Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник) Страница 18

Под колёсами напрягла бетонное тело «акула». Внутри у меня ворохнулся липкий страх. Сумел же старый леший вколотить суеверный ужас перед располосованными разметкой людоедками!

Я сжал зубы, бросил взгляд по сторонам. Мимо мелькали светящиеся окна деревенских домов и фары уносящихся прочь машин. Огни меня успокаивали. Были чем-то вроде знаменитого кольца царя Соломона. Говорят, начертанная на нём, истина – «И это пройдёт» – здорово вправляла венценосцу мозги. О том же твердили огни. Некоторые, выплывая из темноты, приближались, согревали мыслью «ты не один». Другие слепили глаза, грозя сбросить с дорожного полотна. И эти, и те, чиркнув рядом, бесследно таяли за спиной. Огни служили наглядным примером: победы и поражения, беды и радости, страхи и надежды – всё со временем блёкнет и скрывается за поворотом. Так стоит ли превращать свою жизнь в вечное поле брани? Когда огни помогли мне понять это, в жизнь мою вошли свобода и воля. Ушёл страх, что где-то я не успею, не вскарабкаюсь на очередной пьедестал. Не финиширую первым в запущенной кем-то крысиной гонке. Я перестал цепляться за возведённые в абсолют условности. А, если вдруг забывался и начинал по какому-то поводу излишне вибрировать, огни отрезвляли: «Эй, парень! Ты, ясен свет, не Соломон, но всё же…». Так что байк, дорога и огни были мне жизненно необходимы. Не ради дешёвых пантов, за которые Бомбей так ненавидел тех, кого величал «трюкачами».

Сейчас, вытекающая из стремнины огней, соломонова истина что-то не грела. Всё, значит, уйдёт? И увалень Лихо? И бунтующий не понятно с чего Доктор? И добродушный рохля Пухлый? Чахлый… Паркет… Моя суровая амазонка Варька… Да пошли вы, огни!

Я крепче вцепился в руль и врезал по газам. Удерживать байк стало труднее. Зато выветрились посторонние мысли.

Поворот на просёлок узнал сразу. Отсюда начинался путь исчезнувшей четвёрки. Я повернул и скоро увидел тусклый свет в окне злосчастного бара.

Заведение снова встретило меня звенящей тишиной и густым духом застоявшегося сигаретного дыма. Я проследовал к стойке и принялся ждать бармена. Может быть, он ответит, где живёт старик, сманивший моих бесшабашных приятелей.

Едва я устроился у стойки, затылком почувствовал цепкий, как репей, взгляд. Обернулся. Аюп сидел на прежнем месте. Вот только смотрел не в окно, а на меня.

– Один пришёл, значит. – Он вздохнул. Во вздохе сквозило разочарование.

– Где они? – Отчего-то я не сомневался, старик знает, о ком речь.

– Там. – Дед вскинул равнодушные глаза к потолку.

Жест был красноречивый. Не соображая, что делаю, я метнулся к Аюпу. В себя пришёл, когда ледяные пальцы старика сжали мои запястья. Я держал его за грудки, приподняв над скамьёй, с губ срывались клочья рождённых назревающей паникой фраз. Аюп не сопротивлялся, не пытался вырваться или защититься. Он с усмешкой смотрел мне в зрачки. По спине побежал холодок. Ослабив хватку, я облокотился коленом о скамью, преграждая старику путь к отступлению.

– Веди!

– За ними пойдёшь? – Амбразуры дедовских раскосых глаз превратились в щёлки.

– Веди, говорю!

Мы выбрались из бара. Я уселся на байк и кивнул на сидение позади себя. Старик на меня даже не взглянул, пошёл в обратную сторону.

– Стой! – заорал я, кидаясь следом. – Убью гада!

Аюп неспешно ковылял по дороге. Я бежал за ним минут пять. Сгорбленная спина всё так же маячила впереди. Дистанция не сокращалась. Скоро я выдохся, в боку закололо. Недолеченная болячка давала о себе знать. Я остановился и, согнувшись пополам, стал восстанавливать дыхание. Одним глазом следил за стариком. Расстояние между нами оставалось прежним. Бред! Держа Аюпа в поле зрения, попятился к байку.

Из-под колёс взметнулся столб пыли. Не разбирая дороги, я нёсся по скользящему в свете фар просёлку. Луч выхватывал из мрака ни на сантиметр не приближающуюся фигурку старика. Утонул в темноте призрачный бар. Вокруг не светилось ни одного окна. Во всём мире остался только я, безумный старик, да бросающийся под колёса просёлок.

Сколько длился этот немыслимый путь, не знаю. По-моему, время здесь сошло с ума. Как, впрочем, и пространство, упорно не подпускающее меня к бредущему вдоль обочины деду. Я вопил вслед старику какие-то угрозы, матерился, умолял, но он продолжал идти, так ни разу и не оглянувшись.

Наконец, мой проводник остановился у дверей приземистой избёнки, скатанной из толстых некрашеных брёвен. Аюп взобрался на высокое крыльцо и уставился на меня немигающими страшными глазами. Ждал. Я слез с байка и безропотно последовал за стариком.

В доме было холодно. Пахло первым снегом и пряными травами. Неожиданно передо мной полыхнул огонь. Я отшатнулся. Когда глаза привыкли к яркому свету, я разглядел посреди комнатушки сложенный из серых камней очаг. В нём плясали языки пламени. Больше в доме не было ничего.

– Где мы? – Я чувствовал как вслед за временем и пространством медленно, но неуклонно теряю рассудок.

Старик не ответил. Заговорил о деле.

– Ты объединишься со своим народом, если примешь знак.

– Какой ещё знак?

В воздухе затеплился замысловатый рисунок: то ли иероглиф, то ли руна, то ли кабалистический символ. В центре просматривалась лежащая на боку восьмёрка.

– Этот.

Я похолодел. Как-то мне приходилось слышать об одном чокнутом, приносящем человеческие жертвы языческому идолищу. Чтобы бестолковый дух ничего не перепутал, тела маньяк помечал, вырезая на них какие-то пиктограммы. Я снова ринулся к проклятому старикашке, на сей раз с вполне определившимся намерением свернуть ему шею.

– Урод! Ты грохнул их из-за чёртовой татуировки?!

От бешенства я был готов сунуть маразматика башкой в огонь и держать до тех пор, пока он не выложит, куда дел изуродованные тела. Я ухватил старика за костлявые плечи и… поймал лишь воздух. Не удержавшись, полетел в костёр. Адская боль пронзила ладони, опалила лицо. С диким рёвом я откатился в сторону.

– Зачем желаешь другому, что не желаешь себе? – назидательно заметил старик. Теперь он стоял позади меня. Как там оказался, неизвестно. Боль отступила как-то вдруг. Я посмотрел на ладони. Ни ожогов, ни сажи, которой только что были покрыты руки. – Ты принимаешь моё условие?

Вникнуть в происходящее я уже не пытался. Если честно, сейчас меня интересовало одно.

– Ты толком скажи, они живы?

Старик потёр расписной лоб.

– Там, где они теперь, смерти нет. – Подумав, тихо прибавил: – Жизни, правда, тоже.

– Но вернуться они могут?

Аюп пожал плечами.

– Если будет выполнено ещё одно условие. От тебя зависит многое, но не всё.

Из дедовых недомолвок понял – если не соглашусь, безбашенных «Шатунов» больше не увижу.

– Где колоть? – спросил я, срывая с себя куртку.

Лицо старика исказила кривая улыбочка. Сияющий на уровне глаз иероглиф дрогнул и вдруг ринулся в мою сторону. Я отпрыгнул. Поздно – кожа на лбу с шипением всосала светящийся голубоватым светом знак. Боли не было.

– Скоро ты встретишься с ними. – Ничего не объясняя, Аюп шагнул к двери.

Когда мы спустились с крыльца, старик указал на байк. Я повиновался.

Снова фары нашаривали в темноте трассу. Теперь это был широкий фривей, рассечённый жёлтыми линиями разделительных полос. Всегда хотел прокатиться по фривею! Вот только вынырнувшая из американской действительности дорога смотрелась в этом бредовом мире странно. Не успел я подумать об этом, тут же услышал.

– Здесь каждый имеет тот путь, о котором мечтал.

Я вздрогнул и едва не выпустил руль. Голос принадлежал Аюпу. Звучал он негромко, но ни рёв мотора, ни свист ветра его не заглушали. Казалось, он проникает в сознание, минуя уши. Придя в себя, я смекнул – старик готов пооткровенничать.

– Что значит твой знак? – Отражённая в зеркале заднего вида физиономия с мерцающим на лбу иероглифом меня, признаться, порядком удручала.

– Бесконечность. Вечная дорога, – отозвался Аюп.

В это мгновение впереди сверкнули огни. По фривею двигалась небольшая колонна мотоциклистов. Я не мог разглядеть их в тумане сырой ночи, но даже тени сомнения не возникло – «Шатуны». Я бросился нагонять их.

Не подчиняющееся никаким законам пространство на этот раз оказалось лояльней – расстояние между нами стремительно сокращалось. Я уже видел выбившиеся из-под шлема тёмные волосы Варьки. Приблизившись на максимально возможную дистанцию, я заорал, пытаясь привлечь её внимание. Варька не обернулась. Я принялся судорожно давить на сигнал. Результат тот же.

– Её здесь нет. Это фантом. – Донёсся до меня голос Аюпа. – Она движется в другом измерении – в мире, созданном ею самой.

– Но почему я её вижу, а она меня нет?!

– Ты ждал, что встретишь её здесь. Она же этого не знала. Твоя память нащупала её образ в бесконечном множестве измерений. Такое здесь место – несчётно миров-призраков, рождённых воображением и памятью. Разорванное пространство.