Жерар Клейн - Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина. Страница 17

Корсон встал, превозмогая головокружение, и с трудом удержался на ногах.

— Наш шар послужил пробкой, — объяснил Туре.

Шар наполовину ушел в барьер в добром километре над спокойным океаном. Подводная пробоина тоже затянулась.

Корсон перегнулся через край гондолы, разглядывая пустоту. Вверху небо, а внизу море кончались ровно, словно обрезанные ножом. Барьер был совсем рядом. Корсон вытянул руку, но не достал его, хотя почувствовал легкий укол. А может, это была только иллюзия.

Дальше был космос. Живой космос. Прежде всего звезды, мириады звезд, из них складывались незнакомые созвездия. Звезды всех цветов, какие можно видеть только в пустоте, через стекло скафандра или из купола обсерватории. Какая-то галактика светилась красным. Но там были не только звезды и галактика.

Между ними, а иногда и перед ними плавали огромные военные крейсера. Конечно, Корсон не мог видеть их непосредственно, но они сотрясали звезды, точнее, искажали их свет. Масса и энергия. Фотон был так легок, и его можно было так легко отклонить. Опытный взгляд Корсона распознавал в танце звезд скрытый смысл. Здесь в отчаянной схватке сошлись два флота. Во время боя какой-то крейсер, потеряв управление, налетел на барьер и повредил его. Однако другие, явно не имеющие понятия о катастрофе, продолжали сражаться. С этой стороны барьера сражение выглядело чистой абстракцией, и проявлялось лишь дрожью пространства и танцем звезд.

По другую сторону силового экрана плавали зеленоватые глыбы. Корсон не сразу узнал их. Лед, горы льда в пустоте: миллиарды тонн воды, вырвавшейся через пролом.

Корсон понимал, что не видит почти ничего из событий баталии, которая, конечно, велась на просторах во многие световые годы. Сейчас он видел лишь локальное столкновение. Однако, стремительность битвы дала ему представление о специфике этого пространства.

Пространство это не граничило с Эргисталом, просто было его частью. Логично. Космические войны должны были вестись на Эргистале так же, как войны сухопутные, морские и воздушные. Им нужна была особая среда, и эта среда была предоставлена. Если эта Вселенная была макетом, он был близок к совершенству.

Кто же мог сражаться в космосе? Люди? Космиты? Люди, против космитов? Застывший в барьере корпус корабля не походил ни на один из известных Корсону типов. Однако, если он верно прикинул — расстояния и размеры в космосе сильно искажаются, — обломок этот был более километра длиной, а весь корабль — раза в три больше. Корсону показалось, что он видит безжизненное тело, кружащееся между обломками. Впрочем, с тем же успехом это мог быть и кусок металла.

Туре кашлянул. Вибрация прекратилась, воздух успокоился и застыл. Не нужно было кричать, чтобы услышать друг друга, хотя в ушах еще дрожал отзвук барабанной дроби.

— Наше положение не из лучших.

— Этого я и боюсь, — сказал Корсон.

Он уже обдумал и по очереди отбросил все возможности. Канаты, оплетающие гондолу, были слишком коротки, чтобы можно было спуститься к воде. Если они разрежут оболочку шара, чтобы сделать из нее парашюты, она может отделиться от экрана, и тогда они погибнут в волнах, упав с километровой высоты. Не было никаких шансов, что шар освободится сам. Даже если им удастся спуститься, как они вернутся на сушу, удаленную на десятки тысяч километров? Они были в ловушке, словно мухи, пойманные на липучку.

“Если бы только началось Перемирие”, — подумал Корсон. Сначала, когда Туре говорил о Перемириях, он испытывал глухой, звериный страх. Перемирие походило на смерть или на конец света. Сейчас же он мечтал о нем. Но надежды не было: они не могли повлиять на решение непредсказуемых богов, которые создали эту Вселенную и управляли ею. Он вспомнил и другие слова Туре, но пока боялся сделать из них выводы.

В космосе появился какой-то клубок тьмы. Корсону показалось, что бездна оживает, что совсем рядом появился рой беспорядочно кружащихся мошек. Казалось, они с дьявольской ловкостью увертываются от выстрелов космических кораблей. Один из крейсеров взорвался, за ним другой. Две яркие вспышки на мгновенье ослепили Корсона, хотя он и щурил глаза. С тревогой подумал он о том, что будет, если один из кораблей взорвется у самого барьера. Барьер, конечно, выдержит, но поглотит ли он все излучение?

Мушки. И вдруг Корсон понял: это были гипроны. Последние сомнения исчезли, когда один из них материализовался перед самым барьером. Корсон узнал пояс глаз, лишенных век, шесть огромных лап с торчащими когтями, гриву нитей, развевающихся в пространстве, и упряжь, а когда Бестия повернулась вокруг своей оси — мундир солдата Верана. Человек по ту сторону барьера удивленно воскликнул при виде гондолы и ее пассажиров. Губы его шевельнулись. Минуту спустя солдаты оказались у барьера, а потом исчезли.

Появились они уже по эту сторону, без видимого усилия преодолев преграду. Окружив шар, солдаты направили оружие на путешественников. Антонелла схватила Корсона за руку. Туре открыл рот и спросил, вытирая рукой вспотевший лоб:

— Что это?

Времени для ответа не было. Мысль, возникшая на границе сознания Корсона, превратилась в решение. Он не мог ждать пощады от Верана. Тот попытается взять их живыми и отдаст Антонеллу солдатам.

Корсон скрипнул зубами и вдруг почувствовал во рту привкус крови. Он поднял голову к шару. Водород, соединяясь с воздухом, легко взрывается. К сожалению, температура луча из его оружия слишком мала, чтобы началась реакция.

Ему отчаянно хотелось, чтобы слова Туре оказались правдой. И он узнает это, но только в том случае, если гипотезы Туре обоснованы, если в этом аду смерть — всего лишь иллюзия.

Он вынул оружие из кобуры внутри скафандра и спокойно открыл огонь. Оболочка шара разошлась, вспыхнуло пламя. Потом он почувствовал, как горят его руки и лицо, а лопнувшие барабанные перепонки избавили его от криков остальных. И его собственных тоже. “Водород”, — подумал он.

Он падал и чувствовал рядом тело Антонеллы, хотя сам не имел уже тела. Непонятным образом он был еще жив и даже не чувствовал себя умирающим. Хотя гигантское пламя мчалось прямо на него, свет ослаб. Небо стало пурпурным, потом черным. Он различал на нем, как на негативе, белых гипронов и лица кавалеристов, остолбеневших от удивления. Пламя перестало расти в нескольких сантиметрах от его лица, хотя лица у него уже не было. Корсону показалось, что это чудесное равновесие будет длиться целую вечность.

Потом пламя погасло.

21

Перемирие кончилось так же внезапно, как и началось. Корсон плавал в пурпурном пространстве, хотя не помнил, чтобы открывал глаза. Огромные, спутанные и сросшиеся трубы пульсировали, растягивались, неожиданно ветвились, и ветви тоже начинали разрастаться. Не было ни верха, ни низа. Хотя он не мог оценить расстояний и размеров, они казались ему огромными.

“Я пробил потолок, — подумал он, — и попал на небо”.

Руки и ноги не слушались его, но он испытывал не беспокойство, а, скорее, интерес. Медленно возвращались воспоминания. Оставались еще незаполненные места, но на помощь приходила медленная реконструкция, идущая на грани подсознания. Возможно, неверная.

Вскоре он сообразил, что место, где он оказался, довольно странное. Обычно солдаты приходили в себя в какой-нибудь битве, он же покинул Эргистал. Корсон был уверен, что находится по ту сторону небесного свода. Было ли это место, где сражались существа, которых человек и представить себе не мог? Или же его исключили из игры, поскольку он участвовал в ней нелегально? А может, его ждет иная судьба?

Он был один и знал это, хоть и не мог повернуть голову.

Тишину нарушил голос. Сначала Корсон воспринял его как чистую музыку, и прошло некоторое время, прежде чем он понял, что обращаются к нему, но слова оставались в его памяти, как будто она была промыта и жаждала знаний.

— Значит, ты военный преступник.

Подумав, он ответил:

— Значит, ты — бог.

В голосе чувствовалась насмешка. Он казался почти детским, но мог быть и голосом ящерицы, паука, огненным шепотом звезды, писком крысы, щелканьем хитиновых крыльев жука, артикулированным вздохом ветра.

— Мы можем больше, чем боги, которых вы в состоянии придумать.

Корсон заколебался. Разговор начался странно. Не затем же он здесь оказался, чтобы вести теологический диспут. А может, на небе был такой обычай? Он хотел сменить тему, но почувствовал, что она затягивает его.

“Мне ввели наркотик, — подумал он — и это все объясняет”. Потом он понял недостаточность объяснения, любопытство взяло верх, и он принял вызов.

— Боги всесильны, — сказал он.

— Всесильны, — повторил голос. — Это пустые слова. Ты можешь только приписывать им помощь, которую сам в состоянии представить, а в будущем — получить.