Гэлакси Крейз - Последняя принцесса Страница 17

— Знаешь, пистолет можно положить. — Уэсли показал на мою руку. — Я тебя не обижу.

Я немного заколебалась, но все-таки положила оружие на стол.

— Знаю. Я боялась, что придут бродяги.

Уэсли задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, говорю ли я правду.

— Не придут. Обещаю.

Я села на диванчик, оглядываясь, чтобы понять, где мы. Низкий потолок пересекали балки из вишневого дерева, на полу лежал толстый овальный ковер. На окнах пыльные короткие бледно-желтые занавески, обшитые кружевом. В круге света я увидела скатерть с рисунком из розовых бутонов.

— Чей это был дом?

— Моей матери, — ответил он, подбрасывая хворост в камин.

Я ждала, что Уэсли продолжит, но вместо этого он смотрел на мои руки.

— Тебе надо промыть порезы. Я подогрею воду. Сходи на кухню, глянь в буфете, нет ли соли.

Когда я вернулась с солонкой в гостиную, оказалось, что Уэсли принес еще одно ведро воды и греет ее в котелке над огнем. По комнате плясали тени, отбрасываемые желто-красным пламенем. Было ясно, что в домике уже несколько лет никто не жил, но он все равно казался обжитым и любимым.

— Ты читал в детстве про кролика Питера? — спросила я. — Вот что это место мне напоминает — кроличью нору.

— Я рад.

Он улыбнулся. Я поняла, что впервые вижу улыбку на его лице.

— Ты совсем другой, когда улыбаешься, — тихо сказала я.

Уэсли встретился со мной взглядом и замер на мгновение, а потом посмотрел на мои окровавленные руки.

— Иди сюда.

Он показал жестом, чтобы я села на ковер перед камином.

— Будет щипать, но иначе раны не промоешь.

Насыпав соли в горячую воду, он опустился передо мной на колени, взял за запястья и медленно погрузил их в котел. У меня перехватило дыхание. Закрыв глаза, я попыталась отрешиться от боли. По чистой воде пошли кровавые разводы, и я остро осознала присутствие Уэсли, все еще стоявшего на коленях рядом со мной, его дыхание щекотало мне ухо.

Он резко поднялся.

— Оставайся здесь. Пойду посмотрю, нельзя ли добыть чего-нибудь съестного.

Через некоторое время он вернулся с несколькими банками овощного супа.

— Срок годности прошел, но, должно быть, еще ничего, — тихо сказал он, отодвинул котелок и поместил суп над огнем.

Когда тот согрелся, Уэсли налил его в две деревянные миски. Я обернула кисти импровизированными повязками, которые он нарезал из простыни, надеясь, что раны теперь чистые, и стала отхлебывать суп прямо из миски. И почти сразу силы начали возвращаться.

Уэсли подогревал очередной котелок с подсоленной водой. Когда она уже закипала, он окунул в нее полоску ткани, оторванную от простыни.

— Хорошо. А теперь ожог.

Острожными прикосновениями он очистил мою щеку теплой тканью.

— Поверить не могу, что Порция сделала это, — тихо сказал Уэсли.

Помолчав, я заговорила нарочито спокойно:

— Вы когда-то были вместе?

Уэсли печально и горько засмеялся и покачал головой.

— Мы с Порцией никогда не были вместе, Элиза, — медленно сказал он, — она моя сестра.

Я открыла рот от удивления и вдруг подумала, что у них одинаковые темно-зеленые глаза, русые волосы, высокие скулы. Я просто поверить не могла, что не заметила этого раньше.

— Но вы такие… разные.

Он снова приложил к моей щеке теплую ткань.

— В детстве мы были неразлучны. Но после смерти матери Порция изменилась.

Постепенно я начала понимать, в чем дело. Этот дом — последнее, что осталось у него от матери.

— Прости, — выговорила я.

— Порция думала, что мама нас бросила. Но это не так. Она никогда бы нас не оставила. — Выражение его лица стало жестче. — Мой отец убил ее и представил это как самоубийство.

Я заморгала, ошеломленная его откровенностью. Просто не могла представить себе, каково это — знать, что твой отец убил твою мать. Уэсли отвернулся и так сжал кулаки, что, когда посмотрел на свои ладони, увидел кровь.

— Но почему? — прошептала я, не в силах молчать.

— Она… узнала о нем кое-что.

Он стал помешивать угли кочергой. Пламя яростно взвилось.

— Я иногда возвращаюсь сюда, чтобы подумать и побыть одному. Порция здесь не бывает. Не уверен, что она вообще что-то помнит. Прости, не надо было тебе об этом рассказывать.

— Хорошо, что ты рассказал.

Я накрыла его ладонь своей. В его душе жила та же печаль, что и в моей. Такая, что находит тебя еще маленьким и остается с тобой навсегда.

— Ты кому-нибудь рассказывал? — тихо спросила я.

— Нет, даже Порции. Если бы отца посадили в тюрьму, мы бы остались одни. Я хотел пощадить ее, уберечь от боли. Но…

Он умолк, глядя в огонь.

— Прости еще раз, — сказала я, — это был ужасный выбор.

— Знаешь, что самое странное? — сказал он с горечью. — Я все еще люблю отца, хотя и знаю, что он сделал. И в то же время ненавижу его за то, кто он такой, и за то, что он сделал с Порцией.

Я ничего не сказала.

— Я горевал о матери, но Порции пришлось хуже. Она решила, что мама не любила ее достаточно сильно, чтобы жить для нее и заботиться о ней. Она пошла в амбар, где держала выводок крольчат и ухаживала за ними, и свернула им шеи. Так появилась новая Порция. — Он стиснул руки. — Ей тогда было восемь лет.

Я сидела молча, глядя в огонь и думая о своих брате и сестре. Где же их похоронили? Неужели они уже на небесах, с нашими родителями? Думая обо всем, через что пришлось пройти нашей семье, о боли, горе и ужасе, я снова возжелала убить человека, который был виной всему.

— Ты не знаешь, где я могу найти Корнелиуса Холлистера?

Уэсли резко повернулся ко мне:

— Он в Тауэре в Лондоне. А что?

— Он убил мою мать и моего отца, — тихо сказала я. — А возможно, еще брата и сестру. Он забрал у меня все, что я любила.

Уэсли с мрачным видом рассматривал свои руки.

— Ты хоть понимаешь, сколько солдат его охраняет? Они вооружены до зубов.

— Да. Я знаю, что погибну, и к этому готова.

— Ты не понимаешь! — сорвался он. — Он хочет уничтожить твою семью! Если ты умрешь, он сможет короноваться.

— Разве это не то, чего ты хочешь? — Я выпрямилась и отняла тряпку от щеки. — Я забыла, что мы по разные стороны баррикад, лишь потому, что ты спас мне жизнь.

— Мы не по разные стороны, — тихо возразил он.

— Пока ты в армии Холлистера, по разные.

— У меня не было выбора!

— Выбор есть всегда, — покачала я головой. — Я понимаю, каково это — мерзнуть и голодать… теперь понимаю. Но если ты правда не веришь в его дело, неужели нельзя было найти другой выход для вас с Порцией?

— Не в том дело, ты не…

Он помолчал.

— Пожалуйста, просто обещай мне, что не сбежишь с какой-нибудь самоубийственной целью.

Наши взгляды встретились, и на этот раз я не отвела глаза. Вместо этого позволила себе рассмотреть его при тусклом свете камина. Что-то изменилось. Застывшая маска солдата исчезла, передо мной был печальный одинокий парень. Я смотрела на его мягкие вьющиеся волосы, отливающие темным золотом, блестящие зеленые глаза, широкие плечи.

Наверное, я казалась ему такой уродливой — остриженная почти наголо, с красными волдырями на щеке. Я прикрыла лицо ладонями.

— Прекрати, — сказала я. — Я не…

— Элиза, — перебил он, взял мои руки в свои, осторожно отвел их от лица и приподнял мой подбородок, чтобы лучше меня разглядеть. — Ты красивая.

Он придвинулся ближе. Я почувствовала его дыхание на своих губах, теплое и нежное. Потом наши губы соприкоснулись. Его рука нежно заскользила от щеки к затылку, пальцы пробежали по шее, едва касаясь линии волос.

На миг он замер, и я знала, что он дает мне возможность отстраниться. Но я наклонилась ближе, раскрывая губы и отвечая на поцелуй, охваченная странной неутолимой жаждой. В этот момент все словно потонуло в забытьи: клеймо на щеке, знак Новой стражи, беспокоящее знание о том, что Корнелиус Холлистер в Тауэре. Имело значение лишь то, что мы здесь, опускаемся на подушки и целуемся, а огонь превращается в тлеющие угли и остывает.

Уэсли притянул меня к себе, словно обволакивая теплым коконом.

— Уже поздно. Тебе надо поспать. Иди в спальню — я могу спать здесь.

Он показал на диван.

Я кивнула, но не хотела, чтобы он меня отпускал.

— Пойдешь со мной?

Он встал и отвел меня в спальню. Я легла под покрывало, все еще в форме, и потянула его к себе. Он поставил фонарь на прикроватный столик и потушил фитиль, так что в комнате стало темно. Устроившись, обнял меня за талию, словно защищая. От его кожи пахло свежестью, как от воды. Я закрыла глаза, на миг представив, что это будет длиться и длиться, что мы навсегда останемся в тепле этого домика посреди отравленного леса.

19

Я внезапно проснулась и села, тяжело дыша. Кошмарное сновидение закончилось, но его отголоски все еще витали в темных закоулках сознания. Мэри и Джейми в стальной камере, люди в белых шинелях пришли их пытать. Я лихорадочно бегу по лабиринту, слышу их голоса, но не могу найти.