Игорь Пронин - Мао: Душевная повесть Страница 17

И вдруг шагнул я чуть вбок — и оказался перед столом, над столом открытое окошко, ветерком весь пар отдувает. А за столом сидит толстенный монах, щеки по плечам распушил, мясо с кости жрет. Жует и смотрит на меня. Ну, пока он прожевал, я тоже мяса взял (там целая миска стояла), проглотил и еще успел его кружку понюхать. Нет, запах там, как из сортира. Хотел я обратно в пар отступить, но подумал: сколько же можно? Здесь хоть мясо как мясо, хоть и без хлеба. Взял еще. Монах прожевал, из кружки отхлебнул, улыбнулся мне.

— Ты кто, демон или иноземец? Если демон, то поспеши вон, сейчас я позвоню в колокольчики. — Он взял откуда-то чудную шапку всю в железячках, колокольчиках, бубенчиках и потряс ею. Ничего звук, приятный. — Так ты не демон? Тогда скажи мне, по какому праву ты ешь мое мясо, а потом скажи, как ты попал в монастырь?

— Слушай, дядя. — Я вдруг совсем себя усталым почувствовал. — Я тебе все расскажу, честное слово, только давай тяпнем по стакашке. Нервы на пределе, сам видишь.

Он было нахмурился, но потом поводил-поводил бровями…

— Следуй за мной, босой иноземец.

И мы вышли снова в тот дворик и тут же зашли в другую дверь. Там была крохотная комнатка с лежанкой во всю длину, ковриком и тумбочкой. Монах нагнулся, так что вытолкнул меня на улицу своей здоровой задницей, и вытащил из-под лежака сундук. Потом обернулся, втащил меня внутрь и прикрыл дверь. Вот такие люди мне нравятся, они решительны и доброжелательны. Монах мгновенно достал бутылку с темной жидкостью вроде коньяка, две пиалки и коробочку конфет, вкусных таких, типа «60 лет Октябрю». Наполнил, тут же выпил, я даже с ним чокнуться не успел, и зажевал конфеткой. По комнате пошел запах, ну настолько хороший, что я даже помедлил.

Пожалуй, до тех пор я ни разу не выпивал с таким удовольствием. Выпил. Он тут же наполнил еще, снова выпили, конфетки, присели на его койку. Он смотрит на меня, и я понимаю, что пора рассказывать. Ну что ж, начал: как меня зовут, где вырос, как учился, как в пионеры не приняли… На пионерах он расчувствовался и еще налил. Потом говорит:

— Знаешь, иноземец Мао, у меня вот тоже была такая грустная история… — и рассказал мне, как хотел жениться на одной девушке, но она его не любила и ушла работать проституткой в город, и тогда он оскорбился, тоже сбежал из своего колхоза и ограбил и убил на дороге какую-то семью, приоделся, пришел к ней в контору и снял ее на всю ночь, и всю ночь предлагал ей уехать и врал, что он теперь крутой деляга, и она, конечно, согласилась и побежала утром за шмотками, и тут он ей написал записку на стене, чтобы шла она на фиг, тварь такая, и сбежал не заплатив, а через пару часов на дороге его взяли и упекли в тюрьму за его и чужую мокруху, и хотели сажать на кол, но его спасло неожиданное осеннее наступление коммунистов, и его забрали в армию, но он сбежал, а его забрали в другую, но он сдался американцам в плен, а они, когда отступали, его бросили. Очень грустная история. Он бы и еще говорил, но тут на улице стали бегать и орать мое имя, и он сказал: — Если это не китайцы пришли громить наш монастырь, то это ищут тебя. Проваливай, славный ты парень, хоть и язычник, а я пока вздремну.

Я не очень хотел уходить, да он меня вытолкнул и дверь запер. Мимо бежит тот самый мелкий монашек:

— Мао! Мао!

Я его ловлю опять за плечо:

— Ну я — Мао. Ну и что?

— Тебя сам Настоятель ищет! Так сильно ищет!

Не стал я дальше с ним разговаривать, пошел. Он спереди забежал, руками разводит, повороты подсказывает. Так вернулись в зал с колоннами, потом в какую-то высокую дверь, по ступенькам и в большую комнату. Комната вся в коврах, по стенам статуи и монахи, некоторые с палками, посередине вся моя компания. Саид без автомата, Филипп без подсвечника, Райфайзен только с книжками, но за книжки держится двумя лапами ярко одетый мужик в высокой шапке с колокольцами, и что-то Райфайзену втирает, и время от времени книжки к себе дергает. Но Райфайзен не отпускает, цепко прихватил и что-то тоже цедит в ответ.

— А вот и Мао! — заорал Саид. — Ты где шарился? Давай скорей какой-нибудь документ, что ты Мао, у нас неприятности!

— Нету у меня документов, — говорю. — Что случилось-то?

— Без документов или свидетельства надежного человека я не могу поверить, что этот оборванец носит то же имя, что и покойный Великий Кормчий братского китайского народа! — басит тогда мужик в шапке. — И, таким образом, ваше заявление рассматриваю как провокационное, и отдайте сейчас же Книги!

— Каких тебе людей надо!? — орет Саид и прямо наскакивает на этого мужика, но косится на монахов с палками вокруг. — Каких? Вот нас трое, все говорим: Мао его зовут! Родственник и наследник же!

— Мао, — говорит Райфайзен, — у тебя здесь ну хоть где-нибудь знакомые есть, а? Ну хоть кто-то, кто тебя знает? Ты пойми, у нас книги забирают, разбойничают, сейчас не время скрывать, что ты — родственник Вождя! — и мигает мне.

— Ну да, — я ж не дурак, мне много мигать не нужно. — Родственник я. Дядя его, китаец. И знакомый есть, сейчас приведу.

Я повернулся, хотел пойти этого своего друга позвать, но в дверях уже монахи с палками. Загалдели на меня, палками машут, я чуть не упал. Настоятель говорит:

— Мы сами позовем твоего знакомого. Надеюсь, это окажется достойный человек. Как его имя? Как давно вы знакомы?

— Знакомы с самого детства. Как зовут, не знаю. Жирный такой, шея как у слона, около кухни живет в чуланчике.

— Ван Сяо? Наш уважаемый главный повар? — Настоятель был удивлен. — Это хорошая рекомендация… Только почему ты не знал его имени?

— Они друг друга называли только детскими кличками, — говорит Райфайзен.

— Ты помолчи пока, — погрозил ему Настоятель. — И какие же были клички?

— Какие клички?

— Ну, которыми вы друг друга в детстве называли?

— Это… Он меня называл Мао. А я его — Ван Сяо.

Настоятель посмотрел на меня внимательно, помолчал, потом хлопнул в ладоши:

— Позовите Ван Сяо!

Минут через двадцать его привели. Сонный, разморенный, идет — качается. Встал прямо перед Настоятелем, вздохнул. Даже я запах почувствовал, хоть от меня от самого несло.

— Чем это от тебя пахнет, Ван Сяо?

— Пищу пробовал в столовой… — ворочает глазами Ван. — Отравился, кажется… Чувствую себя неважно… — и рыгнул еще. Очень похоже вышло, что он отравился.

— Прости, Ван Сяо, что я побеспокоил тебя в минуты болезни, надеюсь непродолжительной, но имеется важное и, думаю, срочное дело. Знаешь ли ты этого человека? — и Настоятель ткнул в мою сторону пальцем.

— Ага, — сказал Ван. — Иноземец он. Мао.

— Знаешь ли ты его давно? Можешь ли ты поручиться, что он и правда родственник Великого Мао? Подумай хорошенько, прежде чем ответить! Эти люди утверждают, что действуют по заданию Пекина, и тогда я остерегусь причинять им зло. Но если они самозванцы, то мы обязаны отобрать у них Свод Небесных Законов, Книги нибелунгов!

— Книги нибелунгов? — Ван Сяо даже икнул от удивления. Я стал мигать ему, как мне мигал Райфайзен. Ван Сяо почесал левую подмышку и говорит: — Да, я знаю этого товарища давно. Он учился в России, почетный пионер, проверенный товарищ, никогда не оставит друга в беде, активно занимается общественной работой, мы с ним вместе Сайгон брали.

— Сайгон? — уважительно так спрашивает Настоятель. — Ну, тогда другое дело. Ван Сяо, вы должны были рассказать мне сразу. Ай-яй, товарищ Ван Сяо. Проводите, пожалуйста, наших дорогих гостей в столовую, я подойду чуть позже. Надо вам одежду и обувь подобрать, не хочу, чтобы в Пекине плохо думали о нашем монастыре.

И мы пошли в столовую. Ван Сяо обнял меня за шею, очень крепко, и зашептал в ухо:

— Вот что, Мао, вы все в моих руках и меньше чем за треть я вас не выпущу. Так своим и передай. Дело простое: одну книгу отдаете мне, это гарантия. Дальше вы выбираетесь за кордон сами, встретимся в Таиланде. Я тебе адресок скажу попозже. Если вас неделю после срока нет — я сам ищу покупателя. Если придете, продаем обе книги, вместе они подороже пойдут, и честно все делим. И никак иначе, понятно?

— Понятно, — а что тут скажешь, шея хрустит. — Ван, а бутылочка еще найдется?

— Не будь дураком — и все тогда найдется. — Он меня выпустил и повернулся к моим друзьям: — Прошу вас, товарищи, прошу!

Мы шли по залу, а по сторонам стояли монахи и смотрели на нас как звери. А Боло даже проворчал, что, если б он знал, с кем дело имеет, закопали бы они нас в горах, коммунистов проклятых. Наконец Ван привел нас в столовую, она у них ничего, большая, только темноватая. Посадил нас за длинный стол, а сам ушел распоряжаться насчет пожрать. Я ему напомнил про бутылку, но он сказал: после ужина заглядывай. Монахи толпились возле дверей и что-то бормотали между собой.

— Дело ясное, — сказал Райфайзен. — Настоятель запуган китайцами, и монахи на самом деле тоже. Поворчат и разойдутся.