Георгий Марчик - Трудный Роман Страница 18

– Так ведут себя только трусы и соглашатели.

– А вот и нет, – возразил Игорь Чугунов. – Просто у нас больше выдержки. – Но голос его звучал не слишком уверенно.

У выхода из школы Женя наткнулась на Романа, от неожиданности ойкнула, обрадовалась:

– А ты кого ждешь?

– Да просто так стою. Ну и ну. Не Мымра, а настоящий унтер. Даже во внешности какая-то скудость существования. От ее нотаций в скулах ломит.

– Да… Не любит она нас, – отозвалась Женя. – Мы ее почему-то все время раздражаем.

– Не пойму, отчего она такая двуличная? – сказал Роман.

– Да нет, она не двуличная, – возразила Женя. – Она, представь, по-своему, честная. Но, понимаешь, недалекая. А главное – ив этом ее трагедия – считает себя умной и передовой. Раньше, говорят, боролась против джаза, узких брюк, а сейчас против твиста и коротких юбок. И не потому, что они безнравственны или опасны для общества, а потому, что ей кажется, что они опасны… А разобраться – какое ей до этого дело? Кстати, а ты почему не выступал?

– А зачем повторяться? Толочь воду в ступе…

– Ах вон оно что… – огорчилась Женя. – Неужели у тебя нет своего мнения? И чувства личной ответственности?

– А кому они нужны? Мы только прилежные ученики. А все открытия уже сделаны. Чего же зря размахивать руками?

– Ты заблуждаешься. – В голосе Жени зазвучали резкие нотки. – Мы должны уметь драться.

– Но с кем? – насмешливо протянул Роман. – Уж не с Мымрой ли? Вот вы шумите, а что толку? Нет, я не хочу быть Дон Кихотом, сражаться с ветряными мельницами. Нынешний герой, эх, да что говорить… – Роман махнул рукой. Разговор доставлял ему необъяснимое удовольствие: он почувствовал, как в нем снова словно черт проснулся…

– Интересно, а какой же он по-твоему, герой нашего времени? – спросила Женя. И снова в ее голосе слышался протест. Только она пока удерживалась в вежливых рамках.

– Пожалуйста, – ответил Роман, по привычке непроизвольно подернул правым плечом, как всегда в минуты возбуждения. – Это интеллектуал, человек с холодным умом и горячим сердцем. А мы научились спорить с учителями и радуемся: вот мы какие самостоятельные… А чуть разговор посерьезней – в кусты. Поддакиваем и преданно заглядываем в глаза.

– Ты сам человек с холодным сердцем. – Теперь в голосе Жени сухость и сожаление. – В тебе говорит скепсис. А скепсис основан на отрицании. Зачем приписывать собственные недостатки всему поколению? Ты перестал верить даже себе. Но почему? Где твой общественный темперамент? Словно ты раньше времени состарился, а потому бездействуешь, да еще считаешь это внутренней свободой.

– Да, это верно. Всегда настоящим героем был человек дела, а не слова, – согласился Роман. – Я ничего не утверждаю, я только спрашиваю: дано ли мне право сомневаться и даже ошибаться? Ты же знаешь – стоит не так шагнуть, не так сказать – тебя сразу же обзовут подлецом. Ведь если не дано заблуждаться, то не дано искать и находить…

– А кто с этим спорит? – Женя посмотрела на Романа долгим, внимательным взглядом. – Конечно, каждому дано искать. Но искать, а не ныть и бездействовать.

Они подошли к дому Жени и распрощались. Роман долго еще бродил в одиночестве по улицам. Все спуталось, перемешалось в его мыслях. И Женя, и Фантазерка, и Семенцова, и Костя, и диспут, и Мымра, и Савельич, и он никак не мог соединить в одно целое несоединимое.

– Живем мы, Кот, лишь однажды, а сколько надо успеть… – говорил Роман, с видом завсегдатая усаживаясь за столик, на который им, махнув салфеткой, указал официант.

Несколько минут назад они с Костей переступили порог роскошного ресторана в самом центре города. Сдали пальто предупредительному гардеробщику с крючковатыми пальцами и быстрым, оценивающим взглядом.

Костя с любопытством осматривался. На стенах нарисованы пышные, полногрудые, розовощекие женщины, в потолок вмонтированы зеркала, а между ними яркое многоцветье гирлянд, букетов, выписанных щедрой рукой художника-декоратора. В центре круглого зала – фонтан. В глубине множество столов, покрытых белоснежными скатертями и заставленных приборами. Официант небрежно подал меню. Полистав его, Костя присвистнул.

– Что будем заказывать, молодые люди? – В предупредительно-любезном полупоклоне и голосе официанта холодный оттенок превосходства и насмешки, но молодые люди в таких тонкостях не разбирались. – Лимонад, ситро, боржом? Что-нибудь покрепче?

– Будьте столь любезны, подождите минуточку, – напыщенно ответил Роман. По его понятиям, именно так надлежало вести себя с обслуживающим персоналом.

– Слушаюсь, – в тон ему, подчеркнуто угодливо ответил официант, не двигаясь с места. Он своего достиг – клиент ломается, дерет нос, значит, все в порядке: чаевые будут.

– Два салата столичных, два бифштекса по-гамбургски, два кофе по-турецки и… Что будем пить, Кот?

– Может, чай с лимоном? – рассеянно спросил Костя, пряча руки под скатерть.

– Он пошутил. Чай не записывайте, – поспешно остановил официанта Роман.

– Ясно, – понимающе кивнул тот.

– Принесите, пожалуйста, маленькую бутылку шампанского. Двести граммов «Мишек». И полкилограмма апельсинов.

– Шампанского маленьких бутылок нет, есть только большие…

Отступать было некуда. Роман с Костей переглянулись.

– Ну, тогда большую, – неуверенно сказал Костя, не выдерживая затянувшейся паузы. – Уж как-нибудь одолеем.

– Совершенно верно, – подхватил официант, на лету черкая у себя в книжечке. Его взгляд и выражение лица стали мягче, добрее. – А крепенького не желаете? – добавил он, многозначительно сощурившись. – Коньячку или водочки?

– По сто граммов, – храбро заявил Роман, овладевая упущенной инициативой. -Армянского, пожалуйста. И непременно «три звездочки». Дело, видите ли, не в цене, а в том, что армянский «три звездочки» самый лучший коньяк, – доверительно, как сообщнику, объяснил он официанту.

– Совершенно верно, – поддакнул тот. – Но, к сожалению, армянского нет. Есть грузинский. Тоже неплохой.

– Хорошо, пусть будет грузинский. И лимон.

Официант удалился.

– Ты сказал – патронов не жалеть, а хватит ли нам? Тут, сам видел, какие дикие цены.

– Хватит. У меня десятка и еще кое-что мелочью наберется.

– У меня тоже есть деньги. Давно собираю на транзистор.

– На худой конец, рубль-два добавишь. Сегодня я угощаю. Мне семнадцать. Понял? Без двух минут мужчина…

Костя чинно пожал ему руку:

– Поздравляю младенца. Что же ты молчал? Я бы подарок тебе сделал.

– Пустяки. Разве в этом дело? Посидим, поболтаем. Подведем некоторые итоги существования. Как-никак, а мы на пороге совершеннолетия. То-то же. Откровенно, я приглашал и Женю. Увы, не смогла. Или не захотела. Все бегает, суетится. Закурим? Американские сигареты. «Кэмэл». Верблюд. Говорят, к ним добавляют наркотик для вкуса. Я у отца заиграл по случаю тезоименитства.

Официант принес закуску, шампанское, коньяк. Открыл. Наполнил шипучим вином высокие бокалы. Шампанское, пенясь, поднялось к краям.

– Выпьем. – Роман поднял бокал. – За исполнение желаний.

– За тебя, – торжественно провозгласил Костя, стукая своим бокалом о бокал Романа. – За рыцаря Печального Образа.

– Ты, пижон, Костя! За прекрасную Джульетту! И за ее Ромео!

Выпили. Легкий, приятный хмель окутал головы. Голоса зазвучали уверенней, громче. После второго бокала они, уже не стесняясь, рассматривали посетителей.

– Послушай, Роман. – Костя доверительно наклонился к нему. – Как у тебя с Женей?

Вопрос был слишком непосредственным. Роман хитро подмигнул:

– Интересуешься знать, как говорят в Одессе? Так же, как и у тебя. – Он снова подмигнул. – Мы с ней просто товарищи. Хотя я и в этом не уверен. Каждая девчонка для меня загадка. – Он засмеялся. – До тех пор, пока нечаянно не отдавишь ей ногу. Вот уж тогда она раскрывается до конца…

Они чокнулись.

– Давай за твое будущее? – нерешительно предложил Костя.

– Какое будущее, чудак? За настоящее!.. Черт побери. Зачем обманывать себя? У человека есть только прошлое и настоящее. – Роман покачал головой с видом все знающего, все испытавшего человека.

Снова закурил. Заиграл джаз. Из-за столиков на пятачок вокруг фонтана вышли пары, затоптались на месте. Движения ребят стали более порывистыми, в глазах появился нервный блеск. Костя напомнил о диспуте, но Роман нетерпеливым жестом остановил его. В голосе было раздражение:

– Ах, оставь! Детский лепет. А впрочем… – Он вновь махнул рукой. – Недавно я прочитал «Исповедь» Жан-Жака Руссо. Никогда не плакал над книгами. А эта переполняет, не дает покоя, преследует, как Гамлета тень отца. Такая уж у меня противоречивая натура. А потом подумаешь – да ну его к шутам! Любовь, добро, зло – все, как теория относительности, которую никто не понимает. Не верь никому. Однажды я понял – все лгут. Даже себе. Знаешь, это было похоже на то, будто в сверкающем огнями театре неожиданно убрали декорации. Зрителям открылись пыльные, неприглядные задворки сцены.