.

То, что между ними происходило, вряд ли можно было назвать «беседой» в обычном смысле этого слова. Скорее это был «обмен информацией». Начала Ливьен не слышала, но вскоре поняла принцип их «обмена»: ответ за ответ, словно товар за товар. Они помогали друг другу понять мир. Думатель, который мог бы стать самцом, но так и не стал им, и самец, которого чуть было не сделали думателем.

И каковы же были их интересы? Для Ливьен они явились полной неожиданностью. Хотя, поразмыслив, она поняла, что все естественно и объяснимо. «Дикарь» Рамбай хотел побольше узнать об устройстве мироздания, о поднебесных высотах и о строении материи… А «мыслителя» Лабастьера интересовало, например, сколько у Рамбая было самок, как он с ними вел себя и что чувствовал.

… – Ха! Но если нет небесной паутины, а только воздух, воздух и воздух, то почему небо синее?! И на чем ночью держатся звезды? – Чуть агрессивно вопрошал Рамбай с коварными нотками в голосе.

«Не самый подходящий вопрос существу, у которого нет глаз», – отметила Ливьен про себя.

Сейна приникла к надлобью Лабастьера, передавая ему слова Рамбая. Затем выпрямилась:

– Вода прозрачная, а в ручье она серая или зеленая. Потому что ее много. Воздух синий, когда его много. – («Однако! – подумала Ливьен. – Он, оказывается, без труда оперирует цветовыми понятиями…») – Звезды – это солнца, и они просто висят в пустоте, – продолжала Сейна. – Но они очень далеко, там, где уже нет даже воздуха. Ты, конечно, спросишь, можно ли до них долететь. Но раз нет воздуха, то и крылья бесполезны. Есть и другие способы летать, но бабочки ленивы и недостаточно любопытны, чтобы строить специальные аппараты и пользоваться ими.

Сейна перевела дух. Потом «выслушала» очередной вопрос Лабастьера и задала его Рамбаю:

– Ты говорил, что когда ты превратился из куколки в бабочку, ты не сразу почувствовал себя настоящим самцом. Когда, как и почему это все-таки случилось?

«С помощью Рамбая он пытается наверстать те естественные и обязательные периоды жизни, которые ему самому испытать не довелось», – догадалась Ливьен.

– Когда Рамбай вышел из куколки, он был прожорлив, как гусеница. Несколько дней мама не успевала кормить меня. И я вообще ничего не знал, а умел только есть, ходить и летать, это все само получалось. Но я очень быстро всему учился и совсем ничего не забывал. И есть уже не хотел. Так было целое лето. Рамбай и сейчас помнит все, что было тем летом, каждую минуту. Чтобы выучить новый язык, сейчас Рамбаю понадобится год или даже два, а тогда язык ураний и язык маака я выучил за неделю… А в конце лета я вдруг понял, что я – настоящий взрослый самец. И что оплодотворить самку – это самое главное, остальное – на втором месте. Потому что главное, чтобы продолжалась жизнь… – Он помолчал. – Но я до сих пор не смог этого.

У Ливьен сжалось сердце от жалости. И вдруг она вздрогнула от собственной мысли: полуторачасовые менструальные выделения, случавшиеся у самок регулярно, каждые двенадцать дней, должны были пройти у нее еще неделю назад… «Вот так-так! Неужели я беременна?» Само-собой, никаких противозачаточных у нее не было, кто ж мог предполагать, что во время экспедиции… Откуда в лесу взяться самцу маака?

Она представила, как был бы счастлив Рамбай, узнай он… Но сейчас это было бы так не вовремя! Нет уж. Будем надеяться, что задержка вызвана теми физическими и психологическими нагрузками, которые выпали на ее долю в последнее время.

Сейна уже передала ответ Рамбая Лабастьеру и, вновь подняв голову, слушала очередной вопрос.

– Если звезды – это солнца, только далеко, и потому маленькие, то почему они стоят на месте, а солнце ползет по небу? Жрецы ураний говорят, что солнце – паук, а звезды – яйца, которые он отложил. Рамбай не верит жрецам. Но то, что говоришь ты, еще неправильнее. Если звезды просто висят в пустоте, то почему они не падают на землю? Рамбай всю жизнь прожил в лесу, но Рамбай не дурак. – К концу тирады в голосе его прозвучали нотки обиды.