Джефф Карлсон - Проклятая война Страница 19

Ари был популярным и спортивным парнем. Рут, заучка и ботаник, мало участвовала в общественной жизни школы. У нее было неплохое тело и великолепные волосы, но нос и уши выглядели так, словно она одолжила их у взрослой девицы.

Они впервые поцеловались, когда Рут, семнадцатилетняя, все еще девственная и очень несчастная, прибежала домой после школьного бала. Парень, который ей нравился, не обратил на нее внимания. Возможно, Ари воспользовался этим. Возможно, Рут позволила ему. Он щупал ее сквозь одежду, и она один раз прикоснулась к его члену. На следующий день обоим было неловко. Замешательство воздвигло барьер между ними, а дружба сменилась отчуждением. К счастью, Ари уехал в колледж. Сводные брат и сестра встречались только на каникулах и следующим летом, после чего Рут и сама покинула дом, поступив в Университет Цинциннати. А потом у него появилась настоящая девушка. А затем у нее была первая практика.

В тот год когда Рут исполнилось двадцать один и они оба приехали домой на Хануку, она была уже более опытной. Строила ему глазки за ужином и во время семейного просмотра телевизора. После того как дом погрузился в сон, она оставила свет в своей комнате включенным, делая вид, что читает книгу. Ари тихонько постучал в дверь спальни — и это было приятно, возбуждающе и чертовки романтично.

Так продолжалось долгие годы: день или пара ночей, украдкой проведенных вместе. Конечно, при определенных усилиях их отношения могли стать глубже, но Рут была слишком занята, а Ари без колебаний затаскивал в постель других женщин, что изрядно ее нервировало.

Именно эта кармическая незавершенность мешала его забыть.

Большую часть того, что Рут знала о религии и во что верила, она почерпнула у отчима. Ортодоксальной иудейкой она точно не была, ела у друзей в гостях пиццу с мясом, а ее родной папаша неистово стучал по клавиатуре в шаббат — но после второго замужества матери эта часть ее жизни изменилась. Ари участвовал в соревнованиях по субботам, и отчим с удовольствием возил семью поболеть за сына, однако Коэны, как полагалось, не употребляли в пищу свинины. Они также старались не работать и не включать телевизор по субботам. Вера ее отчима выражалась не в почитании божества, а скорее в уважении ко всем окружающим. В сжатом виде она формулировалась одной фразой, которую обычно приписывали не иудеям: «Не делайте другим того, чего себе не пожелаете».

Учитывая некоторые свойства человеческой натуры, этот принцип нельзя было назвать научным или даже просто логическим, но в нем ощущалась гармония, и он нравился Рут.

Поначалу Рут вела себя с Ари по-детски, а потом эгоистично. Она не могла снова позволить себе эту ошибку.

После всех этих раздумий Рут приложила массу усилий, добывая в «Уолгринс» пачку презервативов. Мужчины в это время отоваривались консервами в соседнем отделе, и Рут с легким ужасом пыталась представить, как, черт возьми, станет объяснять свои действия, если они ее застукают.

«Потому что я должна это сделать».

Даже если она бы сказала «нет», Кэм мог сказать «да», и особого выбора у нее не оставалось. Рут сама поощряла его и теперь за это возненавидела. Порой не слишком приятно быть женщиной, быть уязвимой, быть одной.

Следом за Кэмом огибая помятый фургон, Рут усилием воли заставляла себя не просить о передышке. Она все больше и больше боялась показаться слабой. Схватившись за боковое зеркало машины, чтобы не потерять равновесия, женщина подняла голову и посмотрела в спину Кэму. А затем отшатнулась от пробитого черепа, прижавшегося к стеклу с той стороны и скалящего зубы в вечной ухмылке.

Ее сомнения все росли, а вместе с ними рос и этот новый стыд.

«Постарайся не думать об этом».

К сожалению, у нее болело все тело, так что не думать не получалось. А там, где не болело, все чесалось. Рут не понимала, как Кэм может каждое утро вставать и идти вперед.

«Не думай. Вот в чем фокус. Не думай».

В этом лабиринте машин приходилось постоянно принимать решения. Кэм переступил через скелет, но Рут пришлось обойти кости стороной. Затем юноша забрел в тупик из нескольких столкнувшихся машин и попятился. Рут, изрядно отставшая, решила срезать дорогу — и внезапно замерла, неверяще глядя за спину Кэма. Они почти поднялись на вершину небольшого холма. Впереди, между отвесными утесами, заросшими травой и скрюченными дубами, тянулось шоссе. Трасса просматривалась километра на полтора и с обеих сторон была забита машинами, направлявшимися на восток. Автомобили заполонили обочины, а кое-где скатились с дороги. С одного края насыпь обвалилась — Рут отчетливо видела металлически-красный земляной откос и рассыпавшуюся щебенку. Казалось, шоссе никогда не кончится. Ньюкам был прав. Им ни за что не добраться до гор меньше чем за одну-две недели, если придется бороться за каждый шаг в этой чертовой свалке.

«Не надо. Пожалуйста. Пожалуйста, прекрати думать», — мысленно взмолилась она, но холодный ужас не уходил. Пока они протискивались между двумя бамперами, Рут не могла отвести глаз от дороги. Кэм, развернувшись, столкнулся с ней — и тут раздался сухой прерывистый треск. Гремучие змеи. Кольцо мускулистых тел, агрессивных, твердо намеренных защищать свою территорию, свилось на участке шоссе впереди них. Кэм шагнул в сторону и тут же отступил под новый сердитый треск. Он явно наткнулся на новое гнездо за ближайшими машинами. Рут завертела головой, высматривая, на что бы взобраться.

Она с трудом выдавила:

— Что будем делать?

— Им нравится шоссе, — сказал Кэм. — Оно хорошо разогрелось, и тут куча потайных местечек. Наверное, нам лучше сойти с дороги и пойти по холмам, как мы обсуждали раньше.

— В Бога душу мать, это полное безумие, — выругался Ньюкам. — Вы даже не представляете, во что мы там вляпаемся.

— Я представляю. Мы пройдем.

— Мы можем сегодня же вызвать самолет!

— Они прикончат нас, как только увидят, что самолет заходит на посадку.

— Перестаньте, — вмешалась Рут. — Перестаньте ссориться.

Но голос ее был не громче шепота, и мужчины ничего не ответили, яростно сверля друг друга взглядами. Рут, дрожа, отвернулась.

Природа вокруг менялась с повышением местности. Здесь уже водились кое-какие рептилии, а ведь путники поднялись всего на двести метров над уровнем моря. Им предстояло пройти еще как минимум сто двадцать километров по этому незнакомому и смертоносному миру. Рут не хотелось подводить Кэма, но что если они сделали неправильный выбор?

Кэм уже разыскивал дорогу в обход змеиного гнезда, для лучшего обзора взобравшись на капот «тойоты». Машина, качнувшись и задев другую, пронзительно заскрипела. Но впереди тянулись километры и километры пути, а ноги Рут, натертые, покрытые мозолями и уставшие, нестерпимо ныли.

Она начала сомневаться, что им удастся дойти.

8

Правительственный агент, таскавшийся за Улановым, постоянно держал при себе открытый телефон-«раскладушку», словно нож. Это позволяло отследить каждый их шаг на переполненных улицах центрального Лидвилла.

Хотя Николай Уланов был рослым мужчиной, он то и дело останавливался и пропускал людей, сновавших между обложенных мешками с песком огневых позиций. В первую очередь это затрудняло слежку. Уланов уже вычислил второго агента. Шпик пытался остаться незамеченным, но ему приходилось то ускорять, то замедлять шаг, чтобы не отстать от объекта.

В Уланове был метр восемьдесят восемь роста, или шесть-два на отрывистом сленге американцев. Обычно он выделялся в любой толпе. Бывший космонавт был крупноват для выпускника академии Роскосмоса, широк в плечах и в груди. Хромота только придавала Уланову представительности. Большинство людей уступало ему дорогу не задумываясь, но сейчас он никуда не спешил. Прошло всего два дня с тех пор, как у него появился предлог выйти в город и заняться наблюдениями.

Уланов ощущал себя не человеком, а оружием. Истина была проста. Однако двигала им при этом не ненависть, а целеустремленность. Оружие не может ненавидеть. Оно всего лишь служит. Его сила была в том, что он видел и слышал, — однако с каждым днем русский становился все опасней.

Ссутулившись под пальто, Уланов смотрел под ноги, как и большинство гражданских вокруг. Каждый раз поднимая глаза, он боялся себя выдать. Каждый шаг вбок или назад, в обход спешащих людей, имел двойное значение. Он шел среди них так, словно нес бомбу. Казалось невозможным, что никто не замечает его инаковости — иных мыслей и даже иной осанки. Он был врагом.

Возможно, это еще изменится. Бывший космонавт сильно на это надеялся. Почти с самого начала его соотечественники и американцы заключили союз, хотя их партнерство в основном сводилось к радиопередачам, летящим с одного конца света на другой. Американцы были слишком поглощены собственной борьбой за выживание, а от России к концу второй зимы осталось всего несколько миллионов беженцев, не обладавших ни реальной силой, ни ресурсами. До последнего времени.