Хольм Ван Зайчик - Дело Судьи Ди Страница 19

Полюбовавшись на детишек – их как раз наперебой гладили по головам уйгуры, видимо приезжие, счастливые не менее бронзовых статуй, – напарники неспешно дошли до угла Ванфуцзина и Чанъаньлу и свернули в сторону Запретного города.

Хотя установление относительно того, что ни один дом в Восточной столице империи не может превышать высоты строений обители владыки, давно уже отошло в прошлое и многоэтажные, стремящиеся к далекому небу современные здания окружили дворцы со всех сторон, Запретный город по-прежнему оставался самым величественным сооружением Ханбалыка. Здесь взгляд любопытного путника поражало буквально все: и поистине невиданный размах, и удивительно гармоничная, не самодовлеющая роскошь, и совершенно необъятные размеры. Дом Сыновей Неба уже на протяжении без малого пяти столетий, Запретный город всегда олицетворял собой незыблемое спокойствие крепкой власти, основанной на тысячелетних, проверенных самым строгим судьей – временем, традициях, несущих народу процветание и умиротворение, а владыке – радость от созерцания плодов своего нелегкого труда.

Подступы к дворцам охранялись маньчжурской Восьмикультурной Гвардией – рослыми как на подбор молодцами с косами ниже пояса, в одинаковых теплых форменных халатах темно-синего цвета с темно-красной каймой и в меховых степных шапках, в легких металлических панцирях и с украшенными шелковыми кистями длинными пиками в руках.

Как известно, восемь отборных маньчжурских полков добровольно перешли под руку правителя Цветущей Средины еще в пятнадцатом, по христианскому летосчислению, веке – тогда это называлось “просить императора о милости присоединения” – во главе с неустрашимым своим предводителем ханом Нурхаци, ведущим свое происхождение из северных чжурчжэней и известным своею верностью долгу и широчайшей начитанностью. В те поры военные столкновения еще не были такой редкой диковинкой, как в нынешние дни всеобщей ордусской гармонии, и воины хана Нурхаци не раз имели случай показать свою высокую боевую выучку и нечеловеческую выносливость, при этом демонстрируя, однако, и стойкое человеколюбие, и подлинную гуманность, – никогда маньчжуры не проливали излишней крови и где только возможно старались вовсе обойтись без членовредительства; особое же почтение они испытывали к историческим памятникам и древним документам, ради спасения которых готовы были беззаветно пожертвовать самой жизнью.

В смутные времена еще случавшихся в ту пору волнений именно маньчжурские полки посылал Сын Неба в уезды и области для поддержания порядка: ведомо было, что уж если к делу приставлены потомки мудрого Нурхаци, то скорее всего не прольется ни одна капля крови и не будет разрушен даже самый захудалый домишко; некоторые полки даже получили имя по названию той местности, где особенно отличились во время своей умиротворяющей миссии. Владыки Цветущей Средины много раз отличали и награждали своих верных воинов; в конце концов за особые заслуги перед троном, а также учитывая давнее и последовательно трепетное отношение маньчжуров к мировому духовному наследию, им было даровано наименование Восьмикультурной Гвардии, все без исключения полки перевели на постоянные квартиры в Ханбалык и поставили охранять Запретный город и его обитателей<Хольм ван Зайчик нигде не перечисляет названия всех восьми полков Восьмикультурной Гвардии, однако же ранее в тексте этой повести упоминаются Полк славянской культуры и Полк тибетской культуры, из чего можно сделать вывод, что часть этих полков получила наименование по месту действительной, так сказать, боевой славы (нам пока неведомо, что происходило в Тибете описываемой ван Зайчиком Ордуси, однако же перед глазами мы имеем вполне конкретный пример взаимоотношений Тибета и континентального Китая в нашем мире), а другая часть – возможно, в честь основных культур Ордусской империи; предположение о том, что ордусские маньчжуры были когда-либо посланы “для умиротворения” Руси, кажется переводчикам невероятным и даже в чем-то обидным. >. Трудно было ожидать большей чести. С тех пор минули века, но уже которое поколение маньчжурских гвардейцев, свято храня традиции своего народа, в том числе и непременную длинную, черную как смоль, растимую с детства косу, все так же преданно и бдительно стояло на страже сердца великой империи.

Застывшие в неподвижности, похожие, как братья-близнецы, воины высились каменными изваяниями на равном удалении друг от друга, образуя три линии оцепления, первая из которых охватывала ту часть площади Тяньаньмэнь, где велись приготовления к завтрашним торжествам, и отсекала шумную толпу любопытствующих; остро отточенные пики смотрели в зимнее небо; ни единый мускул не дрогнул на каменных маньчжурских лицах, когда Баг и Богдан медленно приблизились к гвардейскому строю.

– Драгоценные гости Сына Неба! – взглянув на деревянные пайцзы, которые показали ему напарники, и почтительно поклонившись, выкликнул зычно ближайший маньчжур; у Бага было две деревяшки: его и Судьи Ди, который, видимо понимая важность случая, безропотно застыл у правой ноги хозяина. Пайцзами друзей снабдил Кай Ли-пэн – они подтверждали, что пришедшим даровано право свободного посещения Запретного города; по окончании осмотра пайцзы надлежало сдать. – Драгоценные гости Сына Неба! – подхватил охранник из следующей шеренги. – Драгоценные гости Сына Неба! – донеслось от третьей. А от караульного помещения у врат уже спешил на зов, придерживая подвешенный по маньчжурскому обычаю на ремнях у пояса меч, чин поважнее, в синем халате с красной четырехугольной нашивкой на груди. “Носорог”, – разглядел, прищурившись, Богдан, когда бегущий приблизился. Значит, военный чиновник девятого класса, по всей вероятности начальник караула. Баг же не вглядывался, а просто стоял и ждал, заложив руки за спину и чем-то, если бы не рост, неуловимо походя на истинного маньчжура из Восьми культурной Гвардии.

Баг искренне уважал восьмикультурньгх гвардейцев: как человек, имеющий самое непосредственное отношение к искусству поединка, он в свое время внимательно изучил маньчжурскую систему тренировок и основные приемы боя, пришел в восхищение и многое постарался перенять – с той или иной степенью успешности, – а редкие, но эффектные выступления дальних потомков чжурчжэней на соревнованиях неизменно заставляли его, бросив все дела, приникнуть к экрану телевизора.

Напарники по случаю посещения Запретного города также обрядились в соответствующее их положению официальное платье: Богдан – в малиновый халат с изображением шитого золотом фазана на груди, пояс, украшенный четырьмя золотыми пластинками с крупными рубинами в центре, и шапку-гуань с коралловым шариком; а Баг – в темно-синий халат с рванувшимся в прыжке тигром, пояс с четырьмя золотыми пластинками с серебряной инкрустацией и такую же, как и минфа, шапку. При Баге, как при чиновнике ведомства, относящегося к военным, был также меч – “Разящий дракон”, заткнутый сзади за пояс. Один Судья Ди щеголял природной рыжей шерстью и всего лишь ошейником с бронзовой табличкой.

Подбежавший гвардеец оказался дуйчжаном – командиром отряда; отвесив пришедшим низкий, исполненный достоинства поклон, он внимательно изучил поданные ему пайцзы и отдельно поклонился Судье Ди; кот смотрел с любопытством. Потом повернулся к вратам и подал рукою какой-то особый знак. Через несколько минут оттуда к первой линии оцепления рысью подбежали восемь здоровенных ханьцев в черном: они играючи несли два скромных паланкина, достаточно поместительных для одного человека. Паланкины предназначались, вне сомнения, для гостей Сына Неба, и Баг почувствовал вполне понятное замешательство – его еще ни разу в жизни не носили в паланкине, самое большее, что ланчжун когда-либо позволял себе, была поездка по Сучжоу, маленькому городку, прославленному своими парками и зонтиками, на велорикше; честный человекоохранитель уже шевельнул губами, имея в виду сказать дуйчжану, что это лишнее, что они и сами прекрасно дойдут до врат и даже дальше, и взглянул на Богдана, ища у того поддержки, но минфа, сам явно обескураженный и донельзя смущенный, застыл с видом полной покорности судьбе. “Что ж, – подумал Баг, совладав с собой, – если таков установленный ритуал, то не нам его менять”. Однако ж когда дуйчжан попросил еще минуту обождать – спохватился, что паланкинов всего два, а гостей три, сей момент принесут еще один, для недавно вступившего в должность Александрийского фувэйбина Ди, – честный человекоохранитель не сдержался и сказал, что хвостатый чиновник запросто доедет вместе с ним и не будет от этого испытывать ни малейшего стеснения.

Вот так и вышло, что их пронесли через половину площади и первые врата; паланкины опустили на землю лишь за ними, у одной из резных мраморных столпов “хуабяо” – когда-то давным-давно такие колонны, только из дерева, устанавливали как опознавательный знак у станций императорской конной почты; с тех пор хуабяо превратились в дворцовые украшения, высившиеся по обе стороны за главными вратами; были они и в Александрийском Чжаодайсо, такие же – с высеченными на них несущимися сквозь облака драконами, но высотой поменьше. От хуабяо до Умэнь, Полуденных врат, на паланкинах имели право ехать лишь чиновники высшего ранга, а дальше полагалось спешиваться и им. Здесь также пришлось сдать на хранение меч.