Константин Рольник - Расстановка Страница 18

Среди прочих причин, Рэд ненавидел режим Медвежутина еще и за отношение к детям. По данным подполья, в Рабсии было четыре миллиона беспризорников. Огромное число детей было лишено доступа к образованию — ведь при буржуазных порядках это определяется деньгами, а не способностями.

Поезд отсчитывал версты, приближаясь к Урбограду. За окном электрички проплывали поля и рощи. Вдоль дороги тянулся, ныряя то вверх то вниз, серый электрический кабель. Глядя на него, Димка начал сонливо клевать носом, а Рэд углубился в свои мысли.

— Да, много преступлений натворили Дельцин с Медвежутиным, но все это в конечном счете меркнет перед главным — подпольщик тяжело вздохнул — самое страшное в том, что режим лишил смысла жизнь современного человека. В том числе и ребенка, конечно. Вместо четкой и верной картины окружающего мира, детей кормят окрошкой из бредовых мифов и легенд, выгодных для властей. В школьном и телевизионном «воспитании» ветхие религиозные догмы сочетают с культом наживы, клевету на революционеров — с восхвалением древних деспотов и палачей, а идиотские штампы и мистическую ахинею с обрывками научных знаний — из тех, что признали «безопасными» эксперты духовного рабства.

Рэд огляделся. Его собеседница уснула, как и ее сын. Сложенный из газеты веер выпал из безвольно разжатой руки. Старушки-пенсионерки у левого окна, перешли от жалоб о вздорожании лекарств к свежим городским сплетням. Подпольщику никто не мешал, никто не наблюдал за ним. Под мерный стук колес он продолжил размышлять.

— …Вместо ясной цели в жизни, какую предлагал наш ученый Марел Карс: реально улучшать мир, совершенствовать технику, освобождать общество от угнетения — в головы детей вдалбливают алчность и конформизм … Нынешнее воспитание насквозь лицемерно. Детей учат «любви к ближнему», и тут же «конкурентоспособности» — то есть восхождению вверх по головам других. Естественно, все это раскалывает их сознание надвое. А в предельных случаях такое раздвоение личности ведет к шизофрении. Да только ли в этом дело… Экономический упадок, политическая тирания, духовный маразм, война — таков мир, в который вступают новорожденные. Что их ждет? Кем они станут? Для Медвежутина — бесправными холопами, для монополий — наемными рабами, для генералов — пушечным мясом…

Именно по этой причине Рэд и другие повстанцы сознательно отказывались от деторождения, считая его безответственным. Рэд часто сравнивал кадровое ядро Союза Повстанцев с военно-монашеским орденом — конечно, не по содержанию идей, а по организационной структуре и аскетической жизни заговорщиков. Однако в сердце опытного подпольщика затаенно жила и мечта об иной жизни — нерастраченная нежность, жажда передать свои разносторонние знания благодарной юной аудитории.

Вспомнив, с каким вниманием Димка слушал его рассказы, Рэд улыбнулся:

— Редактируя журнал, я формировал взгляды читателей — но насколько интереснее, когда маленький человек под твоим чутким руководством проходит все этапы развития, учится читать и считать, расширяет кругозор, усложняет свое мышление — а ты участвуешь в каждом этапе становления души человеческой!

Рэд вновь грустно улыбнулся и вздохнул. Что поделаешь… Рожать детей подло и преступно, пока в Рабсии царит реакция, пока ликуют правящие мерзавцы.

«Участковый — от слова участие» — плакаты с такой надписью появились недавно на стенах унылых панельных многоэтажек, в самой бедной части рабочего района Урбограда. На них был изображен бравый, привлекательный полицейский, помогающий старушке перейти улицу. Внизу символ — рукопожатие, по мысли художника выражавшее единство народа и полиции. Еще ниже — так называемые «телефоны доверия»: режим Медвежутина поощрял доносительство среди подданных.

Близ одного из таких плакатов, в заплеванном и замусоренном дворе, собралась компания молодых людей. Пятеро из них стояли, внимая шестому — он сидел на ящике из-под стеклотары. Этим рассказчиком был первокурсник юридического института по имени Янек Батуронис — худощавый белобрысый парень в роговых очках. Иногда он запинался, его скуластое лицо в эти моменты искажалось гримасой боли, а большие светлые глаза выражали страдание.

— Ну вот, поэтому я и пошел на митинг пенсионеров… Хоть сам и студент.

— Из-за того, что прочел эту притчу?

— Не только… О-о-х… Тут все наслоилось друг на друга… Сначала была притча, потом увидел листовку с приглашением…

Из ближнего подъезда стремительной походкой вышел еще один юноша, румяный, с интеллигентным лицом. Он подошел к слушателям в тот момент, когда Батуронис произнес последнюю фразу.

— Привет, ребята! Здорово, Янек… Ой, что это с тобой? На тебе лица нет… Заболел, что ли?

— Привет, Артур! Да не заболел, а побили меня полицаи…

— Где?

— Говорю же, на митинге… О-о-х…

— Как ты там оказался-то? Ты же вроде не увлекался политикой, ты у нас больше литературу уважаешь. Классику. И про какую это притчу ты говоришь?

— Да из-за нее, в общем-то, я и пошел туда. Я прочел притчу писателя Льва Николаевича Полнова. О-ох… Притчу о крестьянской семье, что старика своего за печку отправила и стала кормить из свиного корыта…

Остальным ребятам стало скучно слушать одно и то же, да и книги читали из них лишь немногие. Поняв, что Янек собирается рассказывать притчу заново, некоторые из них отошли от беседующих и направились кто куда. Но Батуронис более всего хотел рассказать о своих злоключениях именно Артуру Новикову. Этот вдумчивый студент-историк был способен понять моральные мотивы Янека. Действительно, собеседник заинтересовался:

— Я не помню всех притч Полнова, у него их много. Зачем старика кормили из свиного корыта, при чем тут митинг и твое избиение?

— Ну, в притче… О-о-х… У старика руки тряслись, он щи проливал на стол. Тогда сын и невестка решили его держать за печкой и кормить из корыта. А потому увидели, что их сын выстругивает из дерева маленькое корытце. Они спросили у малыша: зачем он это делает… А тот и ответил: я вас из этого корытца буду кормить, когда вырасту… Как вы сейчас кормите моего дедушку … О-о-х… И вот когда я эту притчу прочел, то понял: наша власть с пенсионерами так же обращается…

— …Как с тем стариком, да? — угадал Артур — Ты имеешь в виду недавнюю отмену льгот на проезд, полагавшихся пенсионерам?

— Угу. И вот надо же, когда я проводил это сравнение, мне и попалась листовка с приглашением на митинг…

— И зачем тебе это надо? — бросил один из слушателей, прыщавый парень с хитрыми узкими глазками, в циничном смешке обнажив гнилые зубы — Ты что, самый умный, что ли? Какая тебе разница?

— Ты меня не поймешь, Ловкачин… И вообще, отойди — от тебя несет водкой. Я вот для него говорю — Янек указал на Артура — Он поймет… О-х-х… Ну вот, я и отправился туда… Нельзя быть равнодушным — это пособничество злодейству… О-о-х….

— Продолжай, Янек, я понимаю — кивнул Новиков — А что ты такого сделал-то, что тебя так побили? Вроде не похож на хулигана, и никогда не был склонен к беспорядкам. Сколько тебя помню — ты либо с книгой во дворе, либо с видеокамерой — снимаешь любительские сюжеты о нашем Урбограде. Тебе бы режиссером быть, а не юристом…

— О-х-х… Не говори мне о видеокамере… Из-за нее вся беда и случилась… Я с ней действительно не расстаюсь… Взял ее и туда — чтобы запечатлеть это интереснейшее событие в жизни города… Ведь именно по таким кадрам будущие историки, вроде тебя, смогут судить о нашем времени… Без прикрас… Ну вот. Пришел к мэрии пораньше, чем было указано в листовке. Ты же меня знаешь, я всегда точен в отношении времени.

— Да, по тебе можно сверять часы — улыбнулся Новиков — Очень уважаю это качество. Ну, а дальше?

— Собрались люди, начался митинг… Я вообще удивляюсь, что его разрешили.

— Иногда разрешают… Медвежутину такие сборища совершенно не опасны, ему они даже нужны. Для отчета перед всем миром …

— Да… О том, что у нас есть свобода собраний — Янек рассмеялся кашляющим смехом — и надо сказать, он успешно втирает очки наивным иностранцам. Ну вот … Как принято в последние годы, митинг окружали ОПОНовцы. Из своих железных щитов они вокруг митинга выстроили прямоугольник — чтобы из автобусов, проезжавших по проспекту, никто не увидел бы, сколько людей собралось и чего они требуют … В этом прямоугольнике была лишь одна узкая брешь… Там поставили воротца с металлоискателем — якобы для нашей безопасности. И каждого пришедшего на митинг пропускали через эти воротца, а при этом фотографировали. Все это напоминало концлагерь, а не митинг.

— Вас снимали? И куда пойдут эти фотографии? — осведомился один из слушателей