Мария Фомальгаут - Время неместное Страница 18

– Вильгельм Телль долбаный.

– Пацаны, мы знаете как делали, заранее мишень дырявили… ну так, дырок набросаем, чтобы близко к десяточке было… один идиотище выдумал, все десять дырок в центре сделал. Его – хоп, на соревнования какие-то международные.

Хохочем. Сержант тут же хмурится, строго показывает на мишень, смех смехом, а дело-то своё знай.

Дело своё знаю. Хочется поставить вместо мишени сержанта с яблочком на голове. Точно попаду. В смысле, в сержанта.

Вот тебе и не в армию повесточка.

Цельсь…

– Хуже, три…

Теперь хочется застрелить самого себя.

Вот тебе и не армия… Осторожно спрашиваю парней:

– Робя, а если не справлюсь, тогда что?

– Тогда жить не будешь.

Холодеет спина.

– А… бывало такое, чтобы не справлялись?

– А я почём знаю… гостайна, всё такое…

Прикидываю, сколько может валяться в архивах каких-нибудь эф-эс-бэшников досье на бедолаг, которые не справились. Вскидываю винтовку…

Цельсь…

– Пять.

– Уже лучше, – сержант чуть кивает.

– А… если я не…

– Да что ты если да если, так настраивать себя будешь, ничего хорошего не будет.

– Не, а миру тогда ничего не будет? Человечеству…

– А я почём знаю, я тебе что, судьбами заведую? Конец света будет, и всё.

Цельсь…

В десяточку, ну пожа-а-алуйста…

– …мимо.

Оказывается, на войне стреляют.

А я и не знал. То есть, знал, конечно, кто не знает, читал, смотрел, по праздникам носил цветы к памятникам… Только почему-то всё время кажется, что убивают – это не про меня, это не со мной, ну как это меня могут убить, раз – и нет меня… не бывает так. Не бывает…

Оказалось – бывает.

Вжимаюсь в землю. Как червяк. Хочется стать самой землёй, нет меня, нет-меня-нетменя, ну не надо, ну пожа-алуйста…

Свистит пуля. Вспоминаю что-то: если свистит – значит, пролетела… Сейчас кажется, это не более чем примета какая-то, народная, а-ля если чёрная кошка с пустым ведром…

Стреляют. Я их боюсь, тех, кто стреляет, там, по ту сторону окопов, смуглые люди с недобрыми глазами, почему-то кажется, что если поймают меня, выпустят кишки…

Здесь вообще много чего начинаешь бояться… а если форма на мне не так надета, и вообще не та, то-то парни косились… бли-ин, сколько ни изучай прошлое, сколько себя под эпоху не переделывай, а нет-нет проскользнёт что-то… может, и не что-то, сама аура какая-то, тогдашняя, из будущего. Как в рекламе какой-то: не хрустишь Бородинскими? Да ты не наш!

Хохочу. Истерически. Хорошо, не видит никто, уже с ума схожу… чумазый сослуживец смотрит на меня пристально, вот, блин… из фляжки сбрызгивает мне лицо водой, окстись, сынку… война кого хошь с ума сведёт…

Война…

Пытаюсь вспомнить какие-нибудь песни про Афган, понимаю, что ни одной не знаю. Может, оно и к лучшему.

Ёкает сердце.

Я вижу его. Того. Его фотографию мне показали на тридцать три раза, перед тем, как сюда забросить.

Отец.

Смотрю на него, не понимаю, что это отец, отец – он немолодой, с проседью в висках, а ближе к кончине и вовсе седой, подводит руку к подслеповатым глазам, Тимка, ты, что ли… А этот мальчишка совсем, юнец…

Целюсь. Как учили. Пляшет мушка, пляшет винтовка, что вы мне винтовку поганую дали, она войны боится, вишь, дрожит в руках. Ты-то успокойся, дурёха, тебе-то ничего не будет…

Отец… узкая спина, в такую хрен попадёшь, вот тебе и больше каши есть надо… похоже, у нас это наследственное, у всех…

Цельсь…

Свистит пуля, снова вжимаюсь в окоп, как червяк, война грёбаная из людей делает червяков…

А… а отец где… неужели упустил, упустил я его, трус паршивый… холодеют руки, тут же становятся горячими-горячими. Вот он, никуда не делся, тоже вжался в землю, сбереги, мать-сыра-земля…

Цельсь…

Стреляю. Бьёт в плечо винтовка, мало того, что боится, ещё и дерётся. Задним числом спохватываюсь, не так стрелял, слышу в голове голос сержанта: мимо.

А как вы хотите, в отца стрелял… вы бы смогли?

Поднимаю голову. Мать моя, подбил… Кровь, почему-то не красная, какая-то чёрная, струится по земле…

– Сынку? Ты чего?

Они смотрят на меня. Они. Все. Солдаты. Бросаю винтовку. Ухожу.

Просто ухожу.

По склону. Вверх. Кто-то стреляет мне вслед, не попадает, чёрта с два попадёшь…

Считаю года. Где-то через пяток лет меня ждёт машина, сержант хватает меня за плечи, молодчина, парень, я за тебя пальцы крестом держал… человек в белом щупает моё запястье, переволновались вы, мил друг, переволновались… нельзя же так…

– Стойте, я… посмотреть хочу…

– Ещё на войне не набоялся?

– Да нет… получилось… или нет.

– Да всё океюшки.

– Не-е, дайте гляну…

Кто-то суёт мне хроноскоп, прижимаю к глазам, смотрю на залитого кровью отца, почему ему никто не помогает, почему, почему… а нет, вот, девушка тащит раненого, вспоминаю какие-то плакаты спасибо-тебе-сестричка…

Смотрю, смотрю, ну хоть бы шевельнулся, хоть бы рукой махнул, что жив, жив, а то вдруг… нет, не дрогнет…

Неужели…

Чуть дрожат веки…

Перевожу дух. Смотрю на сестричку и солдата, мысленно оберегаю их от пуль, мысленно ограждаю собой… в голову лезет что-то неуместное, чтоб я тебя с причёской этой не видела больше, я тебе во сколько сказала вернуться, ты учиться собираешься или нет, а что, в комнате убирать не надо уже, мама, если ты мои стикеры выкинула, я тебя убью, и убей, хоть глаза мои на тебя глядеть не будут…

Лезет что-то неуместное.

Слезы наворачиваются, закусываю губу, они от этого ещё больше…

Странно, что лицо матери тоже не узнаю. Она, оказывается, красивая была когда-то, раньше в жизни не замечал…

– Вот они и встретились, – говорит кто-то…

2.4. Рассмотрим ещё один вариант расположения времени и событий, его ещё называют вариантом Ку в честь учёного Годфрида Ку, его открывшего. Здесь мы имеем дело не с линейными, а с двумерными событиями. На плоскости событий расположены два линейных времени, одно движется в одном направлении, другое в противоположном. Долгое время учёные не понимали, каким образом времена не аннигилируют друг друга, – до тех пор, пока не…

Две истории идут в противоположном направлении, два мира поглядывают друг на друга.

В одном мире вселенная только что появилась, в другом – её уже постигла тепловая смерть.

В первом мире родились первые звёзды и планеты, во втором – еле теплится жизнь последней гаснущей звезды.

В первом мире огненный шар Земли потихоньку остывает, во втором – раскалённое Солнце расширяется, глотает планеты.

В первом мире рыбы неуклюже выползают на сушу, во втором в это время последние пауки отчаянно цепляются за жизнь в раскалённой пустыне, какой стала Земля.

В первом мире древний человек показывает соплеменникам, глядите, как я выдумал, берём рогатину, привязываем воловью жилу, сюда камень кладём, натягиваем, отпускаем, эдак можно рябчиков бить… Нда-а, голова у тебя, Адам, что надо… да как в него попадёшь, в рябчика этого…

Во втором мире в это время президент планеты решает сложный вопрос: в условиях топливного кризиса надо временно отключить от тока виртуальных людей… Но при этом про себя он точно знает, что это временно растянется на постоянно. Топлива нет, и не будет.

В первом мире Коперник смотрит на звёзды, во втором – трёхдневный траур царит на планете, экспедиция на Тау Кита пропала без вести.

Два мира пересекаются – где-то там, там. В одном мире в это время последние люди прячутся под землёй от раскалённого солнца. Во втором мире в это время земля, ещё не знающая человека, цветёт и благоухает, отогретая после оледенения. Миры пересекаются, горстка выживших людей перебегает из бункера – на зелёные холмы, здесь и заживём, парни, зажигалка с собой есть у кого, а то без огня невесело?

Я завидую ему.

Я завидую самому себе.

Я завидую самому себе, идущему навстречу. У него ещё всё впереди, он ещё только вышел из дома, ещё только перебирает в памяти, что нужно купить, сигареты, ещё что-то хотел, не одними же сигаретами питаться…

У него ещё всё впереди. Он ещё только встретит тебя, ты ещё только порвёшь сумку, вы ещё будете вместе собирать по площади не то помидоры, не то яблоки…

Он ещё не терял тебя. Он ещё не звонил через два месяца, ещё не слышал в трубке незнакомый голос: а вам Ирочку, а Ирочка…

Я завидую.

И я ненавижу его.

Он идёт мне навстречу, он кивает мне – как старому знакомому.

Наши миры встречаются на какие-то доли секунды, я бросаюсь на него с ножом, чтобы занять его место…

…просыпаюсь.

Половина третьего ночи.

Тебя нет.

Тебя уже нет.

Глава 8. Маленький самолёт

Разбегаюсь – вдоль по шоссе, бегу со всех ног, давненько не бегал, со времён каких-то физкультур, бегу, разбрызгиваю осенние лужи с первым снежком.

Бегу – на ограждения, на колючие проволоки, во весь дух.

Кто-то одёргивает меня, кто-то покрикивает: сюда нельзя, нельзя, какое нельзя, что нельзя, ничего не слышу, попрыгиваю над Склоном, уходящим в бездну.