Адам Вишневский-Снерг - Нагая мишень Страница 19

Лиситано возвращается к подоконнику.

— Ну что, Лючия, нравится тебе этот дом?

— Очень! Именно о таком я и мечтала. И совершенно не ожидала, что у меня он будет. И сад такой замечательный. Погляди, Антонио, сколько здесь цветов! Чувствуешь, как пахнут?

— Да, без охоты отвечаю я. — Необыкновенный дом.

— Тогда присядьте под его стеной на лавочке, в тени дикого винограда. Я ухожу. Я закрою калитку и спущусь в Сорренто. Моего голоса вы уже никогда не услышите. В течение ближайшего часа в вашем саду будет звучать только птичье пение и шум листьев.

Мы садимся на стульях возле стены. Лючия кладет голову мне на плечо; она все так же крепко держит меня за руку. Я прижимаю щеку к ее волосам и закрываю глаза.

Несколько секунд в комнате царит тишина. А затем ее прерывает вопрос гипнотизера:

— И какое определение материи вы предложили бы после данного опыта?

— Материя существует объективно, — отвечает ему чей-то мужской голос. — Объективно — это означает, независимо от фиктивной картины, вызванной в сознании медиума чьим-либо гипнотическим внушением.

— То есть, материалист — это некто, верящий, будто что-то существует вне субъективного видения мира. Основой для его убеждения является глубокая вера. Ибо, каким же образом он отличает реальность объективную от субъективной, если — что доказывалось уже множество раз — в разум человека можно пробраться без посредничества чувств и заставить, чтобы он видел мир, который фактически не существует.

— Объективную реальность видят все.

— В данном случае Лючия ее не видит.

— Но ведь большинство людей живет в реальном мире.

— Откуда такая уверенность?

— Мы не могли бы общаться друг с другом, если бы каждый из нас переживал личные видения.

— Потому-то все и не могут общаться с другими. Наличие психических болезней и постоянные споры между нами являются наилучшим доказательством этого.

— Тем не менее, большинство людей устанавливает вполне реальные контакты друг с другом.

— Такое возможно потому, поскольку большинство людей существует в том мире, который образуется в данное время у них в сознании под влиянием наиболее сильного внешнего внушения, которое и сплавляет разбросанные индивидуальные иллюзии. Все мы гипнотизеры. Но в свете идей наиболее сильные влияния доминируют над слабыми. Если кто-то — как Антонио в данный момент — не поддается чьему-то внушению, это означает, что он находится под влиянием какого-то иного, более подавляющего наркоза. Наряду с явлением внешней суггестии, существует так же суггестия внутренняя — то есть, самогипноз. Размеры его влияния зависят от времени продолжительности концентрации. Некто, способный удалить из своего сознания все другие давления, за исключением какой-то оригинальной идеи, может стать выдающимся творцом в сфере науки или искусства. Состояние глубокого самогипноза во много раз более длительно, чем мимолетное вдохновение; оно отличается большей инертностью: потенциальному творцу или фанатику одинаково сложно вызвать подобное состояние, равно как и удалить его потом из сознания. Люди, разум которых пребывает в мире собственных идей, переживают муки или экстаз. Иногда они совершенно не испытывают ни голода, ни боли. Другим лунатикам — на первый взгляд, находящимся в сознании — они кажутся духовно отсутствующими. Мы теряем с ними психический контакт, точно так же, как и медиум, сон которого ыл вызван гипнотизером.

Но вернемся к явлению внешнего гипноза. Лючия не видит нас в этот момент только лишь потому, что она находится под сильнейшим влиянием внушения внешнего, относительно ее сознания, авторитета. Источник психического давления находится вне сознания девушки. Любое внешнее давление принадлежит к сфере объективных действий, то есть, не иллюзорный мир, составленный из таких воздействий — это и будет материальной действительностью. То есть, материалист не должен верить в реальность объективного мира: благодаря явлению внешнего гипноза, который унифицирует индивидуальные представления, он обладает абсолютной уверенностью в том, что этот мир действительно существует.

Дискуссия продолжается, но голоса удаляются от меня и тихнут. Их место занимает музыка и доносящийся с улицы шум праздника. Через окно я вижу лунный диск на фоне темно-синего неба. В комнате, кроме нас, уже никого нет. Но мне известно, что здесь я не один: рядом со мной сидит Лючия. Она погружена во сне. Но вдруг она сжимает пальцы на моей руке.

В комнату кто-то входит. Я слушу женский голос:

— Елены тут нет?

— Может и была, — отвечаю я. — Я ее не знаю.

Передо мной стоит стройная дама. Она носит очки, на голове блестящая диадема. Дама поднимает что-то с пола и кладет в карман брюк.

— Меня зовут София, — дама подает мне руку.

— А я Антонио.

— Ты уже встретился с моим отцом?

— Я его не искал.

— Все пошли в луна-парк. — Дама выглядывает через окно, затем возвращается к нам. — Дорогие, мне весьма приятно, что вы остались, но я не могу вас развлекать — завтра нужно встать в час.

Дама подходит к кушетке, достает постельное белье, раздевается и ложится. Я снова слышу ее голос:

— Если Елена будет меня спрашивать, скажи, что я вышла. Там в углу, на шкафчике, стоит бутылка «Мартини». Если хотите, можете взять и выпить.

Из-за окна доносятся крики и смех. Повсюду только лишь белое или черное, но в моих глазах образы цветных предметов. Вижу два лимона на новой сорочке, упакованной в блестящий прозрачный пакет. Рядом лежат грампластинки в ярких, красочных конвертах. На одном конверте — хрустальная пепельница. Она просвечена падающими откуда-то сбоку лучами. На самом краешке пепельницы тлеет сигарета, над которым вьется тоненькая струйка голубого дыма.

И вдруг раздается душераздирающий крик. Это так, словно бы в напряжении ожидания стаканчика прохладной воды, в горло прорвался раскаленный поток из доменной печи. Небо становится зеркальными внутренностями гигантской лампы-вспышки, а пространство разрывает лавина режущего глаза света. Над морским горизонтом, в том самом месте где до сих пор висел бледный диск луны, разгорается великанская звезда.

На своих губах чувствую чьи-то иные губы. Какие-то затененные длинными ресницами глаза всматриваются в меня. В моих ушах грохочет эхо безумствующего где-то урагана. Вокруг шипят ядовитые змеи. Водная поверхность принимает цвет полированного серебра. На суше вздымается залп огня. Пламя охватывает жилища и леса. Море и земля залиты лучами самого яркого из всех восходов.

Ослепительное сияние и грохот урагана длятся всего лишь несколько секунд. После них воцаряется неожиданная тишина и непроникновенная темень, из которой очень и очень медленно выплывает лунный диск, очертания окна и — наконец — перечеркнутый черно-белыми полосами интерьер комнаты.

Очертания будущего

Лючия поднимается со стула и водит по сторонам отсутствующим взглядом. С лежанки отзывается София:

— Что это было? — Она приподнимается на локте. — Антонио, ты слышал этот крик?

— Да. Где-то очень близко.

Лючия возвращается на свое место под стеной и закрывает глаза. София всматривается в меня. Она, явно, перепугана.

— Мне показалось, будто бы кто-то вопил рядом с моим ухом. Я долго спала?

— Долго.

София глядит на часы.

— Восемь минут первого. Можно было бы поспать еще с полчаса, если бы не этот крик. Вы тут все время сидите?

— Да. Скажи, когда же, наконец, будет утро. Я устал от этой ночи.

— Какой ночи?

Я показываю на полумрак за окном. София закуривает. Дым я чувствую, но огня спички не вижу.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — говорит она. — Или мой отец пробовал тебя загипнотизировать?

— Так гипнотизер Лиситано — твой отец?!

— Да.

— Он пытался внушить мне, будто бы я сижу на лесной поляне под стеной собственного дома, освещенного Солнцем. Только я не позволил уболтать себя. Я в полнейшем сознании и жду, когда наступит настоящий день.

София ненадолго задумывается.

— Судя по всему, ты не совсем в сознании, раз в самый полдень спрашиваешь, когда же закончится ночь.

— Но я же нигде не вижу солнца…

— Оно светит чуть ли не вертикально сверху. Если ты не слепой, выйди, погляди сам.

— Я смотрел уже много раз.

— И что же?

— На небе я вижу только полную Луну. Вот уже больше десятка часов она встает над северным горизонтом. В одном этом факте уже таится куча загадок.

— Антонио, ты что плетешь? Наверняка ты под воздействием гипноза. Что, не видишь, что стоит яркий день?

— Нет.

— Но меня же видишь?

— Только лишь тогда, когда ты выходишь из тени. Все вокруг выглядит так, будто бы я смотрю через очень темные очки.

— Интересно, что же это может быть. Наверняка тебя чем-то ослепили. Обязательно обратись к окулисту. Или же поговори с моим отцом. Он тебе объяснит, почему вместо солнца в зените ты видишь луну над горизонтом.