Евгений Бенилов - Человек, который хотел понять всё Страница 19

– …

– НЕ СЛЫШУ!

– Усвоил…

– Ну и лады… А теперь займемся повторением: кто мне ответит, сколькими коридорами прорезан 29-ый Сектор с севера на юг?

Впечатление, что работа придумана им в наказание, подтверждалось еще и тем, что конечный продукт ее был всегда неясен. В химических цехах, например, никто никогда не знал, что является сырьем и что получается в результате. В инструкциях по эксплуатации никогда не приводилось химических формул или названий веществ: все именовалось «сырьевыми компонентами» и «результирующими компонентами» с прибавлениями порядкового номера. В механических цехах Францу ни разу не довелось увидать результата их деятельности в законченном виде: как правило, лента конвейера уходила сквозь проем в стене в соседний цех, а иногда полусобранные механизмы перегружались с конвейера на автокары и увозились в неизвестном направлении охраной. Более того, однажды Францу довелось разбирать какие-то машины на составные части (что идеально объясняло бы происходившее), однако по словам заключенных со стажем такие случаи происходили чрезвычайно редко.

На полевых работах он ни разу не видел нормальных овощей и фруктов – огурцов, помидоров или, скажем, яблок. Даже более экзотические, но все же мыслимые культуры – такие, как хурма или папайя, – бывали в редкость. Чаще всего заключенные работали на плантациях зеленых грибов, о которых до прибытия на Второй Ярус никто и слыхом не слыхивал. Более того, грибы эти были ядовиты (уже при Франце недоверчивый заключенный по прозвищу «Припадочный», попробовав их, долго мучился животом). Другим типичным представителелем местного сельского хозяйства являлся мадагаскарский дурьян, вонявший хуже утренней каши и потому практически несъедобный. Ни коров, ни овец, ни свиней здесь не держали, зато в изобилии имелся африканский бородавочник; единственной же домашней птицей являлась несчастная полярная куропатка, выражавшая свое несогласие с местным жарким климатом немилосердным мором.

На теоретических занятиях педагоги объясняли, что «исправляющая благодарного заключенного работа имеет своим побочным результатом снабжение Первого, Второго и Третьего Ярусов ценными продуктами питания и промышленными товарами». Если это и было правдой, то только в отношении Третьего Яруса, ибо ни один из заключенных ни одного продукта местного производства ни на Первом, на на Втором Ярусах не видал.

– Все ж, братва, никак я не пойму, откудова та картошка беретси, что нам на ужин дають? Дык не растеть она здеся, верно?

– А все остальное понимаешь, Оборвыш? Например, откуда вообще ВСЕ берется – и здесь, и на Первом Ярусе?

– Я про Первый Ярус не знаю ничаво, Припадочный, – я и пробыл-то там всяво полдня. А вот здеся уже десятый годок маюсь, а про картошку никак скумекать не могу. Ежели, скажем…

– Припадочный! Оборвыш! А ну, мурла заткнуть, сволочи, – Дрон заснул!

Теоретические занятия Франц ненавидел всеми фибрами души.

Во-первых, они отнимали единственный выходной, воскресенье. Во-вторых, на теоретических заключенных заставляли запоминать кучу всякой ерунды. А в-третьих – и это раздражало более всего – во время занятий приходилось делать вид, будто ты согласен со всей той чушью, которую несли педагоги. Просто не спорить было недостаточно: Устав Заключенного требовал наличия в глазах «выражения согласия», причем трактовка этого термина оставлялась на усмотрение преподавателей. Так что приходилось либо действительно соглашаться (что и вправду всегда отражается в глазах), либо же быть первоклассным лицедеем. В самом крайнем случае сходило выражение тупого непонимания (чем и пробавлялось большинство заключенных), однако сымитировать его Франц не мог. В результате, он отсидел в карцере в общей сложности пять суток, прежде чем сумел довести выражение своего согласия до требуемого уровня.

Теоретические занятия занимали почти все воскресенье с 8-и утра до 8-и вечера с часовым перерывом на обед; до обеда с ними занимались педагоги, после обеда заключенные готовили домашнее задание. Из шести дообеденных часов четыре отводились на философские дисциплины (теорию исправления ошибок, теорию исправления заключенных, теорию благодарности и теорию необходимости охраны), оставшиеся два – на технические курсы (географию сельскохозяйственных угодий Второго Яруса и горизонтальную структуру Второго Яруса). Философские предметы считались непрерывно развивающимися, а потому изучались непрерывно – из года в год, из месяца в месяц, каждое воскресенье. На практике, однако, непрерывное развитие сводилось к постоянному изменению формулировок, что делало последние исключительно трудными для запоминания. Так, уже при Франце в определении целей благодарности слово «доблестная» было заменено словом «бдительная»

(«…заключенный благодарен бдительной охране за чувство надежной защищенности…»), из-за чего добрая половина их камеры побывала в карцере.

Что же касается технических курсов, то они чередовались. В прошлый семестр, например, их Потоку читали вертикальную структуру Второго Яруса и социальный состав заключенных (Франц застал лишь самый конец занятий, а потому от экзаменов был освобожден). Как и в философских дисциплинах, материал в технических курсах был полным бредом, однако «характер» бредовости отличался в корне. К примеру, увидев в учебнике по социальному составу таблицу с процентным распределением заключенных по профессиям, Франц машинально сложил все числа и получил… 134.9%. Удивившись, он стал проверять другие таблицы – и ни в одной не получил требуемых 100%! Поначалу никакой закономерности он проследить не мог, ибо числа получались самые хаотические (иногда больше ста, иногда меньше), – и так было до тех пор, пока он не наткнулся на таблицу с распределением заключенных по полам:

Пол Процентный состав

Мужчины 100%

Женщины 25% после чего ситуация прояснилась: процент мужчин был зачем-то умножен на 2, а процент женщин – разделен на 2. Франц проверил свою догадку на других таблицах и убедился в ее правильности: все числа были увеличены или уменьшены вдвое.

Зачем запутывались статистические данные, Франц не понимал – так же, как не понимал цели систематических искажений географических сведений о сельскохозяйственных угодьях Второго Яруса. Сравнивая свои собственные наблюдения во время полевых работ с картами из учебника, он установил, что картофельное поле на карте всегда означает грибное поле в реальности, яблоневые сады соответствуют плантациям дурьяна и так далее. Более того, в некоторые карты были зачем-то внесены нелинейные искажения масштаба!

– А я вам говорю, Староста, что розовый у него нос, а не белый. Рано еще укол делать, так пускай полежит.

– Так ведь БЛЕДНО-розовый, господин Доктор, а? Ну, проверьте еще раз, пожалуйста, больше часа уже всей камере покоя нету.

– Ничего поделать не могу, Староста. Как окончательно побелеет – позовите еще раз.

Педагогов в их Потоке было пятеро – четыре «философа» и один «технарь», читавший все технические дисциплины сразу.

1) Теорию исправления ошибок преподавал тощий мужчина лет пятидесяти с простоватой физиономией и жидкой шевелюрой неопределенного цвета (или же он был лысый? – Франц забывал его лицо, лишь только отводил глаза в сторону). Правая рука этого педагога висела, парализованная, у пояса: локоть согнут, мизинец и большой палец страдальчески оттопырены. Говорил он медленно и с расстановкой, в изобилии вставляя самодельные пословицы («Рыба гниет с головы, а камера со старосты» и тому подобное). Он обладал лишь одним положительным качеством – фантастической глупостью, делавшей его не таким опасным.

2) Про преподавателя теории необходимости охраны говорили, что он бывший военный: это был высокий, еще не старый блондин с короткими курчавыми волосами, четкими движениями и зычным голосом. Помимо склонности к солдатскому юмору и крепким выражениям, он отличался страстной любовью к горячительным напиткам.

Алкоголь, однако, никак не сказывался на координации его движений и проявлялся лишь в блеске глаз и бессмысленных рассуждениях на общие темы. В редкие трезвые дни этот педагог бывал не в духе и обильно рассыпал наказания вне всякого соответствия с прегрешениями виновников. Заключенные поговаривали, что его скоро уберут за пьянство и несерьезное отношение к служебным обязанностям.

3) Преподаватель теории исправления заключенных перешел на педагогическую работу совсем недавно и постоянно хвастался, что ранее работал ученым-исследователем. Это был дородный дедушка лет шестидесяти с глупым лунообразным лицом, в массивных уродливых очках; белый мундир висел на нем, как мешок. Все без исключения вопросы из любого раздела учебника он сводил к «роли молчаливого обдумывания ошибок в глобальной теории исправления» – что, видимо, являлось предметом его былых исследований. По сравнению с остальными преподавателями, он был довольно добродушен и никого не отправлял в карцер без крайней на то необходимости.